— Все оказалось не так уж страшно.
Она улыбнулась Антонине Ильиничне и поцеловала сына, смотревшего на нее испуганными глазами. Он был уже в том возрасте, когда мальчишки не выносят нежностей, но ради такого случая стерпел.
— А где там моя куколка? — спросила Вера, заглядывая в детскую.
Наташа мирно спала, причмокивая во сне пухлыми розовыми губками, и ведать не ведала о случившемся в доме переполохе. Андрейка, к счастью, был в школе, когда приехала Лидия Алексеевна, и тоже ничего не знал о визите сочинской бабушки. Вера никогда не рассказывала ему о своей жизни в Сочи. Если и суждено ему когда-нибудь столкнуться с жестокостью и подлостью, решила она, то пусть уж не в собственной семье.
— А что случилось-то, мам? — спросил он, обводя встревоженным взглядом физиономии взрослых.
— Была у меня одна неприятная гостья, но она уже уехала. Она нас больше не потревожит.
— А чего она хотела?
— Денег, сынок. Чего еще хотят люди от банкиров? — улыбнулась Вера.
— Это был шантаж? — оживился Андрейка. В последнее время он стал зачитываться детективами.
— Ну вот еще! Не такие мы люди, чтобы дать себя шантажировать. Нет, это просто был старый счет, его давно пора было закрыть, и я его закрыла. Идемте ужинать! Я такая голодная, слона готова съесть.
— Слон невкусный, — заметил Андрейка по дороге в столовую.
— И то правда. Авось у нас найдется что-нибудь получше.
Андрейка не забыл отцовского рассказа о коварной тете. Потянув отца за рукав, он спросил шепотом:
— Это та тетя приходила?
— Какая тетя? — не понял поначалу Николай.
— Та. Миледи.
— Не знаю. Нет, не думаю. Вряд ли, — шепнул он в ответ. — Забудь о ней. Пошли ужинать.
Позже, оставшись с мужем вдвоем в спальне, Вера рассказала ему все, умолчав только о завещании.
— А парень-то прав! — заметил Николай. — Это был чистой воды шантаж. Эмоциональный шантаж. Эх, жаль, меня дома не было!
— Шантаж? Это была попытка с негодными средствами, и я даже рада, что тебя дома не было. Антонина Ильинична правильно сделала, что не пустила ее в квартиру. Представляешь, моя мать даже не знает, что у меня дети есть! — Вера содрогнулась. — Она бы еще сглазила Наташеньку, как злая фея Карабос!
— Ну, нет, не такие мы люди, чтобы дать себя сглазить. — Они засмеялись, крепко обнявшись. — Думаешь, это навсегда? Злые феи нас больше не потревожат?
— Думаю, да, это конец. Я даже боюсь, не была ли я с ней слишком резка. Все-таки она моя мать.
— В том смысле, что она тебя родила? Это еще не значит быть матерью. Нет, я уверен: что бы ты ей ни сказала, этого было даже слишком мало.
— Надо же, какой ты кровожадный!
— Жутко кровожадный! Вот сейчас возьму и откушу это ушко.
И между ними завязалась веселая борьба, из которой он всегда давал ей выйти победительницей.
ГЛАВА 25
Вера знала, что этот телефонный звонок будет. Подсознательно она ждала его с тех самых пор, как в начале июля 2007 года было объявлено о проведении зимней Олимпиады в Сочи. Но она не думала, что звонок раздастся так скоро: в первых числах августа.
Она оказалась в квартире одна, дети с Николаем, Антониной Ильиничной и Шайтаном были на даче. Вера все-таки выстроила себе дачу на Клязьме, в поселке Шереметьевский недалеко от Долгопрудного. Сама она в тот день пошла на работу, но к вечеру собиралась уехать к семье, хотела только кое-что захватить из дому. И вот — звонок. Тот самый.
Ни «Здравствуй», ни «Как поживаешь». С места в карьер:
— Вера, у нас дом отбирают! Приезжай срочно!
— Успокойся, мама, еще даже не решено, где будут строить. Нас не тронут. И вообще, об Олимпиаде только объявили, а ты уже паникуешь.
— Да при чем тут Олимпиада?! — Голос был так визглив, что Вере пришлось отвести трубку подальше от уха. — Ты слушай, что тебе говорят. У меня дом отбирают. Приезжай немедленно!
— Кто отбирает?
— Кто отбирает?! — Децибелы зашкаливали. — Ты хочешь знать, кто отбирает?! Сестрица твоя! Лора!
Вера ответила не сразу. Такую новость надо было осмыслить. Значит, паучихи не ужились в одной банке. Этого следовало ожидать, но ей вообще не хотелось о них думать, и она не думала. В последние годы, когда у Веры наконец появилась полноценная семья, столько стало других забот, что на мысли о матери и Лоре, о сочинском доме времени совсем не осталось.
Муж — режиссер, и, когда у него на работе все ладится, в семье воцаряются радость и веселье. Когда он в духе, может расшевелить кого угодно. Увы, праздник не вечен. Чуть только в театре что-то пойдет не так, вся семья это чувствует, даже двухлетняя Наташа. Это Вера умеет «не приносить работу домой», а Коля не умеет. Мучается, стыдится, кается, но кому от этого легче?
Четырнадцатилетний сын — живое минное поле. Родители у него теперь — «предки», что они понимают? Он слушает «мощную» музыку, играет в серьезные компьютерные игры, катается на скейтборде и мечтает о мотоцикле. Водится с крутыми ребятами, сам уже крут, как яйцо или овраг. Срывается, нетерпелив — вылитый отец. Стал хуже учиться, дерзит, пару раз от него уже тянуло куревом.
Правда, Андрейка поклялся ей, что сам не курил, просто тусовался с ребятами. Вере хотелось надеяться, что это правда. Слава богу, в семейных спорах Николай всегда берет ее сторону. Не потому, что при детях полагается держать общий фронт, просто искренне, от души считает, что она права. И на том спасибо.
Антонина Ильинична год назад справила семидесятилетие. Хорошо посидели, дружно, но каких трудов Вере стоило положить ее в больницу на обследование, а потом отправить в Карловы Вары! Пришлось уговорить ее сестру Валентину Ильиничну, Зинину маму, составить ей компанию, иначе не поехала бы.
Наташа — солнышко, но она пуглива, как в свое время сама Вера. Надо бы уберечь ее от встречи с доктором Кречмером и его астеническим синдромом. Конечно, ее никто не терроризирует, как Веру в детстве…
— Алло! Алло! Вера, куда ты пропала?
Ну вот, мысли и сделали полный круг.
— Я тебя слушаю, мама.
Слушать не хотелось. Ужасно не хотелось вновь погружаться в скверные воспоминания, в гнусности и мерзости своего детства. Но от материнского голоса никуда не денешься. А рассказывает она о том, что Вере в общем-то хорошо известно. Это у мамы только что открылись глаза, а Вера давным-давно знает: у нее с Лорой был общий любовник. Иван Капитонович Коврижный. Тот самый третий секретарь горкома, отвечавший когда-то за туризм, спорт и прием столичных делегаций. Тот самый, что подарил маме ее «сет» с искусственно выращенными сапфирами. Тот самый, что погубил папу. Про его шашни с Лорой Вера знала еще тогда, в детстве. Но она была маленькой, многого не понимала и только потом выстроила в уме общую картину, а получив с опозданием на десять лет отцовское письмо и документы, начала вспоминать и сопоставлять.
В советские времена этот человек со сдобной фамилией метил очень высоко. Да, это он торговал наркотиками. Не лично, конечно, «толкал» — у него были исполнители. Неизвестно, какая доля шла этим исполнителям, сколько он выделял на «представительские расходы» — прием и ублажение московского начальства — и сколько оставлял себе. Уверовав в собственную неуязвимость, он отваживался на довольно-таки рискованные поступки.
Коврижный любил молоденьких. Сам в этом признался как-то раз, когда Вера, вернувшись домой из школы, застала его с Лорой. Они были полуодеты, растрепаны… Просто Вера была тогда еще слишком мала и не понимала, что это значит. И вдруг Коврижный, который был к тому же еще и подшофе, схватил ее и начал тискать. Вера так испугалась, что чуть не лишилась чувств.
— Ты чего, ва-а-аще, что ль, офонарел? — донесся до нее голос Лоры. — На хрен тебе сдалась эта страхуилка малолетняя?
Коврижный мгновенно отпустил Веру, по-отечески погладив ее по голове.
— Эх, девчуля, — вздохнул он мечтательно, — уж больно ты тощая, а то бы…
— Ва-а-аще озверел, — продолжала Лора. — А нарваться не боишься?
Коврижный, похоже, струхнул, но тут же снова взбодрился, добродушно развел руками.
— Ну что ж поделаешь, люблю свежатинку… Чем моложе, тем лучше. Так и тянет…
Лора вытолкала его из дома, а Вере подмигнула:
— Не бзди, это он… так… дурака валяет. Только маме не говори.
И Вера промолчала. В очередной раз. Может, если бы она сказала, папа бы не погиб? Но она была так напугана, что еще долго не могла опомниться. Да и не было у нее тогда слов все это описать. Она схоронила тот случай в глубине памяти, в самом темном углу, где скопилось много таких же страшных и гадких воспоминаний.
— Вера, ты меня слушаешь?
— Да, мама, я тебя слушаю.
— Я пригрела на груди змею! Я на нее, можно сказать, жизнь положила, а она… стакнулась с ним за моей спиной! — Лидии Алексеевне не хватило воздуха, пришлось всплыть из глубин негодования за новой порцией.
— Да, мама, я знаю, — вставила меж тем Вера.
— Они хотят выселить меня из дома… Что ты знаешь? — спохватилась Лидия Алексеевна.
— Что они стакнулась у тебя за спиной. Это началось еще тогда, в детстве. Он приходил, когда тебя не было дома. Я даже думаю, что первый аборт у Лоры был от него. Хотя теперь уже не докажешь…
Лидия Алексеевна не слушала:
— И ты только сейчас мне об этом говоришь?! Что ж ты мне сразу-то не сказала?
— Лора просила не говорить.
— А ты ее всегда слушала, — язвительно заметила Лидия Алексеевна. — Вы ж с ней были — не разлей вода. Ладно, что уж тут толковать… в пустой след… Вера, ты должна приехать. Я ничего не могу сделать, все документы у тебя. Ты же не хочешь, чтобы они устроили тут бордель?
— А ты что устроила в моем доме? Не бордель?
Впервые в жизни Вера чувствовала, как ее переполняет бешенство. И впервые в жизни поняла, что полнокровный, искренний, ничем не стесненный гнев куда лучше вечной подавленности и страха. Впервые в жизни ей хотелось даже не кричать, а орать, устроить скандал, швыряться вещами, выложить все, что накипело. Но она так привыкла владеть собой…