33
Декабрь во Франции запомнился событиями, которые лишь условно можно было назвать новыми. Для начала президент Французской республики Луи Наполеон решил заменить мосье Делакура, префекта жандармерии, мосье Шарлеманем де Мопа. В Мопа ему виделся более надежный союзник. «Я намерен перешагнуть ров — для этого нужны люди, — эти слова Луи Наполеон с завидной регулярностью повторял де Мопа. — Согласны вы, в числе прочих, подставить мне плечо?»
Назначение, таким образом, ознаменовало новую эпоху.
Новой тайной полиции вменялось в обязанность контролировать и префектуру, и правительство.
Все было готово для государственного переворота; первого декабря каждому из своих приспешников Луи Наполеон выдал по полмиллиона франков, а ранним утром второго декабря новый префект де Мопа со своими людьми арестовал восемьдесят депутатов, по мнению Луи Наполеона, самых для него опасных. Всех заключили в Мазасскую тюрьму. Ни при каком раскладе этим людям не грозило когда-либо вновь войти в состав правительства. Следующим шагом Луи Наполеона был роспуск Национального собрания и захват типографии; затем армия уничтожила лидеров красных республиканцев, едва они заняли позиции на баррикадах. Прочих противников Луи Наполеона, главным образом представителей старинных уважаемых фамилий, без лишних церемоний выслали из Франции.
Со всеми этими действиями Луи Наполеон уложился в несколько дней.
Франция была вновь объявлена империей.
Многие еще помнили, как маленьким мальчиком Луи Наполеон просил своего дядю, императора Франции, не ездить на Ватерлоо, и удостоился следующего комментария: «Он вырастет славным малым, а пожалуй, и надеждой моего народа».
Каждое утро, перед тем как отправиться в суд, я прочитывал очередную политическую новость из Франции. Писали, что балтиморский Бонапарт, Жером Наполеон по прозвищу Бо, кузен новоиспеченного императора (тот самый бутафорский янычар с маскарада, не признанный ныне покойным своим дядюшкой Наполеоном Бонапартом из-за того, что матушка его принадлежала к купеческому сословию), собрался в Париж, чтобы встретиться с императором Наполеоном III и залатать многолетнюю брешь в семейных отношениях.
События во Франции несказанно интриговали американцев — вероятно, потому, что парижский путч принципиально отличался от любых политических перемен, могущих произойти здесь. Я интересовался ими лишь постольку, поскольку они имели касательство до моего дела.
Я разослал письма всем балтиморским Бонапартам в надежде узнать, уплыл Жером Наполеон Бонапарт в Европу или еще не уплыл. Я надеялся, что он согласится на беседу со мной, хотя едва ли помнит меня по маскараду. У меня к Жерому Бонапарту имелись вопросы. Ответы явно не сыграли бы мне на руку, а я все-таки хотел их получить.
Тем временем в зале суда множились жаждущие наблюдать вторую серию моих унижений. Дело об убийстве Барона завершилось как-то невнятно; теперь, хвала Господу, в истории похождений Квентина Гобсона Кларка обозначилась логичная кульминация. К счастью, многих любопытствующих отпугнули далеко не захватывающие формальности — из-за их количества времени на шоу как таковое почти не оставалось. Тогда-то я и получил, к своему удивлению, записку с печатью Бонапарта. В определенный день и час меня приглашали домой для беседы.
Дом был внушительнее, чем тот, в котором получали вознаграждение двое убийц. Стоял он изолированно, окруженный лесным массивом, не знавшим ни садовых ножниц, ни газонокосилки. Меня встретил и провел в комнаты вышколенный лакей; на парадной лестнице дежурили еще двое лакеев (лестница была очень длинная), сходные в том, что любая работа вызывала у них синхронное раздражение. Особняк не смущался собственной роскоши — великолепные канделябры и гобелены в золоченых рамах заставляли посетителя беспрестанно запрокидывать голову.
К своему удивлению, в массивном кресле с отделкой из серебра я обнаружил отнюдь не Жерома Наполеона Бонапарта — главу балтиморских Бонапартов по праву рождения и пола, — а его матушку, Элизабет Паттерсон Бонапарт. Девицей она пленила сердце императорского брата и вышла за него замуж, но уже через два года, задействовав интриги и призвав на помощь Папу Римского, император Наполеон аннулировал брак и положил конец отношениям молодых супругов. В первый раз я увидел Элизабет Паттерсон Бонапарт в королевской мантии; сейчас она была в обычном платье, но к ней почему-то хотелось обратиться «ваше величество».
Сия матрона, давно разменявшая шестой десяток, носила на обнаженных руках сверкающие браслеты; я начал было считать их, но сбился. Браслеты спиралями охватывали предплечья, позвякивали на запястьях. На голове был черный капор, увенчанный оранжевыми перьями; из-за них Элизабет Паттерсон Бонапарт имела устрашающий и в то же время комичный вид. Окружали ее столы, заваленные драгоценными украшениями и яркими тканями. В глубине комнаты, в кресле-качалке, сидела девушка, поначалу принятая мной за прислугу; потом я решил, что это какая-нибудь хворенькая родственница.
— Мадам Бонапарт. — Я отвесил поклон, хотел опуститься на одно колено, однако удержался. — Наверное, вы меня не помните; между тем мы встречались на маскараде. Вы были в костюме королевы, а я — без костюма.
— Вы правы, молодой человек. Я вас не помню. Но на ваше письмо ответила именно я.
— Вот как — вы, а не ваш сын, мосье Бонапарт?
— Бо сейчас плывет во Францию, чтобы встретиться с новым императором, — пояснила мадам Бонапарт таким тоном, будто встреча с императором — это самый что ни на есть обыденный повод для поездки за границу.
— Понимаю. В газетах писали о вероятности такого путешествия. Вас не затруднит сообщить мосье, что по его возвращении я был бы очень признателен ему за личную встречу?
Мадам Бонапарт степенно кивнула, однако, по-моему, тотчас позабыла о просьбе.
— Не рискну спорить с правоведом, хочу только узнать: откуда у вас время на посещения, мистер Кларк, если каждый день вы заняты в суде?
Я никак не ожидал, что мадам Бонапарт в курсе моей тяжбы; потом сообразил — об этом ведь пишут все газеты. С другой стороны, женщине, чей сын отплыл во Францию, чтобы встретиться с императором, пустяками должны представляться мои попытки доказать собственную вменяемость и сохранить родовое гнездо. Мадам Бонапарт указала на кресло; я сел и осмотрелся. Мое внимание привлек красный зонтик от солнца, почти такой же ослепительный, как драгоценности несостоявшейся королевы. Зонтик был пристроен на угол комода, с него натекло изрядно дождевой воды. Подсохшая лужа говорила о том, что зонтик совсем недавно использовали не по назначению. В памяти всплыла сцена в лекционном зале, дама, от лица которой отвлекал красный зонтик, расшитый блестками.
Неужели это была мадам Бонапарт?
Ужас охватил меня, когда я догадался, для чего эта женщина появилась на лекции Барона. Она пришла не за тем, чтобы стать свидетельницей открытий Барона касательно смерти Эдгара По, — она пришла, чтобы стать свидетельницей новой смерти.
Когда газеты запестрели первыми сообщениями о захвате власти, я возомнил, будто теперь мне ясно все или почти все. Узнав из доносов, что Дюпон (спровоцированный мной) снова поднял голову, Луи Наполеон вспомнил рассказы о выдающихся способностях великого аналитика. Принц-президент и его сообщники боялись, как бы Дюпон не разгадал их планы посредством дедукции и не помешал их исполнению. Поэтому Луи Наполеон велел уничтожить Дюпона; по времени это совпало с нашим отбытием в Балтимор. Задание казалось легким и было поручено одному негодяю, хорошо известному жандармерии и специализировавшемуся на заказных убийствах. Однако в Париже Дюпона упустили. Через много лет я узнал, что, прежде чем мы вступили на борт «Гумбольдта», жандармы провели обыск в квартире Дюпона. Они задумали убить Дюпона на корабле, но Дюпон снова нарушил их планы, вычислив безбилетника Роллена и с позором низвергнув его в море. В Америке след наш был на время потерян.
Однако Бонапарты имелись и в Балтиморе; например, Жером Наполеон Бонапарт, лишенный того, что причиталось ему по праву рождения. Всю сознательную жизнь Бо ждал воссоединения с французской ветвью фамильного древа, ждал королевских почестей и прав. И вот представился случай доказать свою полезность наследнику власти, этому без пяти минут императору. Французы, преследовавшие Барона Дюпена, умертвившие его по приказу мнимого безбилетника, прибыли в Штаты вовсе не за ним. Роллен не показывался на балтиморских улицах, понимая, что Дюпон непременно узнает его при встрече. Именно Роллена видел я в тюрьме, находясь в полубреду под воздействием яда. Все просто — Роллен был арестован на короткий срок за хулиганство. И он, и двое его подручных хотели убить Дюпона ради будущего Франции. А Барон имел глупость выдавать себя за своего соперника и погиб вместо него.
Так я думал с тех пор, как столкнулся с мерзавцем Ролленом. Но теперь, перед этой женщиной в оранжевых перьях, я задался вопросом: «Какова ее роль в убийстве Барона и в исчезновении Дюпона?»
Я отвел глаза от красного зонтика и устремил взгляд на хозяйку.
— Вы знали о планах своего сына, мадам Бонапарт?
— Откуда у Бо планы? — фыркнула несостоявшаяся королева. — Ему бы только в саду копаться да книжки читать. Он, даром что член коллегии адвокатов, никогда не мнил себя годным к этому делу. Светский лев — вот он кто. Конечно, он хочет занять место в обществе, положенное ему по рождению; хочет получить деньги и власть, на которые мы можем претендовать как Бонапарты, но одного желания недостаточно. Тут нужна сила духа, а ее-то у Бо и нет.
— Тогда чьих это рук дело? Кто велел вам организовать убийство Дюпона, чтобы Луи Наполеон снова стал популярен в массах?
— Вот не ожидала, что такому красивому молодому джентльмену может настолько недоставать учтивости, — с налетом кокетства упрекнула мадам Бонапарт. Взгляд ее лениво заскользил по мне, оценил с головы до ног. Стало неловко. Поначалу мадам Бонапарт улыбалась; когда речь зашла о Бо, черты лица словно застыли.