Малыш… Что он делает? Еду он не ищет. К прохожим не присматривается. Да и правильно делает – все равно никто малышу не подаст. А чего подавать-то, когда первый же встречный ребенок постарше тут же отнимет у него еду? Если эта кроха хочет выжить, пусть ползет за более взрослыми искателями объедков, пусть облизывает грязные обертки от выпечки, подбирает последние, не замеченные первооткрывателем крупинки сахара и муки. Этому малышу ничего тут на улице не светит.
Разве что его возьмет к себе какая-нибудь банда… Однако на банду Проныры он может не рассчитывать. Такой ей и с приплатой не нужен. На хрена ей этот бесполезный лишний рот, когда ее собственная малышня и без того еле держится на грани голодной смерти?
Видно, он собирается попрошайничать. Будет, стало быть, клянчить и хныкать. «Но такое нытье может подействовать только на богатых. А мне надо думать о собственной банде. Он чужак, и мне до него дела нет. Даже если он такой крошечный. Для меня его просто не существует».
Из-за угла вышли две двенадцатилетние проститутки, которые, вообще-то говоря, не были завсегдатаями этой улицы, и направились к Проныре. Она тихонько свистнула. Малышня тут же порскнула в стороны, но с улицы дети не ушли, только сделали вид, что друг с дружкой не знакомы.
Это, однако, не сработало. Шлюшки уже знали, что именно Проныра возглавляет здешнюю банду, а потому, схватив ее за руки, чуть ли не вбили в стену, требуя платы за «разрешение» работать здесь. Проныра была достаточно опытна, чтобы не заливать им насчет своего нищенского положения и отсутствия даже ломтика хлеба, которым можно было бы поделиться.
Она всегда старалась иметь что-нибудь в заначке для умиротворения голодных старших. А эти шлюхи, ясное дело, оголодали – это невооруженным глазом видно. Слишком тощие и «старые», чтобы привлекать внимание настоящих педофилов, промышляющих в окрестностях. Так что, пока они не нагуляют себе сиськи и не начнут нравиться менее порочной публике, им придется ограничиться осмотром мусорных ящиков да грабежом мелкоты. Их намерение поживиться за счет Проныры и малышей породило ярость в ее сердце, но откупиться было все же дешевле. Если ее изобьют до полусмерти, что станет с ее подчиненными? Поэтому она отвела обеих шлюх к одной из своих заначек и появилась перед ними, держа в руках бумажный пакет, где лежала половина сладкой булочки.
Булочка уже заплесневела, ибо не меньше двух дней пролежала в заначке, дожидаясь именно такого случая. Шлюхи жадно схватили пакет, разодрали бумагу, и одна из них тут же откусила бульшую часть сдобы, даже не подумав отдать остаток своей компаньонке. Вернее сказать, своей бывшей подружке, ибо подобные действия обычно порождают разборки и драки.
Обе тотчас же вцепились друг дружке в волосы, выкрикивая ругательства и царапаясь грязными ногтями. Проныра пристально следила за ними, надеясь, что они все же уронят остаток булки, послуживший причиной ссоры. Как бы не так!
Сдоба отправилась в рот той же девчонки, которая слопала и первую порцию. Она же выиграла сражение, обратив соперницу в бегство.
Проныра обернулась и неожиданно обнаружила у себя за спиной того шибздика с мусорного ящика. Она чуть не упала, споткнувшись о него. Озлобленная тем, что хорошую еду пришлось отдать грязным шлюхам, она хорошенько наподдала под зад малышу, отчего тот покатился по земле.
– Нечего торчать за спиной человека, если не хочешь получить пинка! – оскалилась Проныра.
Он встал, не сводя с нее требовательного и чего-то ждущего взгляда.
– Ничего тебе, коротышка, не перепадет! – рявкнула Проныра. – Я для тебя изо рта моих ребят даже горошины не вытащу. Ты весь целиком и одного боба не стоишь!
Теперь, когда старшие ушли, банда Проныры стала постепенно подтягиваться обратно к вожаку.
– А зачем ты отдала им еду? – спросил мальчик. – Если она нужна тебе самой?
– Ax, извини-подвинься, – отозвалась Проныра. Сейчас она говорила громко, чтобы ее слышали остальные. – Неужели я имею честь беседовать со здешним боссом? И ты такой сильный и могучий, что без усилий можешь отстоять свою жратву?
– Я – нет, – ответил малыш. – Ведь я и горошины не стою, помнишь?
– Ага, я-то помню. Может, и тебе стоило бы вспомнить об этом и заткнуться?
Компашка Проныры заржала.
Не смеялся один малец.
– Тебе надо обзавестись своим личным громилой, – сказал он.
– Я не ищу себе громил, я от них избавляюсь, – ответила Проныра.
Болтовня мальца раздражала, ведь он возражал ей, Проныре. Еще чуть-чуть – и придется сделать ему больно.
– Ты отдаешь еду хулиганам каждый день. Отдавай ее кому-то одному, и за это он будет отгонять от тебя всех остальных.
– Полагаешь, я никогда не думала об этом, дурачок? – сказала Проныра. – Но если я его куплю, то чем потом удержу при себе? Он же не захочет драться за нас.
– Не захочет – придется его убить, – ответил малец.
Этот дурацкий ответ привел Проныру в бешенство очевидной невозможностью воплотить такое решение и в то же время наличием какого-то скрытого смысла, постичь который она не могла. Она снова наподдала мальцу, и тот опять упал.
– А может, лучше сначала тебя пришить?
– Но ты же помнишь – я даже боба не стою. Убей одного громилу, а потом найми еще одного. Он будет сыт и наверняка станет тебя бояться.
На такое чудовищное утверждение у Проныры готового ответа не нашлось.
– Они же тебя объедают, – продолжал малыш. – Обгладывают до косточек. Поэтому одного из них придется убить. Сбей его на землю – они не такие уж и большие. А камнем можно расколоть любую голову.
– Меня от тебя просто тошнит, – буркнула она.
– Потому что это я придумал, а не ты.
Да он играет с собственной смертью, разговаривая так с Пронырой! Ведь даже если она его только покалечит, с ним будет покончено. И он наверняка это знает.
С другой стороны, смерть и так уже начала хозяйничать в этом крошечном тельце, под рваной рубашонкой. Кажется, еще теснее Костлявой к нему и не прижаться.
Проныра оглядела свою команду, но по их лицам было непонятно, кто что думает.
– Еще всякий шибздик будет указывать мне, кого надо убить, а кого нет!
– Пусть кто-нибудь поменьше зайдет ему со спины, а ты толкнешь громилу в грудь, так что он упадет, – ответил малец. – А вы припасете булыжники и кирпичи. Стукнешь его по голове. Как увидишь, что мозг течет, – дело сделано.
– А зачем мне мертвяк-то? – спросила Проныра. – Мне нужен громила, чтоб нас охранял. А мертвяк мне вроде и ни к чему.
Малец усмехнулся:
– Значит, моя идея тебе все же понравилась?
– Громилам нельзя доверять, – ответила она.
– Он будет охранять вас в благотворительной столовке, – сказал мальчик. – С ним вас туда пустят. – Он смотрел ей прямо в глаза, но говорил, обращаясь ко всем сразу. – Он вас всех туда проведет.
– Если малец войдет в столовку, старшие от него мокрого места не оставят, – вмешался Сержант.
Ему было восемь, и он считал себя первым заместителем Проныры. Вот только она не нуждалась ни в каких заместителях.
– У вас будет громила. Он вас защитит.
– Да разве он сможет остановить двух хулиганов? Или трех? – не поверил Сержант.
– Я ведь уже объяснял, как расправляться с громилой, – вздохнул малец. – Он такой же, как вы, только чуть постарше. Сбиваешь его с ног. Потом пускаешь в ход камни. Надо просто подготовиться. Вы что, не умеете воевать? Тебя просто так зовут Сержантом?
– Хватит с ним болтать, Сарж, – вмешалась Проныра. – Не вижу смысла тратить время на треп с двухлетним мальцом.
– Мне уже четыре, – возразил тот.
– И как же тебя зовут? – спросила Проныра.
– Никак. Меня еще никто никак не называл, – ответил малец.
– То есть ты такой дурак, что даже имя свое забыл?
– Меня никогда никак не звали, – повторил малец.
Он смотрел ей прямо в глаза, все еще лежа на земле, а вокруг толпились ребята из банды.
– Ростом с боб… – задумчиво пробормотала Проныра.
– Ну, примерно, – отозвался мальчик.
– А что?! – воскликнул Сержант. – Боб и есть.
– Вот ты и получил свое имя, – решила Проныра. – А теперь мотай к себе, торчи на своем мусорном ящике, а я пока обдумаю твое предложение.
– Мне надо поесть, – откликнулся Боб.
– Если я заполучу громилу и твой план сработает, может, тогда и тебе что-нибудь перепадет.
– Мне нужно поесть сейчас, – сказал он.
Впрочем, это она и сама видела. Проныра полезла в карман и достала оттуда шесть арахисовых орешков, припрятанных там на черный день. Боб сел, взял с ладони один и, осторожно положив в рот, стал медленно разжевывать.
– Бери! – нетерпеливо велела она.
Боб вытянул худенькую лапку. Очень хилую. Пальцы даже в кулак не сжимались.
– Не смогу удержать, – сказал он. – Не сжимается.
Проклятие! Она тратит замечательные орехи на мальчишку, который все равно вот-вот помрет.
Хотя его идея и правда заслуживает проверки, несмотря на всю свою нелепость. Это был первый план на ее памяти, который содержал хоть какую-то возможность улучшить их жизнь, возможность хоть что-то изменить в этом жалком существовании и не требовал от Проныры надевать женское платье и заниматься омерзительным женским ремеслом. И раз это его план, банда должна увидеть, что Проныра справедлива к Бобу. Только так и можно сохранить власть – босс должен быть справедливым.
И Проныра продолжала держать перед ним свою открытую ладонь с арахисом, пока Боб не сжевал все шесть орешков – один за другим.
Проглотив последний, малец снова долгим и пристальным взором впился в ее глаза, а потом сказал:
– Все-таки ты лучше готовься убить его.
– Мне он нужен живым.
– Но будь готова его убить, если он окажется не тем, кто нужен.
Сказав это, Боб заковылял через улицу к своему мусорному ящику, с трудом на него вскарабкался и стал смотреть по сторонам.
– Врешь ты все! Нет тебе четырех! – крикнул Сержант через улицу.
– Мне четыре, только я очень маленький, – ответил Боб.