л нарушать договоренности и требовать от управленческого пирога самые лакомые куски. Что, я не прав? Вы же сами видите его аппетиты, не угомоним его в самом начале, он слопает нас всех за милую душу.
— Запарится лопать, — голос генерала, как показалось Малюте, прозвучал уже не так категорично, что, по всей видимости, не ускользнуло и от внимания Старикова, и основной советник взвился пуще прежнего.
— Я просто поражаюсь вашей гениальности и способности все взвешивать со скоростью компьютера и принимать единственно правильные решения. Ох, как не хватает, — с придыханием в голосе продолжил Алексей Викторович, — сегодня нашему многострадальному народу именно такого человека, с именно такими волевыми качествами, одно только и утешает, что ждать уже недолго осталось. Иван Павлович, — чуть ли не взвизгнул советник, — во имя своего будущего, во имя спасения нашего народа, отдайте Пашку в руки справедливого правосудия! Не вы, а суд и все, кому это положено, пусть решают его судьбу. Не виновен — никто его казнить не собирается, может себе работать вам и краю во благо, а виновен — в кандалы его да в тюрьму! — с неприкрытой злостью заключил он, и, слегка успокоившись, продолжил: — А потом он ведь не единственный наш союзник, да и высота, для штурма которой он собственно и был предназначен, уже взята. Сегодня о другом надо думать, а это другое и других средств, и других союзников потребует. Есть точные сведения, что Царь очень плох. Врачи сомневаются, протянет ли лето. И слова мои — не пустые эмоции, я вас очень прошу, когда разойдутся гости, уделить мне для разговора с глазу на глаз часа полтора. Я вам все подробнейшим образом изложу. А сейчас пойдемте, близкие уже заждались, пока вы там с этим бандитом миловались…
— Да с чего это вы взяли, что я с ним миловался, вы, это, давайте бросьте околесицу нести, и потом, я бы посоветовал повнимательнее относиться к словам, которые произносите, а то ведь, неровен час, я и обидеться могу, а в обиде я…
— Что вы, что вы, и нисколечко я вас обижать не собирался, — лисой заюлил советник, — если я что и делаю, то только вам во благо, а за это вы меня можете и казнить, и увольнять, воля ваша. Мне главное — Плавского для будущего сохранить и помочь ему осуществить предначертанную ему миссию!
Звук шагов и голоса постепенно стихли.
Малюта сидел, словно статуя, боясь дышать полной грудью. Только сейчас он почувствовал, что основательно взмок от напряжения и, посидев еще минут пятнадцать в своем укрытии, благо, уже почти стемнело, он перемахнул через невысокие перильца и начал спускаться к реке по крутому косогору, засеянному невысокой травой. У самой воды серо тускнела выложенная искусственным камнем тропка.
— Гражданин, кто вы такой и что здесь делаете? — неожиданно раздался голос, и из тени на дорожку вышел милиционер.
— Фу ты черт! — невольно вырвалось и Скураша, — напугал, да гость я, гость, вот пошел прогуляться, но, видать, с перебору заплутал. Как мне отсюда выбраться-то? «Этого только не хватало, — подумал он про себя, — интересно, заметил ли мент, откуда я спускаюсь?» — Ты лучше подскажи, как мне до всей частной компании добраться?
— Да что здесь подсказывать, идите прямо, там будет лестница вверх, вот по ней и поднимайтесь, как раз в первый корпус и упретесь. А еще лучше, я вас сам сопровожу. Извините, служба.
— Хорошо, давай сопровождай, — пытаясь изобразить в голосе нетрезвые нотки, согласился Малюта. — Эх, красота у вас здесь неописуемая.
— Это у вас там, в Москве, красота, а у нас, что? У нас дичь голимая. Так, денек-другой природой полюбоваться, а вот жить здесь, да еще в какой-нибудь таежной деревне, не приведи Господь! — милиционер замолчал, не то испугавшись откровенности с незнакомцем, не то вспомнив свою таежную деревеньку. — Вы бы, это, — продолжил он, — по траве поостереглись бы ночью ходить…
— А что такое, змеи?
— Да какие змеи, — с иронией в голосе отозвался не то сопровождающий, не то конвоир, — клещи у нас здесь энцефалитные свирепствуют. Вы в помещение когда придете — в туалет, или в свой номер — не стесняйтесь, разденьтесь да попросите кого-нибудь вас с заду осмотреть. Клещ, он, сволочь, укромные места любит — подмышки или, уж простите, мошонку. Так что я вам советую, обязательно осмотритесь, они, стервецы, новеньких любят. Хоть у нас здесь и травили по весне, а подстраховаться все-таки следует.
У Малюты сразу все зачесалось. Начало почти отчетливо казаться, что по его враз остывшему телу заползали какие-то неведомые насекомые.
— Слушай, ты меня так не пугай, с меня вон хмель враз слетел! Что, действительно так все серьезно?
— Чудной вы человек, что же я вас, как дите малое, пугать бы начал? Вы же начальник, да еще из столицы. Ну вот и дошли.
У лестницы их встретил еще один страж порядка, а с ним и начальник охраны Плавского, бритый налысо, почти квадратный крепыш с незамысловатой польской фамилией Каминский.
— Ну, слава Богу, Малюта Максимович, а мы вас уже обыскались. Шеф стал беспокоиться, говорит, может наше будущее государево око похитили местные развратные девицы?
— Да нет, Геннадий Адамович, какие девицы, вон служивый говорит, что если кто и отсосет, так только клещ, и тот энцефалитный, — усмехнулся Малюта.
— Они вам наговорят, слушайте их больше. Весь участок раза три травили, так что клещи маловероятны, хотя осмотреться на всякий случай не мешало бы…
— Вот и я о том же, — оживился было милиционер.
— А вот тебя персонально никто и не спрашивает, — не слишком любезно отозвался Каминский. — Смотри, если покусал начальника клещ, отвечать тебе придется.
— Да будет вам, Геннадий Адамович, пойдемте. А вам большое спасибо за помощь, — обернулся Малюта к стушевавшемуся сержанту и протянул руку.
— Пойдемте, пойдемте, — чуть ли не перебивая рукопожатие, заторопился Каминский и, пройдя буквально пару шагов, не понижая голоса, явно, для того, чтобы его слышали оставшиеся, с укором добавил, — вы так нам всю дисциплину и субординацию порушите. Нечего с ними ручкаться, пусть знают свое место. А то хорошо устроились — вчера одному служили, а сегодня другому! Дармоеды! На Кавказ их надо, пусть немного растрясутся.
Малюта еще с армейских времен привык относиться к солдату с уважением, и в иной обстановке за служак обязательно вступился бы, но сейчас ему было явно не до этого, и он промолчал.
— Малюта Максимович, да не волнуйтесь вы так насчет клещей! Шеф приказал всем собираться в баню, что бы завтра, так сказать, с чистыми помыслами и светлыми головами приняться за святое дело, там и посмотрим, присосался ли кто к вам, а то, может, действительно клещиху настоящую кликнуть. Здесь они ядреные и столичных ох как любят, надеются, дуры, что западет на них кто, да с собой в Москву увезет.
— Нет уж, любезный Геннадий Адамович, платными услугами двуногих клещих, как вы удачно выразились, никогда не пользовался и вам не советую, уж как-нибудь потерплю до жены.
— Ну, воля ваша, наше дело предложить. Я ведь, если честно, и сам так думаю, — смущенно улыбнулся Каминский. — Где баня знаете?
— Приблизительно…
— Тогда до встречи.
Малюта зашагал по дорожке к непритязательному двухэтажному строению, где ему был определен номер. Наконец, оставшись один, он принялся обкатывать случайно полученную информацию. В сухом остатке получалось, что Стариков со своей командой решил в одночасье покончить с опасным конкурентом и остаться безраздельным распорядителем генеральской головы и тела. Жмет он на самую больную и слабую клавишу в губернаторской душе и, судя по всему, дожмет и своего добьется. Знать бы только, кого они планируют в очередные генеральные союзники на новом этапе. Да и будет ли он, этот новый этап? Может, все краем и ограничится? Хотя, судя по всему, Плавский уже закусил удила и видит себя в Кремлевском кабинете. Конечно, дай-то Бог, а там глядишь, и нам чего-нибудь обломится. Да мечтается оно всегда легко и приятно, но что мне сейчас предпринять? Ну уж точно не звонить в Москву! Сначала дождись назначения, приезжай в край, утвердись, а там посмотрим, что к чему.
На всякий случай покрутившись нагишом перед зеркалом и клещей не обнаружив, он переоделся в спортивный костюм и собрался в баню. Он прекрасно помнил, что для генерала есть два святых действа — рыбалка и баня.
Задумавшись, Малюта чуть было не столкнулся с неспешно прогуливающимися у их корпуса Стариковым и Драковым.
— А вот и Малюта Максимович, наш будущий наместник Президента в крае, — вальяжно растягивая слова, прогнусавил Алексей Викторович, — познакомьтесь, прошу вас.
— Драков — депутат законодательного собрания края.
— Скураш, пока никуда не назначенный гость губернатора, — пожимая протянутую руку, сказал Малюта.
— Ну, вот и прекрасно, вы главное, не забудьте, кто вас познакомил… — ввернул Стариков.
— Спасибо, Алексей Викторович, — поблагодарил Малюта, — а то мы сегодня весь день с Павлом Петровичем то там, то здесь сталкиваемся, а представить нас друг другу так никто и не удосужился. Вот вы, с присущей вам прозорливостью, и устранили эту досадную неловкость.
— Да, конечно, спасибо вам, Алексей Викторович, — немного в нос пробубнил Павел, — ну так я пойду, а то еще дела есть. Так мы с вами договорились, завтра обедаем у меня дома. Я сам чего-нибудь вкусненького из старины сварганю. Жду. А вы простите, — поворачиваясь к Скурашу, продолжил Драков, — что так и не поговорили пока, может, завтра, может, еще когда, ладно? Думаю, что, э-э-э, времени у нас будет вдосталь.
«Пожалуй, для меня Дракова на сегодня уже предостаточно! Но Стариков — красава, юлит как котенок, такому яда в чай ближнему капнуть — раз плюнуть! Интересно бы послушать, о чем они там за Пашиным обеденным столом говорить будут», — как бы подвел итоги Малюта, шагая по направлению к бане. Ему почему-то было немножко жалко этого неискушенного и во многом наивного боксера.
Назначение Малюты состоялось только в августе. Никаких особых инструкций и напутствий после выхода указа он не получил, в державные кабинеты приглашен не был, только будущий его начальник, которому, неизвестно с какого перепугу, поручили контроль за наместниками, носился по шестому подъезду Старой площади с воплями, что в Есейск не того назначили, что у Малюты дырка в голове, и вообще он безбашенный, но переплюнуть волю первого зама главы не так-то просто, а если честно, то всем было до фонаря. Державная Москва готовилась к очередному шунтированию, и никого чужие проблемы не интересовали. Это уже позже, поскитавшись по коридорам власти, Скураш стал догадываться об истинных причинах тех давних стенаний пыхтящего трубкой рыжебородого начальника, а причина была банальной и древней как мир — сладкая должность проплыла мимо без всякой личной пользы и выгоды. Ох, и не взлюбили его за это в родном управлении! А кому ты взлюбишься, когда чужому кошельку аборт сделал? Только на второй год наместничества Малюта сообразил, что к чему, и стал возить в Москву подношения. Пусть и мелкие, но всегда начальству желанные. Так уж устроен чиновничьей мир: низшие волокут высшим, а те свою очередь, еще более высоким, и так до… аж и боязно представить! Но как только Скураш принял услови