Среди деревьев поднялся ветер. По-моему, все до единого за столом молчали, слушая Водала и ожидая моего ответа.
– Черным, конечно же, – сказал я.
– Прекрасно! Однако, как человек здравомыслящий, ты должен понимать: отвоевание власти – дело нелегкое. Те, кто не желает перемен, могут сидеть без дела, вцепившись в свои моральные принципы, хоть целую вечность. Сделать все предстоит нам. Нам, и никому другому. Во что бы то ни стало!
Остальные заговорили и вновь принялись за еду. Я понизил голос так, чтоб слышать меня мог только Водал.
– Сьер, я тебе кое-чего не сказал, и таиться дальше не смею, опасаясь, как бы ты не счел меня ненадежным.
Намного превосходящий меня в искусстве интриги, Водал отвернулся, сделал вид, будто занят едой, и лишь после ответил:
– Что же это? Выкладывай.
– Сьер, – сообщил я, – в моих руках оказалась реликвия, вещь, называемая Когтем Миротворца.
Слушая меня, Водал впился зубами в жареную птичью ножку, но тут на миг замер, покосился в мою сторону, однако головы ко мне не повернул.
– Желаешь взглянуть, сьер? Он просто прекрасен, а хранится у меня в сапоге, за голенищем.
– Нет, – прошептал он. – То есть, возможно, и да, но не здесь… нет, лучше вовсе не надо.
– Тогда кому же его передать?
Водал прожевал и проглотил откушенное.
– Слышал я от друзей в Нессе, что он пропал. Выходит, он у тебя… значит, тебе и хранить его, пока не представится случай сбыть его с рук. Продать даже не пробуй: вмиг опознают. Спрячь где-нибудь. В конце концов, брось в какую-нибудь яму поглубже.
– Но, сьер, ведь он, несомненно, весьма ценен.
– Ему нет цены, а значит, не стоит он ни гроша. Конечно, мы с тобой – люди здравомыслящие, без предрассудков, но… – Несмотря на эти слова, в его голосе явственно слышались нотки страха. – Но эту безделку полагают святыней, способной творить всевозможные чудеса. Окажись она у меня, я буду объявлен осквернителем святынь и врагом Теологумена. Господа наши сочтут, будто я предал их. Ты должен рассказать…
Как раз в этот миг к столу со всех ног подбежал человек, которого я прежде не видел. Судя по выражению лица, явился он с безотлагательными новостями. Водал, поднявшись, отошел с ним в сторонку. На мой взгляд, сейчас он казался обаятельным, статным школьным учителем, беседующим с учеником, так как макушка гонца едва доставала ему до плеча.
Подумав, что вскоре Водал вернется, я принялся за еду, однако он долго расспрашивал гонца о чем-то, а после ушел вместе с ним, скрывшись за толстыми стволами деревьев. Один за другим поднялись на ноги и остальные, и вскоре за столом не осталось никого, кроме красавицы Теи, нас с Ионой и еще одного человека.
– Вам предстоит примкнуть к нашим рядам, – проворковала, нарушив молчание, Тея. – Однако вы еще не знаете наших Обычаев. Нужны ли вам деньги?
Я призадумался, однако Иона сказал:
– Деньгам, шатлена – как и злосчастьям старшего брата – любой рад всегда.
– С сего дня для вас будет откладываться доля всего нами добытого. Когда вы вернетесь к нам, вам ее отдадут. Ну а пока у меня есть для вас по кошельку, чтоб путешествие не затянулось надолго.
– Значит, мы отбываем? – уточнил я.
– А разве тебе не сказали? Ничего, за ужином Водал все объяснит.
Я полагал, что в тот день нам поесть больше не доведется, и, видимо, эта мысль отразилась на моем лице.
– Ужин приятный лесной, ужин под яркой луной. За вами пришлют кого-нибудь, – пообещала Тея и процитировала четверостишие:
С зарей ешь, встречь утру глядя,
А в полдень – чтоб сила пришла,
К закату – чтоб долгой беседа была,
А к ночи – мудрости ради…
– Ну а сейчас, – продолжала она, – мой слуга, Хуниальд, отведет вас туда, где вы сможете отдохнуть перед дорогой.
Молчавший до сих пор незнакомец поднялся и сказал:
– Идемте со мной.
– Я хотел бы поговорить с тобою, шатлена, когда у нас будет побольше свободного времени, – сказал я Тее. – Мне известно кое-что, касающееся твоей соученицы.
Серьезность моих слов Тея почувствовала, это от меня не укрылось. Следуя за Хуниальдом, мы прошли по лесу, наверное, около лиги, а то и больше, и наконец достигли поросшего травой берега ручейка.
– Ждите здесь, – сказал наш провожатый. – Если удастся, поспите. До темноты вас никто не потревожит.
– А если мы просто уйдем? – спросил я.
– Вокруг, в лесах, всюду те, кому известно, какова воля сеньора на ваш счет, – ответил он и, развернувшись на каблуке, оставил нас.
Тогда я рассказал Ионе, чему стал свидетелем у вскрытой могилы – слово в слово, как описал выше.
– Тогда понятно, – сказал он, дослушав рассказ до конца, – отчего ты согласился примкнуть к этому Водалу. Только не забывай: я – твой друг, а не его и желаю лишь отыскать ту, кого вы называли Иолентой. Тебе же хочется служить Водалу, добраться до Тракса, там, в изгнании, начать новую жизнь, смыть темное пятно, что легло по твоей вине на репутацию вашей гильдии – хотя я, признаться, считаю, что ее репутация и так темней некуда, – а еще разыскать девицу по имени Доркас, примириться с женщиной по имени Агия и вдобавок вернуть нечто, известное нам обоим, женщинам, называющим себя Пелеринами.
К завершению сего перечня он расплылся в улыбке, и я рассмеялся тоже.
– И, хотя ты здорово напоминаешь ту старую пустельгу, что двадцать лет просидела на насесте, а потом решила лететь сразу во все стороны, надеюсь, желаемого ты достигнешь. Но при том, разумеется, сознаешь: возможно – не слишком-то вероятно, однако возможно, – одна-две из этих целей могут помешать достижению четырех-пяти прочих.
– Да, тут ты совершенно прав, – признал я. – Я стараюсь достичь их всех и, хотя ты этому, может быть, не поверишь, посвящаю им все усилия и все внимание, какое только на пользу делу. Однако, должен признаться, идет все не так гладко, как могло бы. Разнонаправленные амбиции привели меня всего-навсего в тень вот этого дерева, к положению бездомного бродяги. Тем временем ты, непоколебимо преследующий единственную всевластную цель… посмотри, чего достиг ты!
В подобных беседах и коротали мы предвечерние стражи. Над головой щебетали птицы; общество такого друга, как Иона, – верного, здравомыслящего, тактичного, исполненного мудрости и осмотрительности, – приятно согревало душу. В то время я ничего не знал о его прежней жизни, однако чувствовал, что откровенничать о прошлом ему не хочется, и, не задавая прямых вопросов, постарался разузнать кое-что окольным путем. Так я (если, конечно, не заблуждаюсь на сей счет) выяснил, что отец его был ремесленником, что воспитывался он при обоих родителях, в точности как все остальные – хотя, на мой взгляд, такое случается довольно редко, а родился на юге, в приморском городке, но, в последний раз навестив родину, обнаружил, что городок здорово изменился – настолько, что остаться там Иона не захотел.
С виду при первой встрече, возле Стены, он казался годами десятью меня старше. Судя же по тому, что говорил Иона сейчас (и в несколько меньшей мере при прочих оказиях), я подумал, что он, должно быть, еще старше: похоже, ему довелось прочесть немало летописей прошлых времен, а я все еще, несмотря на внимание, уделенное моему развитию мастером Палемоном и Теклой, был слишком наивен и чужд книжной мудрости, чтоб полагать, будто некто изрядно моложе среднего возраста способен на этакий подвиг. Вдобавок его слегка циничная отстраненность от всего человечества намекала, что он успел повидать мир.
За разговорами я заметил в некотором отдалении шатлену Тею, грациозно прохаживающуюся среди деревьев, и толкнул Иону в бок. Умолкнув, мы принялись наблюдать за ней. Направлялась она к нам, но нас еще не видела – двигалась слепо, как человек, попросту следующий полученным указаниям. Время от времени на лицо ее падал луч солнца, и в эти минуты (особенно повернувшись к нам профилем) она так разительно напоминала Теклу, что мое сердце готово было разорваться в груди. К тому же Тея обладала в точности той же походкой – гордой поступью форораксоса, никогда в жизни не знавшего клетки.
– Должно быть, их род вправду древен, – шепнул я Ионе. – Взгляни на нее! Будто дриада. Будто ива, сошедшая с места…
– Эти «древние фамилии» – новейшие из благородных родов, – откликнулся он. – В древние времена подобных им не существовало.
Полагаю, слов наших она издали не расслышала, но, очевидно, услышала голос и бросила взгляд в нашу сторону. Мы помахали ей, и Тея ускорила шаг – нет, не до бега, однако благодаря длине ног приблизилась к нам весьма быстро. Мы поднялись, а когда Тея, подойдя ближе, уселась лицом к ручью на разостланную шаль, тоже сели в траву.
– Ты говорил, будто можешь рассказать что-то о сестре?
Заговорив, она утратила большую часть внушительности, а сидя казалась ненамного выше нас с Ионой.
– Я был ее последним другом, – ответил я. – Она говорила, что власти пытаются через тебя склонить Водала к капитуляции ради ее спасения. Ты знала, что ее взяли под стражу?
– А ты был ее слугой? – Казалось, Тея взвешивает меня взглядом. – Да, я слышала, что ее заточили в этом ужасном месте, в трущобах Несса, где она, следует полагать, обрела весьма быструю смерть.
Я вспомнил, сколько времени ждал у дверей в камеру, прежде чем из-под нее в коридор вытекла багряная струйка крови, однако кивнул.
– А как ее арестовали, ты знаешь?
Да, арест Текла описала мне во всех подробностях, и я изложил ее рассказ слово в слово, не умолчав ни о чем.
– Понимаю, – проговорила Тея и ненадолго умолкла, не сводя глаз со струящегося мимо ручья. – Конечно, я очень скучаю о придворной жизни. Однако, услышав об этих людях, о том, как ее завернули в гобелен со стены – деталь весьма, весьма характерная, – поневоле вспоминаю, в силу каких причин оставила двор.
– Думаю, по придворной жизни она порой тоже скучала, – сказал я. – По крайней мере, рассказывала о ней много. Но еще говорила: если-де выйдет когда-нибудь