– Им кровь нужна? – спросил я.
– Нет. Тепло.
Принимая правее, Иона хлопнул стальной ладонью по крупу своего скакуна. Должно быть, удар был силен: дестрие рванулся вперед, как ужаленный. Миновав пересохшее русло ручья, мы заскользили вниз с сыпучего, пыльного склона холма. Далее открывался холмистый простор – там-то дестрие и могли показать всю свою резвость.
Лоскутья тьмы упорно летели следом, держась над землей этак вдвое выше высокого дерева. Казалось, их несет вперед ветром, но, судя по колебаниям трав, ветер дул им навстречу.
Рельеф впереди менялся столь же неуловимо и при том резко, как ткань в месте шва. Внизу зеленела извилистая лента, плоская, ровная, словно разглаженная утюгом, и я, повернув вороного к ней, заорал ему в ухо, нещадно хлестнул клинком – плашмя – по бокам. Взмокший от пота, исцарапавшийся об обломки кедровых сучьев, вороной обильно истекал кровью. Оставшийся позади Иона встревоженно завопил, предостерегая о чем-то, но я даже не оглянулся на его крик.
Миновав поворот, я увидел в прогалине среди деревьев блеск речных волн. Еще поворот; вороной вновь начал замедлять бег – и тут я разглядел в отдалении именно то, на что рассчитывал. Возможно, сознаваться в этом не стоит, однако я поднял меч к Небесам, к истощенному, обескровленному солнцу с черным змеем, угнездившимся в сердцевине, и воскликнул:
– Его жизнь за мою, Новое Солнце! Его жизнь за мою! Смири гнев свой, даруй мне надежду!
Несомненно, улан (без товарищей, один-одинешенек) увидел во мне угрозу и нисколько в том не ошибся. Голубой ореол вокруг острия его пики вспыхнул ярче, а сам он, пришпорив скакуна, во весь опор помчался на нас.
Вороной, как ни был к этому времени загнан, прянул в сторону, словно вспугнутый заяц. Рывок за повод, резкий разворот – и мой дестрие, оставив в зеленой дорожной траве глубокие борозды, поскакал прочь, навстречу преследовавшим нас тварям. Понял Иона мой замысел, нет ли – не знаю, но, ни на миг не замешкавшись, развернулся и погнал дестрие следом за мной.
Одна из летучих тварей ринулась вниз. Чернее черного, точно сажа, точно мой наряд, в эту минуту она казалась дырой в небосводе Урд, прорехой в ткани самого мироздания. Неслась она, очевидно, к Ионе, но оказалась в пределах досягаемости клинка, и я, как прежде, рассек ее надвое. В лицо мне снова дохнуло жаром. Знающему, откуда он исходит, этот жар показался мне куда скверней самой мерзкой вони: стоило почувствовать его кожей, желудок едва не вывернуло наизнанку. Опасаясь в любой момент получить в спину разряд уланской пики, я резко свернул прочь от реки. И вправду, стоило нам покинуть дорогу, выстрел улана опалил землю невдалеке и воспламенил засохшее дерево.
Я натянул поводья так, что мой дестрие поднялся на дыбы и взревел, и оглядел пылающее дерево в поисках трех темных тварей. Однако у дерева их не оказалось. Тогда я оглянулся, охваченный опасениями, что они каким-то непостижимым образом добрались до Ионы.
Нет, тварей не оказалось и там, но взгляд Ионы подсказал, где их искать: клочья тьмы окружали улана, а тот лихорадочно отбивался от атакующих. Разряд за разрядом, срываясь с острия пики, пронзали воздух с громоподобным треском, словно молнии в грозу. Вспышки разрядов затмевали свет солнца, однако их разрушительная мощь лишь придавала темным тварям сил. Теперь полет их казался чем-то сродни бешеной пляске лучей тьмы, мечущихся из стороны в сторону, мелькающих то тут, то там и с каждым скачком приближающихся к добыче. Куда быстрее, чем перо мое выводит эти слова на бумаге, все три подобрались к улану вплотную, облепили его лицо; еще миг – и всадник безжизненно рухнул с седла, а выпавшая из его рук пика угасла.
XIIIКоготь Миротворца
– Мертв? – крикнул я Ионе.
В ответ Иона молча кивнул. Я бы, на том и успокоившись, поспешил уехать, однако Иона призывно махнул мне рукой и спешился, а когда оба мы сошлись над мертвым телом улана, сказал:
– Возможно, теперь с этими тварями удастся покончить, чтоб их снова не натравили на нас или еще на кого-нибудь. Сейчас они сыты, и, думаю, мы с ними управимся. Надо куда-то их посадить – во что-нибудь герметичное, из металла или стекла.
При мне ничего подобного не было, и я так ему и сказал.
– При мне тоже нет ничего подходящего.
Опустившись на колено возле улана, Иона принялся обшаривать его карманы. Ароматный, словно благовонные курения, дым горящего дерева обволакивал все вокруг. Казалось, я вновь в Храме Пелерин: россыпь сухих веток и пожелтевшей листвы, на которой распростерся улан, вполне сошла бы за устланный соломой пол, а стволы торчащих над нею одиноких деревьев – за опоры шатра.
– Вот, – сказал Иона.
Отвинтив крышку найденного на убитом бронзового васкулюма, он вытряхнул изнутри какие-то травы и перевернул труп улана на спину.
– Где же они? – спросил я. – Телом поглощены?
Иона отрицательно покачал головой и, чуть поразмыслив, с предельной осторожностью потянул из левой ноздри улана первую темную тварь. Тело ее оказалось похожим на тончайшую из бумажных салфеток, только совершенно непрозрачным.
– Но если ее разорвать, их просто станет двое? – спросил я, удивленный его осторожностью.
– Да, но сейчас она сыта, а разорванная утратит энергию, и тогда с ней, вполне возможно, будет уже не совладать. Кстати, подобным образом куча народу погибла: видят, что этих тварей можно рубить, и знай себе рубят, пока те не задавят числом.
Один глаз улана остался чуть приоткрытым. Трупов я в жизни повидал множество, но сейчас никак не мог избавиться от жутковатого ощущения, будто он каким-то образом наблюдает за мной – за человеком, погубившим его, чтобы спастись самому.
– Когда я рассек первую, ее половинки словно бы полетели медленней прежнего, – заметил я, дабы занять мысли чем-то другим.
Сунув извлеченное из левой ноздри трупа чудовище в васкулюм, Иона занялся другим, забравшимся в правую.
– Скорость любого летучего существа, – пробормотал он, – зависит от площади крыла. Иначе умельцы, пользующиеся этой пакостью, пожалуй, рвали бы их в мелкие клочья, прежде чем за добычей отправить.
– А ты, выходит, не в первый раз с ними сталкиваешься?
– Однажды стояли мы в порту, где их используют для ритуальных убийств. Я еще тогда заподозрил, что кто-нибудь непременно хоть одну домой привезет, но здесь их вижу впервые.
Отвинтив бронзовую крышку, Иона отправил вторую тварь цвета сажи внутрь, к первой, лениво зашевелившейся на дне сосуда.
– Там они снова сольются вместе, – пояснил он. – После охоты с ними всегда так и поступают. Думаю, ты не заметил, но в зарослях они порядком поистрепались о ветви, а после исцелились прямо в полете.
– Еще третья осталась, – напомнил я.
Иона кивнул и разжал стальными пальцами челюсти мертвого. Вместо зубов, лилово-синего языка и десен моему взгляду открылась бездонная черная яма, и у меня вновь забурлило в желудке. Третья тварь, извлеченная Ионой на свет, оказалась мокра от слюны погибшего.
– Выходит, не разруби я эту тварь во второй раз, одна ноздря либо рот остались бы свободны, и тогда он мог бы дышать?
– Да, пока они не доберутся до легких. Правду сказать, нам еще повезло, что взяться за него удалось почти сразу. Иначе пришлось бы тебе потрошить труп, чтобы добраться до них.
Щекочущий ноздри дымок напомнил мне о горящем кедре.
– Но если им требовалось тепло…
– Они предпочитают тепло живого тела, хотя порой их можно отвлечь и теплом огня – если горит живое, растительное вещество. По-моему, на самом деле суть не в одном тепле. Быть может, им вовсе нужна энергия, выделяемая растущими клетками… – Сунув в васкулюм третью тварь, Иона туго завинтил крышку. – Мы их назвали нотулами, потому что появлялись они, как правило, в темноте, когда их не разглядеть – пока жаром в лицо не повеет, ничего и не заподозришь; а вот как их называли туземцы, понятия не имею.
– А где находится этот остров?
Во взгляде Ионы отразилось недоумение.
– От побережья он далеко? Мне с детства хотелось посмотреть на Уроборос, хотя это, наверное, опасно.
– Далеко, – ровно, рассеянно ответил Иона. – Далеко, и весьма. Погоди-ка минутку…
Подойдя к берегу реки, он зашвырнул васкулюм подальше, так что воды сосуд коснулся почти на самой ее середине, и вернулся ко мне.
– А нам самим эти твари не пригодились бы? – спросил я. – Вряд ли те, кто натравил их на нас, на сем успокоятся, а значит, лишнее оружие не помешает.
– Нас они не послушаются, да и мир без них только лучше, как сказала одному мяснику жена, отхватив его мужские причиндалы. А теперь едем-ка отсюда. Вон, к нам уже кто-то идет.
Взглянув, куда он указывает, я увидел двух путников, бредущих вдоль дороги пешком. Тем временем Иона подхватил повод своего дестрие, пившего из реки, и приготовился вскочить в седло.
– Постой, – сказал я. – Или отъедь на пару чейнов и подожди меня там.
Вспомнив о кровоточащем обрубке руки обезьяночеловека, я словно увидел в воздухе, среди деревьев, неяркие, багряные с алым огни собора, сунул руку поглубже за голенище и извлек из сапога Коготь.
Именно в эту минуту я впервые увидел Коготь при свете дня. В лучах его самоцвет засверкал, словно само Новое Солнце, и не только синью – всеми красками, от фиолетового до ярко-голубого. Положив его на лоб улана, я пожелал, чтоб тот ожил.
– Едем! – окликнул меня Иона. – Что ты там делаешь?
С ответом я не нашелся.
– Эй, а он ведь, похоже, жив! – крикнул Иона. – Скорей, прочь с дороги, пока он пику не отыскал!
– Господин! – негромко донеслось издали.
Голос был мне знаком. Обернувшись, я бросил взгляд вдоль заросшей травою дороги.
– Господин!
Один из путников помахал мне рукой, и оба перешли на бег.
– Это Гефор, – сказал я.
Однако Ионы и след простыл. Я снова взглянул на улана. Оба глаза его были открыты, грудь мерно вздымалась и опадала. Стоило мне убрать с его лба Коготь и спрятать камень за голенище, улан сел. Я закричал Гефору со спутником, чтобы те поскорей убрались с дороги, но они меня, очевидно, не поняли.