– Будь добр, – раздался рядом тоненький голосок, – скажи, куда пропала та дама?
Снова она – та самая девочка с темными волосами и огромными, горящими любопытством глазищами… Я спросил, вправду ли она видела здесь какую-то женщину.
Тонкие пальчики девочки стиснули мою ладонь.
– Да, высокую такую даму, и мне теперь страшно. Тут в темноте прячется жуткая тварь. Вдруг да отыщет ее?
– Но ты же никаких ужасов не боишься, помнишь? Разве не ты смеялась над тем зеленым лицом?
– Это – дело другое. Черная тварь, сопящая в темноте.
В голосе девочки слышался неподдельный страх, сжимавшие мою руку пальцы заметно дрожали.
– Как выглядела та дама?
– Не знаю. Я разглядела ее только потому, что она черней темноты, а что это дама – поняла по походке. Подошла посмотреть, кто это, гляжу, а здесь только ты.
– Кажется, понимаю, – ответил я, – хотя ты тут вряд ли что-то поймешь. А теперь возвращайся-ка к матери и ложись спать.
– Гляди, оно вдоль стенки ползет.
С этими словами девчонка, выпустив мою руку, исчезла, но поступать как велено, я уверен, вовсе не собиралась. Вместо этого она последовала за нами с Ионой: после, по возвращении сюда, в Обитель Абсолюта, я дважды мельком видел ее, несомненно питающуюся тем, что удастся стащить. (Возможно, прежде она возвращалась в аванзалу во время раздачи еды, но я приказал освободить всех заключенных там; если потребуется – с большинством, полагаю, так и получилось, – выгнать на волю острием пики под зад. Никарету я распорядился доставить ко мне, и спустя пару минут после того, как начал писать о нашем пленении, в кабинет вошел мой мажордом, доложивший, что она ждет позволения войти.)
Иона лежал на прежнем месте, в прежней позе, и я вновь разглядел во мраке белки его глаз.
– Ты говорил, что лишишься рассудка, если не выйдешь отсюда, – сказал я. – Идем. Пославший нотул, кем бы он ни был, приготовил новое оружие, но я нашел путь к свободе. Уходим немедля.
Иона даже не шелохнулся. В конце концов пришлось мне взять его за плечо и поднять на ноги. Должно быть, многие металлические части его тела были выкованы из тех «белых» сплавов, что отличаются обманчивой легкостью веса, так как поднял я его, точно мальчишку, однако и металлические части, и живую плоть моего друга покрывал тонкий слой какой-то влажной слизи. Такая же мерзкая слякоть обнаружилась и на полу под ногами, и даже на стене. Очевидно, неведомая тварь, о которой предупреждала девчонка, явилась сюда и ушла во время нашего разговора, и искала отнюдь не Иону.
Дверь, сквозь которую попадали в аванзалу мучители, находилась неподалеку от нашего места ночлега, посреди самой дальней из стен подземелья. Подобно почти всем столь же древним дверям, отворялась она по волшебному слову. Я прошептал это слово, и мы, пройдя сквозь потайной проем, оставили дверь открытой. Бедняга Иона шагал со мной рядом, будто кукла целиком из металла.
За порогом спиралью тянулась вниз узкая лестница, увешанная гирляндами тенет, сплетенных мертвенно-бледными пауками, и устланная толстым ковром пыли. Это я еще помнил, но куда ведет эта лестница, вспомнить никак не мог. Впрочем, что бы ни ожидало нас впереди, в затхлом воздухе чувствовался привкус свободы, и я, несмотря на все свои тревоги, едва не рассмеялся в полный голос.
На многих площадках нам попадались новые потайные двери, однако, войдя в любую, мы имели весьма неплохие шансы столкнуться с кем-нибудь еще. Лестница же казалась безлюдной, а мне, прежде чем я попадусь на глаза кому-либо из обитателей Обители Абсолюта, хотелось бы оказаться как можно дальше от аванзалы.
Одолев около сотни ступеней, мы достигли дверей, украшенных багряным тератоидным знаком, показавшимся мне символом неведомого языка, рожденного на свет где-то далеко вне берегов Урд. В этот-то миг на лестнице и раздались чужие шаги. Ни ручки, ни задвижки на дверях не оказалось, но я навалился на створки всей тяжестью тела, и двери после недолгого сопротивления распахнулись настежь. После того, как Иона шагнул через порог следом за мной, створки захлопнулись за нашими спинами так стремительно, что я ожидал жуткого грохота – но нет, сомкнулись они без малейшего шума.
За дверями царил полумрак, но, стоило нам войти, свет засиял куда ярче. Воспользовавшись этим, я убедился, что, кроме нас, в помещении никого больше нет, и пригляделся к Ионе. Лицо его оставалось столь же неподвижным, как и в то время, когда он сидел, прислонившись спиной к стене аванзалы, однако, вопреки моим опасениям, отнюдь не безжизненным. То было лицо человека, готового вот-вот проснуться, а на щеках его влажно поблескивали извилистые дорожки, проложенные слезами.
– Узнаешь меня? – спросил я.
Иона молча кивнул.
– Иона, я должен отыскать «Терминус Эст», если удастся. Может, я и бежал из заточения, как какой-нибудь трус, но теперь, получив шанс поразмыслить, понял, что без него уйти не могу. В кармашке ножен осталось письмо к архонту Тракса, да и расстаться с ним я, откровенно сказать, не в силах. Но если тебе хочется убраться отсюда скорее, я все пойму. Ты ведь, в конце концов, ко мне не привязан.
Однако Иона меня словно бы не услышал.
– Я знаю, где мы, – сказал он и неловко, скованно поднял руку, указывая на нечто, принятое мною за створчатые ширмы.
Обрадованный хоть каким-нибудь откликом, я, большей частью в надежде на продолжение разговора, спросил:
– И где же мы?
– На Урд, – отвечал он и двинулся через комнату, к ширмам.
Створки ширм украшали гроздья бриллиантов вперемежку с извилистыми эмалевыми символами, точно такими же, как на дверях, однако символы эти оказались куда менее странными, чем действия моего друга Ионы, рывком раздвинувшего ширмы. Да, деревянная жесткость в движениях, замеченная мною минуту назад, исчезла как не бывало, но прежним, самим собой он вовсе не стал.
Тут-то я и понял, в чем дело. Всякий хоть раз в жизни видел, как некто, подобно Ионе, лишившийся кисти руки, замененной крюком либо иным рукотворным приспособлением, выполняет работу, требующую участия обеих рук – и искусственной, и настоящей. Точно так же, раздвигая ширмы, на моих глазах вел себя и Иона, только протезом казалась настоящая, живая рука. Заметив это, понял я и смысл сказанного им много раньше – что, когда корабль их разбился, он вместе с рукою лишился лица.
– Глаза… – сказал я. – Глаз тебе заменить не смогли, верно? Потому и лицо заменили чужим. Он тоже погиб, да?
Судя по брошенному на меня взгляду, о моем присутствии Иона начисто позабыл и ответил не сразу.
– Да. Он оказался на месте нашего падения и погиб. Из-за нас, но случайно. Мне потребовались его глаза и гортань, и кое-какие другие части тела тоже пришлись кстати.
– Так вот отчего ты способен терпеть рядом меня, палача. Ты – машина.
– Ты нисколько не хуже любого из прочих своих сородичей. Не забывай: за долгие годы до встречи с тобой я сам стал одним из вас. А сейчас я куда хуже, чем ты. Ты ведь не бросил меня, а я тебя оставляю. У меня появился шанс, и этого шанса я ждал много лет, ради него в поисках иеродул обшарил все семь континентов этого мира, зарабатывая на жизнь возней с вашими примитивными механизмами.
Перебрав в мыслях все случившееся с тех пор, как принес Текле нож, я, хоть и понял из сказанного далеко не все, ответил:
– Ну что ж, если это твой единственный шанс, ступай. Удачи. Встречусь с Иолентой – скажу, что некогда ты любил ее, а обо всем остальном даже не заикнусь.
Но Иона покачал головой.
– Ты разве не понимаешь? Я непременно вернусь за ней, как только меня исправят. Когда стану здравым и цельным.
С этим он шагнул в круг ширм, и в воздухе вокруг его головы вспыхнул ослепительный ореол.
Как глупо называть их зеркалами! С зеркалами у этих вещей не больше общего, чем у всеобъемлющего свода небес – с детским воздушным шариком. Действительно, свет они отражают, но, думаю, это никак не связано с истинным их назначением. На самом же деле отражают они реальность, метафизическую субстанцию, лежащую в основе материального мира.
Замкнув круг, Иона встал в его центре. Над верхушками «ширм» замерцало, заплясало нечто наподобие проволок, окутанных облаком металлической пыли, а спустя время, достаточное разве что для самой короткой молитвы, все это исчезло, и я остался один.
XIXГардеробные
Да, один, точно перст, а ведь оставаться в одиночестве мне не доводилось с тех самых пор, как я, переступив порог комнаты в обветшавшей столичной гостинице, увидел широкие плечи Бальдандерса, торчащие из-под одеял. За этим последовала встреча с доктором Талосом, с Агией, с Доркас и, наконец, с Ионой. Вновь, точно чумой, пораженному собственной памятью, мне живо вспомнились чеканные профили Доркас, и великана, и остальных – точно такие же, какими я видел их, когда нас с Ионой вели через рощу цветущих слив. Разумеется, их окружали и люди с животными, и актеры иного рода, несомненно направлявшиеся в ту часть садов, где (как часто рассказывала мне Текла) устраиваются представления под открытым небом.
В смутной надежде отыскать свой меч я принялся обшаривать комнату. Меча нигде не нашлось, и тут меня осенило: вполне вероятно, где-нибудь рядом с аванзалой, скорее всего, на том же этаже, имеется хранилище для вещей заключенных. Лестница, которой мы спускались вниз, могла привести меня только назад, в аванзалу, а выход из комнаты с зеркалами привел меня лишь в другую комнату, где хранилось немало любопытных предметов. В конце концов я отыскал дверь, ведущую в сумрачный, тихий коридор, устланный коврами и увешанный картинами. Здесь я надел маску и закутался в плащ: стражники, схватившие нас в лесу, о существовании нашей гильдии, похоже, не знали, однако те, с кем можно столкнуться в залах Обители Абсолюта, вполне могли оказаться не столь невежественными.
Но преграждать мне путь никто даже не думал. Человек в пышном затейливом наряде просто посторонился, с полдюжины красавиц взглянули на меня с любопытством, и память Теклы встрепенулась, ожила при виде их лиц. Наконец я отыскал еще одну лестницу – не узкую, потайную, вроде той, что привела нас с Ионой в комнату с зеркалами, но довольно просторную, широкую, светлую.