оих работ. А был это Фехин, сам Фехин, и мой портрет его кисти висит здесь по сей день, смотрит на подходящих моими карими глазами. Я – за столом, на столе кисти и мандарин… все это достанется мне после того, как высижу сеанс до конца…
– Пожалуй, сейчас мне любоваться им недосуг, – сказал я.
– Вот так я сам стал художником, и довольно скоро. Взялся за чистку и реставрацию работ великих. Дважды чистил и свой, тот самый портрет. Странно это, должен заметить, – чистить собственное детское лицо… Ах, если бы кто-нибудь сейчас почистил мое, смыл губкой грязь множества лет! Но я ведь тебя не к нему веду – тебе же Зеленая Гримерка требуется, верно?
– Да, – в нетерпении подтвердил я.
– Ну что ж, вот оно, ее изображение. Взгляни. А после, как увидишь, сразу ее узнаешь.
С этим он указал на одно из огромных, аляповато-крикливых полотен. Изображена на нем была вовсе не комната, а сад, прекрасный сад, обнесенный высокой живой изгородью, с заросшим лилиями прудом, с купой ив, клонящихся на ветру. Посреди сада играл на гитаре – словно бы не для слушателей, а лишь для себя самого – человек в фантастически живописном костюме льянеро, а за спиной его по мрачному небу неслись темные злые тучи.
– Теперь можешь сходить в библиотеку и взглянуть на Ультанову карту, – сказал старик.
Написана картина была в той раздражающей манере, когда изображение превращается в мешанину разноцветных клякс, если видишь его не целиком, вблизи. Дабы получше рассмотреть ее, я сделал шаг назад, за ним еще один, и…
На третьем шаге я вспомнил, что должен бы упереться спиной в стену, но никакой стены позади не оказалось. Остановился я внутри картины, украшавшей противоположную стену, в сумрачной комнате со старинными кожаными креслами и столами черного дерева. Обернувшись, я огляделся вокруг, а когда повернулся назад, коридор, куда привел меня Рудезинд, исчез. На его месте возвышалась глухая стена, оклеенная выцветшими от времени обоями.
Я машинально, помимо воли, обнажил «Терминус Эст», однако врагов поблизости не оказалось. Едва я собрался шагнуть к единственной в комнате двери, она распахнулась, впуская внутрь человека в желтом халате. Зачесанные назад, его короткие светлые волосы открывали широкий, покатый лоб. Лицо вошедшего – гладкое, безбородое – вполне могло бы принадлежать пухлой женщине лет сорока, а с его шеи свисал знакомый, фаллической формы флакончик на тонкой цепочке.
– А-а, – заговорил он, – а я-то думаю, кто к нам пожаловал? Рад видеть тебя, Смерть.
– Я – подмастерье Севериан, – возразил я, изо всех сил сохраняя внешнее хладнокровие, – принадлежащий, как видишь, к гильдии палачей. Вошел я сюда, совершенно того не желая, и, откровенно сказать, буду весьма благодарен, если ты объяснишь, как это произошло. Снаружи, из коридора, эта комната казалась всего лишь картиной, но, стоило мне сделать пару шагов назад, чтоб разглядеть картину на противоположной стене, я оказался здесь. Какой хитростью это было достигнуто?
– Никаких хитростей, – отвечал человек в желтом халате. – Потайные двери – изобретение вряд ли оригинальное, а создатель этой комнаты всего-навсего изобрел способ скрыть от чужого взгляда дверь, отворенную настежь. Как видишь, в глубину комната совсем невелика – и даже меньше, чем тебе сейчас кажется, если, конечно, ты еще не понял, что угловые линии пола и потолка скошены, направлены к одной точке, а дальняя стена много ниже той, сквозь которую ты вошел.
– Понимаю, – сказал я и действительно понял, в чем трюк.
По мере того как он говорил, перекошенное помещение, воспринятое моим разумом, привычным к обыкновенным комнатам, будто нормальное, стало таким, как есть, – крохотной комнатушкой с наклонным, трапециевидным потолком и трапециевидным полом. Стоявшие лицом к стене, сквозь которую я вошел, кресла оказались совсем неглубокими, настолько, что в таком и не усидеть, а столы – шириной разве что в одну доску.
– Такие же сходящиеся линии обманывают взгляд на картинах, – продолжал человек в желтом халате. – Потому-то, столкнувшись с ними на самом деле, при невеликой действительной глубине да при монохромном свете, дополняющем иллюзию ненатуральности, наблюдатель твердо уверен, будто перед ним еще одна картина – тем более что подготовлен к этому множеством настоящих картин вокруг. В ответ на появление человека с огромным мечом настоящая стена за твоей спиной поднялась, дабы задержать тебя до выяснения личности. Думаю, добавлять, что с другой стороны на стене нарисована та же картина, в которую ты якобы вошел, особой надобности нет.
Я был потрясен, как никогда в жизни.
– Но как же комната узнала, что при мне меч?
– Вот этого мне, пожалуй, как следует объяснить не по силам… тут дело куда сложнее этой несчастной комнаты. Могу сказать только, что проем двери облицован по кругу металлическими нитями, обладающими способностью чуять братьев своих и сестер – другие металлы, проходящие сквозь их кольцо.
– И все это сделал ты?!
– О нет. Все эти штуки и… – он сделал паузу, – и сотни им подобных составляют то, что мы зовем Второй Обителью. Сделаны они Отцом Инире, получившим от первого из Автархов поручение создать в стенах Обители Абсолюта еще одну, тайную. Ты или я, сын мой, на его месте, несомненно, построили бы обычный набор потайных комнат. Ему же пришло на ум, что тайная обитель должна повсюду сосуществовать с явной, публичной.
– Но ты – не он, – заметил я. – Теперь я вспомнил, кто ты. А ты меня узнаешь?
С этими словами я снял маску, чтоб он смог разглядеть мое лицо.
– Ты приходил к нам всего однажды, – с улыбкой сказал человек в желтом халате. – И хабит тебе, помнится, удовольствия не доставила.
– Меньше, чем женщина, которой она притворялась… или, вернее сказать, ту, другую, я любил куда крепче. Сегодня я потерял друга, но после этого, похоже, настало время встреч со старыми знакомыми. Как ты, позволь спросить, попал сюда из Лазурного Дома? Был вызван на тиаз? С одной из твоих девиц я нынче, совсем недавно, уже столкнулся.
Человек в желтом отрешенно кивнул. На миг его изящный, словно камея, профиль отразился в причудливой формы створке трюмо у одной из боковых стен перекошенной, узкой, точно пенал, комнатушки, и я решил, что он, должно быть, андрогин. Стоило представить его, день за днем, вечер за вечером отворяющим перед мужчинами двери своего заведения в Квартале Мучительных Страстей, сердце защемило от жалости пополам с ощущением безысходности.
– Да, – ответил он. – Останусь здесь на время празднеств, а после вернусь к себе.
Мысли мои целиком занимала картина, показанная старым Рудезиндом в коридоре снаружи.
– Тогда ты можешь показать мне, где находится нужный сад.
Сказав это, я тут же почувствовал, что он – впервые за многие годы – захвачен врасплох. Во взгляде его отразилась боль, левая рука (пусть едва заметно) дрогнула, потянувшись к флакончику на шее.
– Значит, ты слышал о… – проговорил он, однако тут же осекся. – Но если я и знаю туда дорогу, то отчего должен указывать ее тебе? Многим захочется бежать ею, узнав, что океанический странник увидел землю.
XXIГидромантия
Истинный смысл слов андрогина я понял лишь спустя добрый десяток секунд. Затем ноздри защекотал тошнотворно-сладкий аромат жареной плоти Теклы, в ушах вновь зазвучал тревожный шелест листвы. В момент сильнейшего нервного напряжения позабыв, сколь бессмысленны подобные предосторожности в этой полной лукавства комнате, я огляделся, дабы удостовериться, что нас никто не подслушает, а после, сам того не желая (сознательно я намеревался перед тем, как признаться в связи с Водалом, расспросить его поподробнее), потянулся к самому неприметному отделению ташки, за кусочком стали, формой похожим на лезвие ножа.
Андрогин улыбнулся.
– Как чувствовал, что ты можешь оказаться тем самым… Жду я тебя уже который день. Старику снаружи и многим другим наказано приводить ко мне всех чужаков, представляющих интерес.
– Я был заключен в аванзале, – сообщил я. – Оттого и потерял столько времени.
– Но, вижу, тебе удалось бежать. Что ж, это лишь к лучшему. Вряд ли тебя отпустили бы, прежде чем мой человек сумеет туда заглянуть, а времени остается не так уж много… три дня тиаза, а после я должен отбыть восвояси. Идем, в Сад я тебя провожу, хотя нисколько не уверен, что тебе позволят войти.
Он отворил дверь, сквозь которую вошел в комнату, и на сей раз я заметил, что в действительности она вовсе не прямоугольна. Следующая комната оказалась немногим просторнее оставшейся позади, но здесь линии углов были самыми обычными, а убранство – намного богаче.
– По крайней мере, ты попал в нужную часть Тайной Обители, – сказал андрогин. – Иначе путь нам мог предстоять долгий и утомительный. Прошу прощения, прежде всего я прочту доставленное тобою письмо.
Подойдя к устройству, поначалу принятому мною за столик со стеклянной столешницей, он поместил кусочек стали на полку внизу. Полка немедля озарилась светом, заструившимся от стекла вниз, хотя над стеклом никаких источников света не было. В лучах его стальное кресало разрослось до размеров небольшого меча, а бороздки на месте зубчиков, ударами коих высекают из кремня искру, у меня на глазах превратились в округлые, плавные очертания букв.
– Ближе не подходи, – велел андрогин. – Если ты не прочел письма прежде, то и сейчас не должен читать его.
Возражать я не стал и какое-то время попросту наблюдал за ним, склонившимся над небольшим предметом, привезенным мною из лесного царства Водала. Наконец он заговорил:
– Значит, тут ничего не попишешь… придется биться на два фронта. Но это тебя не касается. Видишь тот шкаф, с резьбой, изображающей затмение солнца, на дверце? Открой его и вынь книгу, которую найдешь внутри. Вот на этот пульт можешь ее положить.
Не на шутку опасаясь какой-нибудь западни, указанный им шкаф я все же открыл. В шкафу оказалась одна-единственная книга чудовищной величины – нечто едва ли не в мой рост высотой и добрых два кубита в ширину. Казалось, ее крапчатый переплет сине-зеленой кожи уставился на меня, будто мертвое тело из поставленного стоймя гроба, с которого я сдвинул крышку. Вложив меч в ножны, я подхватил огромный том обеими руками и опустил на пульт. Андрогин спросил, доводилось ли мне видеть эту книгу раньше, и я ответил, что нет.