ты поблекла, будто лоскут низкосортной шерсти, долгое время пролежавший на солнце.
Хозяин дома, покачав головой, прошептал:
– Дольше этого невежественного эклектика, Манаила, не протянет. А может, и опередит его.
– Ей нужна вода, – сказала ему Доркас.
– А это на задах, в дождевой бочке. Схожу принесу.
Услышав, как за ним захлопнулась дверь, я вытащил из-за голенища Коготь. На этот раз камень вспыхнул столь ослепительным васильково-синим огнем, что я начал опасаться, как бы свет не проник наружу сквозь стены. Молодой человек, лежавший на тюфяке, вдохнул полной грудью и шумно перевел дух. Я немедля спрятал Коготь в сапог.
– А Иоленте не помогло, – заметила Доркас.
– Возможно, поможет вода. Крови она потеряла очень уж много.
Доркас, склонившись к Иоленте, пригладила ей волосы. Должно быть, они начали выпадать, как нередко выпадают волосы у старух и у больных с сильным жаром: к влажной ладони Доркас прилипло столько волосков, что я отчетливо разглядел их, несмотря на сумрак.
– По-моему, она давно уже больна, – прошептала Доркас. – С тех самых пор, как мы познакомились. Доктор Талос давал ей что-то, на время улучшавшее самочувствие, но теперь прогнал ее прочь: очень уж она капризничала, вот он ей и отомстил.
– Как-то не верится, что он сознательно пошел на такую жестокость.
– Правду сказать, мне тоже. Послушай, Севериан: они с Бальдандерсом наверняка прекратят и представления, и разведку здешних земель. Быть может, нам удастся разыскать их.
– Разведку?
Должно быть, мое удивление в полной мере отразилось и на лице.
– Во всяком случае, мне все это время казалось, что бродяжат они не только затем, чтобы разжиться деньгами, но и для того, чтоб разузнать, что происходит в мире, и как-то раз доктор Талос сам мне в этом признался, хотя что они ищут, я так и не поняла.
Тут в дом вернулся гуртовщик с бутылью из тыквы-горлянки. Я помог Иоленте сесть, и Доркас поднесла горлышко к ее губам. Вода хлынула Иоленте на грудь, насквозь промочив изорванное платье, но кое-что попало и в горло, а когда бутыль опустела и гуртовщик снова наполнил ее, Иолента нашла в себе силы сделать глоток-другой. Я спросил, не знает ли он, где находится озеро Диутурна.
– Я – человек невежественный. Сроду так далеко не бывал. Говорят, это там, – отвечал он, указав направление взмахом руки, – на севере и малость к западу. Туда, стало быть, хочешь отправиться?
Я кивнул.
– Тогда через скверное место придется идти. Может, и не через одно, но уж каменного городища вам точно не миновать.
– Так, значит, тут поблизости город есть?
– Город-то есть, да только людей в нем нет. Невежественные эклектики, живущие в его окрестностях, верят, будто куда бы человек ни шел, каменное городище переползает с места на место, поджидает его на пути. – Негромко рассмеявшись, гуртовщик тут же оборвал смех и сдвинул брови. – Это, конечно, враки. Однако каменное городище гнет, искривляет путь всадника так, что тот выезжает прямо к нему, хотя думал объехать кругом. Понимаешь? По-моему, не понимаешь.
Но я, вспомнив Ботанические Сады, кивнул.
– Понимаю. Дальше.
– Но если ты пойдешь на север и к западу, то через каменное городище всяко должен будешь пройти. Ему даже путь твой искривлять не придется, а там… Некоторые не находят там ничего, кроме разрушенных стен. Кое-кто, слышал я и такое, сокровища находил. Одни возвращаются назад со свежими россказнями, другие не возвращаются вовсе. Девицы твои, я так полагаю, не девственницы?
Доркас тихонько ахнула. Я покачал головой.
– Это хорошо. Девственницы как раз чаще всего и не возвращаются. Пройти постарайся за день, чтоб с утра солнце светило через правое плечо, а потом в левый глаз. Застигнет там ночь – главное, не останавливайся и в сторону не сворачивай. Держи на Ихуайвулу, как только его звезды покажутся в небе.
Я кивнул и раскрыл было рот, собираясь продолжить расспросы, но тут хворый у очага открыл глаза и сел. Одеяло он сбросил, и я увидел, что грудь его перетянута испятнанной кровью повязкой. Вздрогнув, он во все глаза уставился на меня, что-то выкрикнул, и моего горла тут же коснулась холодная сталь – нож гуртовщика.
– Да не сделает он тебе зла, – сказал гуртовщик больному на том же диалекте, только гораздо медленнее, отчего я его и понял. – По-моему, он вовсе не знает, кто ты таков.
– Точно говорю, отец: это новый ликтор Тракса! Оттуда посылали за ликтором, и клавигеры говорят, что он вот-вот будет. Прикончи его, не то всем, кто еще жив, конец!
Пораженному упоминанием о Траксе, до которого еще идти и идти, мне захотелось расспросить его поподробнее. Пожалуй, договориться с ним и с его отцом мирно оказалось бы не так уж сложно, но тут Доркас ударила гуртовщика по уху тыквенной бутылью. Конечно, пустяковый, нанесенный женской рукой удар не нанес ему никакого урона, если не считать легкой боли да разбитой бутыли. В ответ гуртовщик отмахнулся от Доркас кривым обоюдоострым ножом, но я, перехватив удар, сломал ему руку, а клинок ножа переломил надвое, придавив каблуком. Сын гуртовщика приподнялся, потянулся ко мне, однако Коготь, вернув его к жизни, сил ему не прибавил, и Доркас одним толчком повалила Манаила на тюфяк.
– Вот и все. Теперь помирать нам с голоду, – сказал гуртовщик.
Его смуглое лицо исказила гримаса боли. Похоже, он с трудом сдерживал крик.
– Ты ведь заботился о сыне, – возразил я. – Вот и он вскоре поправится и сможет позаботиться о тебе. Что он натворил?
Ни тот, ни другой не ответили.
Я вправил сломанную кость, на руку наложил лубок, а после мы с Доркас поужинали и устроились на ночлег снаружи, пригрозив отцу с сыном прикончить обоих, если хотя бы услышим скрип отворяемой двери, а уж если они сотворят что-либо с Иолентой – тем более. Поутру, пока оба еще спали, я коснулся сломанной руки гуртовщика Когтем. Неподалеку от дома нашелся загон с дестрие. Оседлав его, я сумел изловить еще одного, для Доркас с Иолентой, а возвращаясь за ними, заметил, что за ночь стены из дерна поросли зеленью.
XXXСнова Барсук
Несмотря на рассказы гуртовщика, я надеялся отыскать поблизости селение вроде Сальта, где можно разжиться чистой водой, а пара аэсов обеспечит и пищу, и отдых. Надежды мои оказались напрасными: от городка не осталось почти ничего. Меж уцелевших камней мостовых пробивались к солнцу жесткие, неприхотливые травы, и издали «городище» почти ничем не отличалось от окрестной пампы. Среди травы, будто лес, поваленный яростной бурей, покоились рухнувшие колонны, а белизна немногих уцелевших, покрытых трещинами, мучительно резала глаз. В лучах солнца, замерев без движения, нежились ящерицы с блестящими черными глазками и пилообразными гребнями вдоль спины; занесенные землей развалины зданий казались всего лишь холмиками, также поросшими густой травой.
Причины сворачивать с выбранного пути я не видел, и посему мы, подхлестнув дестрие, тронулись дальше, на северо-запад. Тут я впервые заметил впереди горы. Обрамленные полуразрушенной аркой, они казались не более чем тонкой, слегка мутноватой полоской на горизонте, однако присутствие их там, вдали, не вызывало ни малейших сомнений, подобно присутствию по соседству клиентов с третьего уровня подземелий, хотя те были надежно лишены возможности сделать хоть шаг наверх или даже за порог камеры. Где-то в этих горах находилось озеро Диутурна, а также Тракс; и Пелерины, насколько мне удалось выяснить, тоже бродили где-то среди их вершин и ущелий, ухаживая за ранеными в бесконечной войне с асцианами (ведь и война велась именно там, и многие сотни тысяч сложили в тех горах головы, дабы удержать какой-нибудь перевал).
Но сейчас вокруг нас лежал город, где не слышно было ни единого голоса, кроме вороньего грая. Водой в дорогу мы запаслись, набрав ее в бурдюки, нашедшиеся в хозяйстве гуртовщика, но запасы подходили к концу. Иолента совсем ослабла, и мы с Доркас сошлись на том, что, если не найдем воды к ночи, она, весьма вероятно, умрет. И вот, едва край Урд начал наползать на солнечный диск, на глаза нам попался жертвенник, в чаше коего до сих пор скапливалась дождевая вода. Вода оказалась затхлой, вонючей, однако от безысходности мы позволили Иоленте сделать пару глотков, после чего ее тут же вырвало. Вскоре Урд повернулась лицом к идущей на убыль луне, и ее неяркий зеленоватый свет заменил нам утраченный свет солнца.
Простой огонек костра вдалеке показался бы настоящим чудом. То, что увидели мы, было куда более странным, но вовсе не столь поразительным. Внезапно Доркас указала налево. Минуту спустя я тоже увидел в той стороне проблеск света наподобие метеора.
– Упавшая звезда, – пояснил я. – Ты разве никогда их не видела? Бывает, они сыплются с неба дождем.
– Нет! Там какое-то здание, неужели не видишь? Вон, вон, взгляни, на фоне неба темнеет! Должно быть, крыша у него плоская, а на крыше кто-то бьет кресалом о кремень.
Я хотел было сказать, что у нее сверх меры разыгралось воображение, но тут там, где сверкали проблески света, замерцал неяркий красноватый огонек, с виду не больше булавочной головки. Еще пару вдохов спустя огонек превратился в крохотный язычок пламени.
Горело он невдалеке, но из-за темноты и множества обломков камня под копытами дестрие казался очень и очень далеким, и к тому времени, как мы добрались до замеченного Доркас здания, разгорелся так ярко, что мы смогли разглядеть в его свете троих, склонившихся над костерком.
– Нам нужна помощь! – окликнул их я. – Вот эта девушка при смерти.
Все трое вскинули головы, и ломкий старушечий голос проскрежетал:
– Кто говорит с нами? Голос, слышу, мужской, но мужчины внизу не вижу. Кто ты таков?
– Я здесь, – отозвался я, откинув на спину капюшон и распахнув плащ цвета сажи. – По левую руку. Просто одет в темное, вот и все.
– И вправду… и вправду… а при смерти кто? Нет, не светловолосая малышка… вон та, золотисто-рыжая, что покрупней. У нас есть вино и огонь, но других лекарств не имеется. Обойдите дом – лестница там, позади.