врать.
– Хорошо, – встревоженно ответила я.
– Если поймать оленя Морозова, из его рогов можно сделать усилитель, – он протянул руку и дотронулся до моей ключицы – даже этого легкого прикосновения было достаточно, чтобы послать по моему телу разряд уверенности.
– Ожерелье? – спросила я, пытаясь представить украшение и все еще чувствуя пальцы Дарклинга у основания шеи. Парень кивнул.
– Самый могущественный усилитель в мире.
У меня отвисла челюсть.
– И ты хочешь дать его мне?
Дарклинг снова кивнул.
– Разве не легче достать мне коготь, клык или, даже не знаю, да что угодно?
Он покачал головой.
– Если и есть надежда уничтожить Каньон, то нам понадобится мощь оленя.
– Но, может, если бы мне было с чем попрактиковаться…
– Ты же знаешь, твоя сила работает иначе.
– Да?
Он нахмурился.
– Ты разве не читала теорию?
Я многозначительно посмотрела на Дарклинга и ответила:
– Там много теории.
Он удивил меня, улыбнувшись.
– Постоянно забываю, что для тебя это все в новинку.
– Ну а мне трудно об этом забыть, – буркнула я.
– Все так плохо?
К своему стыду я почувствовала комок в горле.
– Наверное, Багра рассказывала тебе, что я даже луч не могу призвать самостоятельно.
– Всему свое время, Алина. Я не волнуюсь.
– Не волнуешься?
– Нет. А даже если и да, стоит нам схватить оленя, как все это не будет иметь значения.
Я почувствовала раздражение. Если усилитель мог сделать из меня настоящего гриша, то я не хотела ждать какого-то мифического рога. Я хотела настоящий усилитель. Прямо сейчас.
– Если за все это время никому не удалось найти стадо Морозова, то с чего ты взял, что сможешь найти его теперь?
– Потому что этому суждено случиться. Олень предназначен для тебя, Алина. Я чувствую, – Дарклинг посмотрел на меня. Его волосы были в беспорядке, и в свете утреннего солнца он выглядел более красивым и человечным, чем когда-либо. – Я прошу тебя довериться мне.
Что я должна была ответить? Не то чтобы у меня был выбор. Если Дарклинг хотел, чтобы я была терпеливой, то я должна быть терпеливой.
– Хорошо, – ответила я наконец. – Но поспеши.
Он снова рассмеялся, и я почувствовала, как довольный румянец прокрадывается на мои щеки. Затем его лицо стало серьезным.
– Я долго ждал тебя, Алина. Мы с тобой изменим мир.
Я нервно хохотнула.
– Не уверена, что готова менять мир.
– Просто подожди, – тихо продолжил он и посмотрел на меня своими серо-кварцевыми глазами, так что мое сердце слабо екнуло. Я думала, он еще что-то скажет, но Дарклинг резко отступил, и на его лице проступило встревоженное выражение.
– Удачи на занятиях.
Он коротко поклонился, повернулся на каблуках и начал было спуск по тропинке к берегу озера, но тут обернулся.
– Алина, насчет оленя…
– Да?
– Пожалуйста, оставь эту информацию при себе. Большинство считают это лишь детскими сказками, а я ненавижу выглядеть дураком в чужих глазах.
– Я никому не скажу, – пообещала я.
Он снова кивнул и удалился, а я смотрела ему вслед и чувствовала легкое головокружение, сама не знаю почему. Когда же я подняла голову, Багра стояла на пороге своей хижины и наблюдала за мной. По какой-то причине я покраснела.
– Пф-ф, – фыркнула она, а затем тоже повернулась ко мне спиной.
После разговора с Дарклингом я впервые воспользовалась возможностью заглянуть в библиотеку. Ни в одной из моих книг по теории ничего не говорилось об олене, но я все же нашла одно упоминание об Илье Морозове – одном из первых и самых могущественных гришей. Там также было много информации об усилителях. В книге четко было сказано, что у гриша за жизнь мог быть только один усилитель, и как только он становится его счастливым обладателем – другого уже выбрать нельзя.
«Не только гриш становится хозяином усилителя, но и усилитель – хозяином гриша. Стоит заявить на него свои права, как пути обратно нет. Подобное притягивает подобное, и узы скреплены».
Причина этому была не до конца ясна, но, похоже, это имело какое-то отношение к ограничениям сил гришей. «Лошадь славится скоростью. Медведь – силой. Птица – крыльями. Ни одно существо не может обладать всеми дарами одновременно, так мир поддерживает баланс. Усилители – часть этого баланса, а не средство его подрыва. Всем гришам стоит это хорошо запомнить и не рисковать».
Еще один философ написал: «Почему гриши могут обладать лишь одним усилителем? Вместо ответа я задам вам вопрос: что в жизни бесконечно? Вселенная да человеческая жадность».
Сидя под стеклянным сводом библиотеки, я подумала о Черном Еретике. Дарклинг сказал, что Тенистый Каньон был результатом жадности его предка. Это ли имел в виду философ, говоря о риске?
Впервые мне пришла в голову мысль, что Каньон – единственное место, где Дарклинг беспомощен, где его сила ничего не значит. Из-за амбиций Черного Еретика страдали его потомки. И все же я не могла отделаться от впечатления, что это Равка расплачивалась кровью за те деяния.
Осень перешла в зиму, и холодные ветра оголили ветки дворцовых садов. Наш стол все еще в изобилии был заставлен свежими фруктами и цветами, выращенными в теплицах гришей, где они могли подстраивать погоду под себя. Но даже сочные сливы и темный виноград не улучшили мой аппетит.
Почему-то я думала, что разговор с Дарклингом поможет что-то изменить во мне. Тогда, стоя у берега озера, я почти поверила ему. Но ничего не изменилось. Я все еще не могла призвать свет без помощи Багры. Все еще не была настоящим гришем.
В то же время я уже не так убивалась по этому поводу. Дарклинг просил довериться ему, и если он считал, что олень поможет, то мне оставалось только надеяться на его правоту. Я продолжала избегать тренировок с остальными заклинателями, но позволила Марии и Наде пару раз затянуть меня в баню и на балет в Большом дворце. И даже разрешила Жене придать румянец моим щекам. Мое новое отношение взбесило Багру:
– Ты даже пытаться перестала! – кричала она. – Ждешь, что какой-то волшебный олень спасет тебя? Надеешься на симпатичное ожерелье? С тем же успехом можешь ждать, когда единорог положит голову тебе на колени, глупое создание!
Я просто пожимала плечами. Женщина была права. Я устала от безуспешных стараний. Я не такая, как другие гриши, пришло время с этим смириться. Кроме того, моя мятежная сторона наслаждалась ее раздраженным брюзжанием.
Не знаю, какое Зоя получила наказание, но она продолжала меня игнорировать. Ей было запрещено появляться в тренировочном зале, и, как я слышала, после зимнего праздника девушка вернется в Крибирск. Периодически я ловила ее злобные взгляды или видела, как она хихикала, прикрыв рот ладонью, со своей маленькой группкой друзей-заклинателей, но старалась не принимать это на свой счет.
И все же я не могла избавиться от чувства собственного провала. Когда выпал первый снег, я проснулась и обнаружила новый кафтан на двери. Он был сделан из темно-синего шерстяного полотна, с капюшоном, отделанным густым золотистым мехом. Конечно, я надела его, но было сложно не чувствовать себя обманщицей.
Поелозив вилкой по тарелке с завтраком, я отправилась по уже родной тропинке к хижине Багры. Гравийные дорожки, очищенные от снега силой инфернов, мерцали под слабым зимним солнцем. Я почти дошла до озера, когда меня нагнала служанка. Она вручила мне сложенный листок бумаги и присела в реверансе, прежде чем поспешить обратно. Я узнала почерк Жени.
Подразделение Мальена Оретцева было размещено на заставе Черности в северной Цибее шесть недель тому назад. В списке значится, что он здоров. Можешь отправить письмо его полку.
Послы из Керчии заваливают королеву подарками. Устрицами и куликами, упакованными в сухой лед (мерзость), и миндальными конфетами! Вечером принесу. Ж.
Мал был в Цибее. В безопасности, живой, далеко от битв. Скорее всего, в этот момент он принимал участие в охоте на зимних играх. Я должна радоваться. «Можешь отправить письмо его полку». Я месяцами отправляла письма его полку! Мне вспомнилось последнее: «Дорогой Мал, – писала я. – Что-то я давненько не слышала от тебя вестей. Предполагаю, что ты женился на волькре и теперь весело поживаешь в Тенистом Каньоне, где нет ни света, ни бумаги, чтобы написать мне. Или, что вероятней, твоя новая невеста откусила тебе руки».
В письме я описала Боткина, сопящую собаку королевы и любопытное увлечение гришей крестьянскими обычаями. Поведала о красавице Жене и о павильонах у озера, а также о шикарном стеклянном своде в библиотеке. Рассказала о загадочной Багре, орхидеях в теплице и птицах, нарисованных над моей кроватью. Но не упомянула об олене Морозова или о том, что из меня вышел ужасный гриш, и что я все еще скучаю по нему каждый день. Когда я закончила, то замешкала и быстро нацарапала внизу: «Не знаю, пришли ли тебе остальные письма. Это место прекраснее, чем я могу описать, но я бы все отдала, чтобы провести день с тобой, бросая камешки в Тривский пруд. Пожалуйста, ответь».
Но ему дошли все мои письма. Что он с ними делал? Хватило ли ему заботы их прочесть? Вздыхал ли он от стыда, когда пришло пятое, шестое, седьмое? Я скривилась. Пожалуйста, напиши, Мал. Пожалуйста, не забывай меня, Мал.
«Жалкое зрелище», – подумала я, смахивая слезы злости. Затем посмотрела на озеро – оно подмерзало. Подумала о ручье, бегущем через поместье князя Керамзова. Каждую зиму мы ждали, когда он заледенеет, чтобы покататься.
Я смяла Женину записку в кулаке. Мне больше не хотелось думать о Мале. Жаль, нельзя стереть из памяти все воспоминания о приюте. Больше всего мне хотелось вернуться в комнату и хорошенько выплакаться. Но я не могла. Мне нужно провести очередное бессмысленно-жалкое утро с Багрой.
Я тянула время, спускаясь по тропинке к озеру, затем протопала вверх по ступенькам хижины и постучала в дверь. Как обычно, женщина сидела у огня, грея свое костлявое тело. Я рухнула на стул напротив нее и стала ждать. Багра коротко рассмеялась.