Голиаф
1
В течение тех четырех дней, что они провели вместе, окружающий мир был для них лишь декорацией. Реки, усталые горы, затерянные деревушки — на фоне этих живописных пейзажей разгоралась их любовь. Они говорили о том, что видели, что чувствовали, обо всем хорошем, что было в их жизни. Беатрис никогда не рассказывала о своем доме, потому что там обитало привидение, которое руководило ее поступками, невидимая сущность, способная заставить Крылатого прыгать через деревянные барьеры, а ее — связать свою жизнь с мужчиной, которого она не любила. Голиаф, в свою очередь, никогда не пытался узнать об этом. Расспрашивать о городе, где жила любимая, означало задуматься о разлуке, начать подсчитывать километры, которые будут разделять их после наступления осени. Поэтому теперь он ехал наугад через желтые моря пшеницы. Но он был спокоен и уверен в том, что дорога вела к его судьбе, мерцающей точке за горизонтом по имени Беатрис. Он старался не драматизировать происходящее и гнал прочь отчаяние и боль. Его толкала вперед убежденность в том, что она его любит («меня отрывают от тебя» — так она написала) и ждет, где бы она ни находилась.
Несколько дней без отдыха он вел машину. Заезжал в каждый город и бродил по незнакомым улицам, принюхиваясь к воздуху и пытаясь уловить ее аромат, надеялся, что в толпе вот-вот промелькнет ее лицо. Он спал в грузовике, питаясь надеждами и черствыми пирожными, которые он так никогда и не доставил по месту назначения. Через неделю сладости закончились, а вместе с ними и деньги на бензин. Голиаф остановил грузовик на главной дороге пустынного поселка. Было четыре часа дня, и над раскаленным шоссе зыбились миражи. Внезапно на горизонте вырос дрожащий силуэт грузовика. За ним последовали еще пять: массивных, медленных, темных, сопровождаемых внушительным эскортом автобусов и фургонов. Они двигались прямо на Голиафа в облаке выхлопных газов и пыли. Когда машины проехали мимо него и их рев прорезал толщу неподвижного воздуха, он по надписям на бортах увидел, что это был цирк. Голиаф завел свой грузовик и последовал за караваном. Когда цирк миновал поселок и остановился на лугу, Голиаф спросил у кого-то из артистов, как найти директора. Его отправили к желтому вагону, разукрашенному разноцветными звездами. Там он обнаружил маленького усатого человечка с прилизанными волосами, в расстегнутой черной рубашке.
— Вы директор? — спросил Голиаф.
В ответ человек устало кивнул.
— Я ищу работу.
— Что ты умеешь?
— Я мог бы помочь с установкой арены.
Человек осмотрел Голиафа с головы до ног и задумчиво почесал подбородок.
— Ну-у, — протянул он. — Сильный мужчина в цирке никогда не помешает. Пойдешь к зеленому фургону и спросишь управляющего. Скажешь, что тебя прислал я. Он объяснит тебе, что нужно делать.
2
Под присмотром управляющего Голиаф разгрузил машины, установил сваи, помог возвести деревянную арену и ряды кресел для зрителей. Он работал с большим усердием, и директор потом шутил, что цирк был смонтирован им в одиночку. Едва держась на ногах, Голиаф вернулся в свой грузовик. Он попытался уснуть, но мешали усталость и жара. Он вспомнил о своих родителях и, впервые с того времени, как отправился на поиски Беатрис, почувствовал стыд. Он не только сбежал от них без видимой причины, но еще и уехал на машине, принадлежавшей им. Он бросил их и, в довершение всего, обокрал. Ему пришла в голову мысль позвонить, все объяснить и попросить прощения, но он вовремя опомнился. Как он объяснит им, что у него не было выбора, что он уехал, следуя за ароматом любимой женщины? Он представил себе разговор с ними, долгий путь по острым камням упреков, просьб и обид, и его охватила острая и безысходная тоска. Но затем он ощутил прилив гордости от мысли, что все делает правильно, и понял, что должен слушаться велений своего сердца. Он лежал на спине, натруженные мышцы болели, и он вдруг понял, что не станет говорить с родителями, пока не найдет Беатрис. Только тогда он сможет оправдаться и будет прощен.
Но надо было по крайней мере известить родителей о том, что он жив и здоров. Поэтому он отправился в поселок и из телефонной будки позвонил своей старой знакомой Марии. Он рассказал ей о Беатрис, о ее аромате, о цирке, под куполом которого он нашел свой дом. Он попросил ее передать родителям, что с ним все в порядке. Перед тем как попрощаться, он приблизил нос к трубке, закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Мускус, — сказал он. — Сегодня ты разлила мускус.
Где-то в телефонных проводах навсегда заблудилось его прошлое. Голиаф стоял в кабине, дрожащей рукой опершись о стеклянную стенку. Только теперь он в полной мере ощутил обрушившуюся на него тяжесть неопределенности и головокружение от звенящей пустоты.
3
Жизнь в цирке заставила Голиафа примириться со своей внешностью уродливого верзилы. Он заметил, что при взгляде на него в людях включается механизм сравнения, и в результате они, ощущая себя непохожими на него, остаются довольны. Он понял, что был необходим, как воздух, всем, кто над ним издевался, потому что благодаря ему они чувствовали себя более ладными, более ловкими, более красивыми. Теперь же все изменилось, под куполом цирка никто для самоуспокоения не высмеивал чужие дефекты. Здесь нашли приют группа карликов-эквилибристов, которые выступали на ходулях; укротитель зверей — настолько волосатый, что почти не отличался от львов; мужчина, настолько истощенный, что, когда он снимал рубашку, было видно, как под его ребрами бьется сердце, а по венам бежит кровь; безрукая старуха, которая играла на скрипке при помощи ног; мальчик, надувающий шары одним взглядом; факир, тело которого покрывали шрамы и ожоги, оставшиеся после неудач и промахов во время репетиций.
Голиаф научился принимать себя таким, каким был, и даже извлекать из своего телосложения выгоду. К тому времени он уже несколько месяцев работал в цирке. Они только что расположились у въезда в большой портовый город, как разразилась гроза. Небо низко опустилось над головами людей и уронило пучок синих молний и капли размером с кулак. С неба обрушилось столько воды, что, казалось, ливень и море слились в единое целое. Песок, на котором разбили шатер, пропитался водой и стал оседать. Чтобы вода не проникла в цирк, директор велел вырыть вокруг него ров. Между артистами были распределены кирки и лопаты. Клоуны, фокусники, укротители, акробаты, иллюзионисты и маги встали в круг. Все копали сообща, плечом к плечу, чтобы спасти цирк от гибельного наступления воды.
Потихоньку дождь стих. Огромные капли стали уменьшаться в размерах, и вскоре циркачи уже почти не чувствовали, как они отскакивали от их согнутых спин. Поднялся легкий, но пронизывающий ветер, который унес с собой черные тучи, но сковал тела людей холодом. Они вернулись в свои дома на колесах, стуча зубами, сняли мокрую одежду и спрятались под одеялами. Вскоре из всех машин доносилась дисгармоническая симфония из отрывистых чиханий и пения хлюпающих носов. Многие заболели, и пришлось принять чрезвычайные меры, чтобы спасти вечернее выступление. Один из магов играл роль клоуна с белым лицом, был человеком-мишенью в номере с метанием ножей, а в перерывах демонстрировал публике клетку со степными волками. Предсказательница будущего разводила зрителей по местам и помогала акробатам, служа противовесом. Голиаф тоже не остался в стороне этим вечером и выступил перед публикой. Силач по кличке Атлас ничком лежал в своем фургоне, скошенный простудой, и директор попросил, чтобы Голиаф его заменил. Таким образом, если раньше Голиаф только причесывал медведей, мыл полы, чинил все подряд и в целом выполнял грязную работу, то теперь он надел черное трико и вышел на арену цирка.
В начале выступления его нервы были натянуты до предела. Тем не менее он быстро привык к тому, что находится в центре внимания публики, которая преклоняется перед его силой и видит в нем не бесполезного верзилу, а силача, способного гнуть пополам железные бруски и поднимать неимоверные грузы. Он повторил по памяти все выступление Атласа, в том числе финальный номер, который состоял в следующем: силач вставал в центре арены, скрестив руки на груди, и просил зрителей, чтобы те попытались сдвинуть его с места, чего, естественно, никому не удавалось сделать. Легко войдя в роль цирковой звезды, Голиаф пригласил спуститься детей из зала. Когда они высыпали на арену, он оставил десятерых. Остальные же под аплодисменты вернулись на свои места. Голиаф наклонился и встал на колени, а затем попросил детей ухватиться за его разведенные в стороны руки. Под барабанную дробь он поднялся с колен. Дети повисли по пятеро на каждой его руке, болтая ногами в воздухе. Голиаф прошелся по кругу, поднимая и опуская руки, как исполинская птица. Потом он опустил детей на пол, и они побежали к родителям.
Голиаф ушел с арены обессиленный, но счастливый. За кулисами его поджидали товарищи с поздравлениями. Успех выступления был потрясающим, и с этого дня по приказу директора Голиаф наравне с Атласом занимал в цирке официальный пост силача.
4
Цирк распахнул перед Голиафом объятия и принял в свою большую и дружную семью. С цирком он объехал всю страну, втыкая сваи, крепя балки, вытворяя чудеса с помощью своих удивительных мускулов — и постоянно высматривая среди полутемных зрительных рядов Беатрис. И хотя он не нашел женщину (его безграничная любовь превратила Беатрис в идеал, некую квинтэссенцию женственности, неповторимую и единственную в своем роде), он по крайней мере узнал кое-что о женщинах, этих жалких подобиях, этих грубых суррогатах Беатрис.
Он узнал, что безразличие мужчины вызывает у женщин большой интерес. Никак иначе он не мог объяснить свой поистине неслыханный успех среди женского коллектива цирка.
Поначалу, когда он только появился, женщины, видя его полное к ним равнодушие, решили, что белокурый великан отдает предпочтение мужчинам. Эти слухи достигли ушей Голиафа гораздо позже, женщины его тогда уже боготворили, а конец слухам положил тот вечер, когда он появился на арене цирка в роли силача. Его рев во время поднятия тяжестей и демонстрация незаурядной физической силы были расценены как неоспоримое доказательство мужественности. Подобный ход мысли примитивен, но для артистов цирка телесная мощь никак не сочетается с любовью к мужчинам. Таким образом, эта причина была исключена, но что же тогда служило препятствием для его отношений с женщинами, что?
Паула, акробатка, известная в цирке своей сексуальной ненасытностью и пристрастием к экзотическим любовным позициям, пришла к нему в ту самую ночь с твердым намерением проникнуть в его тайну, а заодно и подарить ему свои ласки. То был изнурительный день. Рытье рва, неразбериха, вызванная заменами актеров, дебют на арене — все это вместе с дождем и холодом основательно вымотало Голиафа. После выступления он попросил разрешения удалиться в свой грузовик и отдохнуть. Там он повалился на поролоновый матрас, укрылся несколькими одеялами и уснул. Паула разбудила его поцелуем в ушко, который эхом отдался у него внутри и заставил его подскочить на кровати. Белокожая и пышнотелая, в халате, распахнутом до пупка, она обнажила перед его лицом крепкие и округлые груди. Безо всяких предисловий она выскользнула из халата и рывком откинула в сторону одеяла. Прильнув к Голиафу и положив свою руку ему между ног, она стала покусывать мочку его уха. От уха перешла к шее, от шеи к груди. Голиаф попытался ее отстранить.
— Паула, нет. Это нехорошо.
Паула посмотрела на него растерянно. Ее грудь тяжело вздымалась.
— Я люблю другую женщину, — признался Голиаф.
Паула улыбнулась. Это неважно, говорила ее озорная улыбка, много раз она одаряла ласками мужчин, которые любили другую женщину или вообще никого не любили. Она наклонилась к нему и попыталась снова его поцеловать. Она хотела ему показать, что любовь не имеет ничего общего с тем, что может произойти между ними, что они могут получать наслаждение друг от друга, не изменяя своему сердцу. Но Голиаф во второй раз ее отстранил. По лицу Паулы пробежала тень раздражения. Тогда Голиаф медленно приподнялся на постели, немного подумал и начал свой рассказ о Беатрис.
5
Скоро все женщины цирка знали о том, что Голиаф влюблен. И еще о том, что, несмотря на это, Пауле удалось его соблазнить благодаря своему огненному темпераменту и умению принимать эффектные завлекательные позы. Эта последняя новость перечеркивала действительность, реальные факты, о чем сам Голиаф даже не догадывался. Впоследствии, когда Беато рассказал ему о россказнях женщин, Голиаф пришел к следующему выводу: взгляды мужчин и женщин на действительность совпадают далеко не всегда.
Нельзя сказать, чтобы причиной этого расхождения, этой загадочной двойственности была ложь. Когда подруги расспрашивали Паулу о том, как все было у них с Голиафом, она не солгала. Она просто опустила часть правды. Она рассказала о его безграничной любви к Беатрис, о его неустанном поиске. Но когда ее спросили, удалось ли ей соблазнить Голиафа, Паула таинственно улыбнулась и промолчала. Этого оказалось достаточно. Молчание и улыбка позволили слушательницам создать параллельную реальность, столь же осязаемую, имевшую такое же право на существование, как и реальность Голиафа. Правда, вновь созданной реальностью обладали только женщины, и она казалась им крайне привлекательной по двум причинам. С одной стороны, они встретили мужчину, наделенного редкой способностью любить беспредельно, что, конечно, должно было вызвать у женщин чувство благоговения, но в то же время окутать Голиафа ореолом недоступности. Однако своим молчанием Паула дала подругам понять, что если сердце Голиафа для них было бесповоротно потеряно, то его тело было еще вполне свободно.
Примеру Паулы последовали другие женщины. Со всеми ними Голиаф вел себя так же, как с пылкой акробаткой. Его любовь к Беатрис была слепой и не подлежала обсуждению, а такое чувство всегда влечет за собой обожествление возлюбленной. Ни одна другая женщина не могла запустить в нем тонкого механизма чувственности, другие женщины его не интересовали, другие женщины не существовали для Голиафа. Все, кто навещал его в грузовике, выходили оттуда разочарованными, но ни одна не призналась, что не сумела его соблазнить. Несуществующая реальность женщин стала общепризнанной и погребла под собой реальную правду Голиафа. Таким образом, безбородый Голиаф, силач-великан, телесная глыба, превратился в героя-любовника, так ни разу и не дав им вкусить своего тела.
6
Однажды цирк приехал в село на праздники. Шатер устанавливали медленно из-за сильного ветра, поднимавшего тучи пыли, — работать приходилось почти вслепую. Вечером артисты устроили небольшое шествие по улицам села и под звуки барабана и литавр известили людей, что на следующий день, в воскресенье, в пять часов, состоится первое представление. Работа по установке цирка шла беспрерывно до самой ночи и завершилась только к утру. Позавтракав, все разбрелись по вагончикам, чтобы подготовиться к представлению.
Время близилось к пяти часам вечера, а зрители и не думали появляться. В четверть шестого к кассе приплелся мужчина, весь подбородок у него был в слюнях, а штаны забрызганы мочой. Он требовал, чтобы ему показали клоунов. Не на шутку обеспокоенный, директор отправился в поселок выяснять, в чем дело. Он шагал по пустынным улицам, мимо молчаливых каменных домов, пока где-то вдалеке не уловил шум. Он пошел в направлении звуков. С каждым шагом шум усиливался и видоизменялся. Когда директор вышел на другой край поселка, он отчетливо различил звук аплодисментов. Посреди площади, набитой людьми, на деревянном помосте стоял Беато. Рядом с ним, лицом кверху, плавал в воздухе спящий мужчина. Беато поднял руку. Аплодисменты стихли. Он положил ладонь под голову мужчины и легонько толкнул ее вверх, так что ноги его стали опускаться и наконец все тело приняло вертикальное положение. Тогда Беато щелкнул пальцами, и мужчина пришел в себя. Потрясенный, он смотрел на своих соседей, которые ему аплодировали, и растерянно улыбался, поправляя на голове берет. Беато сделал легкий реверанс и распрощался с публикой до вечера. Он спустился с подмостков и исчез в глубине повозки.
Директор пробился сквозь текущий ему навстречу людской поток и остановился у двери. Он постучал один раз, но не получил ответа. Тогда он постучал еще, и еще, и стучал до тех пор, пока Беато ему не открыл.
— Извините за беспокойство. Я директор цирка, который недавно приехал в село.
Беато ничего не ответил.
— Я видел ваш трюк. Восхитительно.
— Это не трюк, — отрезал Беато.
Директор на несколько секунд замялся.
— Ладно, пусть будет по-вашему… Я подумал, что, возможно, вы захотите работать с нами, пока мы здесь. Так мы не будем переманивать друг у друга публику.
Беато поверх головы директора бросил взгляд на возбужденных людей, которые расходились по домам.
— Да, конечно, — сказал он с иронией. — Нам не стоит переманивать друг у друга публику.
— Так мы можем на вас рассчитывать сегодня вечером? — поинтересовался директор. — Представление начинается в восемь.
— После сиесты я к вам зайду, — пообещал Беато. Он попрощался и исчез за облупленной дверью.
Беато появился возле шатра в пятнадцать минут восьмого. Директор провел его внутрь и представил всех артистов. Беато пожал руку мужчинам и галантно поцеловал руку у женщин. Все осмотрев, он вышел с директором из шатра и сказал:
— Хорошо. Я попытаюсь перевезти сюда повозку.
Ровно в восемь прибыла повозка Беато, следом за ней двигалась толпа почитателей его таланта. Было столько людей, что пришлось поставить дополнительные скамейки и несколько рядов стульев возле арены, и все равно многие были вынуждены сидеть на деревянных ступеньках в проходе. В тот вечер все артисты выступали с небывалым вдохновением в переполненном зале. Однако Беато превзошел всех, показав несколько поистине чудесных номеров. Сначала он наполнил водой бутылку, а зрителям раздал стаканы. Затем он прошел по рядам, принимая смешную позу услужливого официанта, и спрашивал у каждого человека со стаканом, какой напиток он желает. «Вино», — говорила женщина, и из бутылки лилось превосходное красное вино. «Шампанское», — говорила другая, и из той же самой бутылки появлялось шампанское. «Виски!», «лимонад!», «ликер!», «джин!», — кричали люди. Бутылка никогда не опустошалась и удовлетворяла запросы всех присутствующих. Затем Беато расстелил на сцене цветную скатерть и достал из-под нее пляжный мяч, котелок с дымящейся похлебкой, из которого шел пар, а также ребенка, который незадолго до того сидел рядом с матерью на последнем ряду. У мужчины со скептическим выражением лица он попросил обручальное кольцо. Он вложил кольцо в пистолет, сказал, чтобы открыли занавес на выходе из цирка, и выстрелил. Мужчина схватился за голову. Тогда Беато достал деревянную шкатулку и открыл ее. Внутри сидел белый голубь и держал в клюве кольцо. Потом Беато загипнотизировал зрителей. Он приказал всем встать, а затем каждому найти и поцеловать человека, самого любимого на свете. На рядах началась свалка, мужчины пытались обнять чужих жен, женщины целовали своих бывших любовников, а законные супруги не могли найти свои половины. Щелчком пальцев Беато восстановил порядок, и все вернулись на свои места, не помня о том, что произошло.
Беато выступал в цирке в течение недели, пока тот оставался в поселке. В перерывах между представлениями он дал цирковым артисткам все то, что они не смогли получить от Голиафа. Последнему они не оставили ничего, кроме презрения и новой славы великана-импотента. Голиаф пал жертвой своей верности и перестал быть героем женщин. Наконец Беато собрался уезжать, отказавшись от многократных предложений директора остаться с цирком. Перед отъездом он пришел в грузовик Голиафа и предложил тому отправиться с ним.
— Мы можем помочь друг другу, — сказал он. — Мой фургон — развалина, и мне нужен помощник. Я сам уже не справляюсь. Я знаю, ты ищешь женщину, увлеченную цирком. Поверь мне, я передвигаюсь гораздо быстрее и привлекаю больше людей, чем любой цирк. Так ты скорее ее найдешь. Что скажешь?
Голиаф уже полтора года путешествовал в неспешном ритме, навязанном ему цирком, и до сих пор не обнаружил и следа Беатрис. Поэтому он, развенчанный герой женщин, принял предложение Беато, мужчины, который его развенчал. Они отправились в путь в солнечное утро понедельника. Голиаф расценил свою новую должность и яркое сияние солнца над головой как безошибочные знаки грядущих перемен.