Паниагуа
1
Он знал о своей робости. Он признавал свою вину в том, что из его рук вырвали бразды правления его собственной жизнью. Он понимал, что по своему малодушию стал рабом чужих желаний. Поэтому, ведя жестокий поединок с самим собой, он дважды попытался переломить свой характер. Отказ от перспективной должности, предложенной отцом Беатрис, был его первым неудачным бунтом. Это расценили как оскорбление, и последствия не заставили себя ждать. Молодых выгнали, и им пришлось влачить жалкое существование. Второй бунт случился на улице Луны, и его план созрел в то утро, когда Паниагуа выглянул из окна и, увидев на тротуаре повозку Беато, пробормотал «сукин сын».
Приняв душ, он вернулся в спальню, надел чистую одежду и вышел из дома, ни с кем не простившись. Воздух на улице благоухал смесью духов и целебных трав. Поравнявшись с повозкой, он мельком прочитал объявление с анонсом вечернего представления. Он пересек шоссе и зашагал по тротуару, удаляясь от железного моста. Остановился перед ржавой дверью и несколько раз постучал в нее костяшками пальцев. На стук вышел Тано, сборщик металлолома, одетый в синий замасленный комбинезон. Паниагуа прошел за ним в глубь мастерской, заваленной лопнувшими шинами, матрасами с вылезшими пружинами, негодными электроприборами, гнутыми железками и кипами бумаг. Посреди мастерской стоял портновский манекен, облаченный в рыцарские доспехи, изрядно покореженные, с отсутствующим фрагментом на груди. На другом конце помещения пряталась комнатка, освещаемая настольной лампой. Приятели сели друг против друга за столик с жаровней для обогревания ног, покрытый грязной кружевной юбкой.
— Знаешь, кто приехал? — спросил Паниагуа.
Тано утвердительно кивнул головой.
— Этим вечером он будет показывать фокусы, — продолжал Паниагуа, — он считает, что способен вылезти из закрытого бидона с водой, предварительно забравшись туда в наручниках.
Тано сцепил пальцы рук, а взгляд его отправился блуждать по горам металлолома, которые возвышались по ту сторону двери комнатушки. Потом он ответил:
— Это мы еще посмотрим.
2
Паниагуа и Тано объединяла уверенность в том, что Беато спал с их женами. Они никогда не говорили на эту тему, но обманутый мужчина легко узнает себе подобного, которого постигла та же участь. Они часто встречались в «Долгом прощании», и с самого начала между ними возник негласный заговор, конечной целью которого была месть.
Тано, маленький взъерошенный человечек, не без оснований слывший чудаком, был уже пять лет как женат на Олимпии, молодой чувственной женщине, ради которой он изменил свой привычный образ жизни. До того как они познакомились, странный сборщик металлолома существовал, словно отшельник, в чаще старого железа, придерживаясь таких взглядов на жизнь, которые, кроме него, не дано было осмыслить никому. Он подчинил свое существование теории, изложенной много веков тому назад Зеноном из Элеи в его знаменитых апориях (заяц никогда не догонит черепаху, стрела никогда не поразит цель и т. д.) о том, что движения не существует. Если это так, размышлял Тано в минуты озарения, любое усилие, прилагаемое для того, чтобы добраться куда-либо, тщетно. Таким образом, он вознамерился жить и работать в темных недрах своей мастерской, которую окрестил второй Элеей, и поклялся себе, что не променяет ее ни на что на свете.
Но нет такой религии, которая выдержала бы стремительный натиск красивой женщины. Олимпия, жизнерадостная женщина, пережившая три неудачных брака, мать двоих детей, однажды зашла в мастерскую, чтобы сдать макулатуру. Одно ее присутствие посреди ржавчины и заплесневелой бумаги низвело великого Зенона до уровня обычного шарлатана и доказало, что его нелепые теории существуют только для тех, кто не знает любви. На удивление всей округе через три месяца Тано и Олимпия обвенчались в церкви францисканцев, по другую сторону от Пуэрто-Лаписе. Это было немыслимое расстояние для человека, который не верил в возможность добраться куда бы то ни было. Потом они купили квартиру на улице Луны и начали в ней новую жизнь, в которой, конечно, не обходились без движения.
Они жили счастливо до тех пор, пока спустя два года после свадьбы Тано не обнаружил, что жена ему изменяет. Как-то ноябрьской ночью он возвращался домой. Проходя мимо повозки Беато, уже несколько дней стоявшей на тротуаре, он уловил легкое покачивание и скрип досок. Подойдя к окошку, он приник к стеклу. Внутри он увидел нагую Олимпию, сидевшую верхом на Беато; они совокуплялись при свете свечей, и тело женщины было окрашено в оранжевый цвет. Ее голова была закинута назад, глаза прикрыты, и вся ее поза говорила о неземном наслаждении. Такой свою жену Тано никогда не видел. Он хотел вбежать и ударить ее, он хотел накинуться на Беато и разорвать его на части, он хотел завопить от ярости и боли. Но не сделал ничего.
Вернувшись домой, он застал детей Олимпии перед телевизором. Он сел рядом с ними на диван и, не обращая ни малейшего внимания на тени, которые плясали на экране, отдался ненависти, заполнившей его душу и отравившей его кровь. На следующий день Паниагуа поздоровался с ним в «Долгом прощании». На него, словно из зеркала, смотрело лицо обманутого мужчины, которого предали. Он понял, что с Паниагуа случилась точно такая же история. Они наполнили стаканы вином и чокнулись. Со звоном стекла был заключен союз, подтвержден секретный договор, который обязывал стороны терпеливо ждать и готовиться к моменту расплаты.
3
Тано страдал потому, что его предала женщина, которую он любил; Паниагуа же потому, что подозревал свою жену, которую он не любил, в том, что она его обманывает.
Их альянсу с Тано предшествовала череда событий, начало которым было положено в тот вечер, когда Беатрис исчезла под черным бархатным покрывалом. Паниагуа попросил Беато это сделать, чтобы на несколько секунд оказаться в мире без нее, то есть в мире без Иеронима — призрака, сломавшего ему жизнь. Он думал, что вместе с женой испарятся и все помехи для счастья. Но когда он увидел, что она исчезла, ему явилась горькая правда. Он осознал, что несчастье превратилось в смысл его жизни. Постоянная неудовлетворенность, тягостность брака без любви, растущие сомнения в отношении большого голубоглазого ребенка, пьянки в «Долгом прощании» — вот те необходимые компоненты, которые составляли и оправдывали его существование. Вне этого было пугающее ничто, пустота, головокружительное падение в пропасть. Несчастье — это единственное, на что он мог рассчитывать, и чтобы все оставалось по-прежнему, было необходимо присутствие жены. Словно ребенок, потерявшийся на ярмарке, он закричал, он требовал вернуть ему жену. Беато потянул за покрывало, и на сцене снова появилась Беатрис. Паниагуа схватил ее за руку и силком вытащил из зала. Уже в дверях он спросил, куда, черт возьми, она подевалась. Она ответила, что не знает. Он не поверил.
В тот вечер Паниагуа снова с головой ушел в свое несчастье. Он напился и потом продолжал пить, доходя почти до бесчувственного состояния, пока Беато не уехал с улицы Луны. От тех дней, когда он почти не осознавал действительности, у него осталось только туманное воспоминание о ярком сиянии солнца и отсутствии жены на супружеском ложе. А через девять месяцев родился их второй ребенок.
— Абсолютно непохож на меня, как и первый, — прорычал он, зайдя в больничную палату.
— С возрастом станет похожим, — ответила Беатрис, качая на руках сына.
Паниагуа промолчал. Внутри него сомнения разрастались как раковая опухоль, постепенно захватывая каждую клеточку его тела и разрушая все его существо.
4
Он еще раз зашел в мастерскую вечером, за час до начала представления. Дверь была приоткрыта. Он на ощупь прошел вдоль узкого коридора, хватаясь руками за остовы стиральных машин и на каждом шагу наталкиваясь на хлам, собранный со всей округи. Тано ждал его в потаенной комнатке, и на столе перед ним лежали массивные наручники.
— Эти никто не откроет, — заявил сборщик металлолома с ноткой гордости в голосе. — И уж тем более в бидоне, наполненном водой.
Паниагуа нагнулся над столом и поднял наручники. Они были черные, матовые, шершавые на ощупь, тяжелые как свинец. Он подержал их в руках и вернул на стол.
— Ладно, тогда скоро увидимся. Я займу тебе место, — сказал он и вышел из темной мастерской на улицу, освещенную фонарями.
Он миновал очередь, образовавшуюся перед «Авеню», перешел дорогу, обогнул повозку и попал в свой подъезд. Дома он застал Беатрис, непричесанную и в халате.
— Ты не хочешь посмотреть на Беато?
— Нет, — ответила она, наморщив нос и покачав головой.
— Что так?
— Я лучше останусь дома с детьми. И потом я устала.
— Что с тобой? Ты заболела?
— Нет, просто устала.
— Ну как хочешь, — сказал Паниагуа, пожимая плечами. — Ты пропустишь незабываемое зрелище.
Когда он шагал к «Авеню», он знал, что готовится осуществить второй в своей жизни бунт. Но это не прибавляло ему смелости. Как он ни старался себя обмануть, он прекрасно понимал, что восставать надо открыто и биться с поднятым забралом и лицом к лицу, безо всяких уловок, а также заинтересованного посредничества обманутого сборщика металлолома. Тем не менее он продолжил свой путь, терпеливо выстоял очередь у кинотеатра и выбрал место, с которого будет удобнее наблюдать за приведением приговора в исполнение.
Беатрис
1
Ей снилось, что они с Беато занимаются любовью на пустынном пляже, залитом солнцем и морской пеной. Она проснулась с легким привкусом морской соли во рту, когда за окном брезжил рассвет. Она очень медленно поднялась с кровати, чтобы не разбудить Паниагуа, и выглянула в окно. Улица была безлюдна, как и пляж во сне, а золотое солнце дарило ей первые ласки. Вдалеке послышался шум двигателя, отдаленный рев с улицы Бутрон, в конце которой текла река, наполняя своим журчанием утреннюю тишину. Звук нарастал, и через несколько секунд из-за поворота возник белый грузовик, буксирующий старую повозку с надписью PRICE. Машина заехала на тротуар и остановилась у подъезда Беатрис, прямо под ее окном. Дверь со стороны пассажира открылась, и на тротуар спрыгнул Беато, который тут же отправился отсоединять сцепку. Грузовик съехал на дорогу и покатился по направлению к мосту в поисках свободного места для парковки.
«Возможно, в следующем году», «возможно, в следующем году», «возможно, в следующем году».
Эти слова эхом отдавались в голове у Беатрис, пока она смотрела на то, как Беато загонял деревянные клинья под колеса фургона, клеил на двери объявление, а потом исчез внутри повозки. Грузовик остановился в нескольких метрах, между «Авеню» и «второй Элеей» Тано. Дверь со стороны водителя открылась, но Беатрис не успела увидеть, кто из нее вышел. Ее сыновья одновременно проснулись и заплакали. Она оторвалась от окна и поспешила к детям. Когда она вернулась, улица снова была погружена в тишину и покой.
Пока она кормила детей завтраком, в дверях кухни показался голый Паниагуа. Спустя некоторое время он снова промелькнул мимо двери, на этот раз одетый, и ушел из дома не попрощавшись. Беатрис торопливо докормила детей кашей. Она одела обоих, оставила старшего у соседки Исабель, молодой женщины, которая жила одна и в выходные всегда была дома, и спустилась на улицу с малышом на руках. Она хотела как можно скорее увидеться с Беато. Ей не терпелось показать ему сына и сказать, что она решилась и теперь согласна ехать с ним. Она уже собиралась оповестить соседей, что ребенок болен, чтобы попасть в фургон без очереди, но в этот момент увидела Голиафа, огромного и уродливого, торгующего мешочками с лекарственными растениями и флакончиками духов. Она опустила глаза, пошла в другую сторону и завернула в булочную фрау Беккер.
2
Она ушла от повозки не потому, что ее смущала мысль о встрече сразу с обоими отцами ее детей у дверей своего дома. И не потому, что внезапное появление Голиафа всколыхнуло пламя былой любви и зародило в ее душе сомнения. И даже не из страха, что Беато не возьмет ее с собой, если узнает о ее отношениях с Голиафом. Ее первая реакция — бегство — была вызвана просто-напросто ленью. Она уже не любила Голиафа. Как можно любить это слоноподобное человеческое недоразумение? Время прошло, и от четырех дней любви остались только обрывки смутных воспоминаний. Она знала, что он искал ее. И если они увидятся, ей придется объяснить, что она уже не желает быть найденной. Эта ситуация не вызывала в ней ни стыда, ни страха, а только лень.
Если встреча с Голиафом была нужна, то лишь для того, чтобы лишний раз убедиться: она любит только Беато. И любит его, совсем ничего о нем не зная. Ей было невдомек, что на протяжении своей жизни странствующего лицедея он соблазнил сотни женщин. Что каждую из них он искренне желал. Что каждая из них влекла его подобно новому таинственному аромату. Что их всех к тому же он обманывал. Он старательно пытался угадать, что скрывалось под маской каждой женщины. Он заглядывал в темный колодец ее сокровенных желаний и там обнаруживал, чего ей не хватает в жизни. Затем ради нее он входил в нужный образ. Он мог исполнять роль сладострастного исповедника. Для кого-то он был приходящим любовником, исчезающим по первой просьбе. Для других он был духовным наставником и медленно занимался с ними любовью под аккомпанемент своих нравоучений. Беатрис не могла себе представить, что он играл и для нее, что он угадал по ее глазам, чего не давал ей муж, и предоставил ей это. Он овладел ею неистово и поспешно. Он рассказывал ей об экзотических местах, где побывал, и предлагал сопровождать его в странствиях. Он недаром посвятил свою жизнь исследованию темных сторон жизни и теперь понимал многое из того, чего не понимали другие. И если он попросил Беатрис поехать с ним, то лишь потому, что знал — ей на это не хватит смелости.
«Возможно, в следующем году».
Беатрис ни на секунду не сомневалась, что предложение было искренним, и все же его отвергла. Она оставила своего любовника в кровати и, под покровом последних ночных теней, вернулась домой к бесчувственному пьяному мужу.
«Возможно, в следующем году».
Она осталась на улице Луны, потому что смирилась со своим несчастьем. В первые недели после отъезда Беато ей даже удалось убедить себя, что она по-настоящему счастлива. Но очень скоро, когда ее беременность стала очевидной, мираж счастья развеялся. Паниагуа пил все больше, а с нею был все более холоден. Она начала задыхаться в своей привычной среде и поняла, что должна бежать с Беато.
«Возможно, в следующем году».
Ребенок родился, и враждебность Паниагуа сделалась невыносимой. Пришел ноябрь, но не Беато. Декабрь и январь тянулись медленно, тоскливо. Когда в конце февраля она увидела въезжающую на улицу повозку, то ее захлестнула такая радость, что ноги подкосились. Ей пришлось ухватиться за подоконник, чтобы не вывалиться из окна. Она вся трепетала, потому что видела в этой ветхой повозке метафору своего прекрасного будущего, символ счастливого, вольного существования, корабль, на котором она будет бесстрашно плыть рядом с Беато по волнам своей судьбы.
«Следующий год» настал.
3
Она ненадолго задержалась в булочной фрау Беккер, где все соседки в один голос обсуждали приезд Беато. Беатрис молча ждала своей очереди. Она глядела на этих уродливых сплетниц, и прежняя ревность превращалась в упоительное чувство превосходства. Беато принадлежит ей, и скоро все об этом узнают. Она покинула булочную с ребенком на руках, нагруженная покупками. Когда Беатрис проходила мимо повозки, она спрятала лицо за сына, хотя от Голиафа ее отделяли плотная людская стена и приличное расстояние. В дверях магазина Мартина она столкнулась с Паниагуа.
— Ты домой? — спросил он.
Беатрис показалось, что она незнакома с этим человеком, что их объединяет только съемная квартира, в которой они совместно проживают. Вне квартиры они были чужими. Ей вдруг почудилось, что она зажата меж трех неприступных стен, и каждая из них соответствовала одному из трех мужчин в ее жизни. На вершинах двух стен, подобно часовым, стояли Паниагуа и Голиаф, с руками, скрещенными на груди, и смотрели на нее с осуждением. С третьей стены на нее взирал Беато, который улыбаясь протягивал ей большой железный ключ и звал ее к себе. В его жесте, плавном и ласковом, в его улыбке было обещание счастья.
— Нет. Мне надо еще кое-что купить.
— Ну ладно. Тогда увидимся позже.
Незнакомец перешел дорогу и потерялся в толпе. Беатрис он показался призраком, который смешался с людским потоком, почти прозрачной и неосязаемой сущностью, пытающейся слиться со средой, к которой не имеет никакого отношения.
4
В час сиесты Паниагуа отправился в спальню, а Беатрис прилегла на диване в гостиной. Она закрыла глаза, и перед ней снова возник треугольник из стен. Жест Беато повторялся снова и снова, беспрестанно. Время от времени он вставлял большой железный ключ в ржавый замок, и тогда над стеной появлялась щель, и в ней сквозила голубая даль. Потом этот образ потускнел, и Беатрис погрузилась в черноту сна без сновидений. Когда ее разбудил плач одного из сыновей, Паниагуа уже не было дома. Он вернулся вечером, чтобы спросить, не хочет ли она пойти на представление Беато. Беатрис пришло в голову, что в «Авеню» она могла случайно натолкнуться на Голиафа, и ее вновь парализовала лень.
— Нет, — ответила она.
— Что так?
Она объяснила, что хочет остаться дома с детьми, потому что утомлена.
— Что с тобой? Ты заболела?
— Нет просто устала.
— Ну как хочешь, — сказал Паниагуа уже в дверях. — Но ты пропустишь незабываемое зрелище.
Беатрис увела сыновей в детскую, положила спать и баюкала их до тех пор, пока они не уснули. Вернувшись в гостиную, она выключила свет, села на диван, взяла пульт и стала переключать телевизионные каналы. На экране возникали отрывки рекламных роликов, фильмов, репортажей о войне, о которой она слышала, но которая ее не интересовала. Она остановилась на программе, показавшейся ей знакомой. Ведущий, мужчина с бархатным голосом и театральными жестами, принимал от телезрителей заявки с просьбой найти пропавших людей. Месяцами неутомимая команда телепрограммы трудилась, отыскивая людям, подавшим заявки, родственников, друзей и любимых по всей планете. Их находили, где бы те ни обитали, привозили домой и устраивали им перед камерой встречу с близкими, неизменно состоявшую из поцелуев и слез. Сейчас ведущий находился в Сан-Хавьере, крохотном селении посреди боливийской сельвы. На нем был белый льняной костюм, и одним локтем он опирался на барную стойку в какой-то забегаловке. Он рассказывал о мужчине, поиски которого начались очень давно.
— Нам впервые стоило такого труда найти человека, — произнес он с пафосом.
Мужчина, о котором шла речь, бесследно пропал более десяти лет тому назад. После долгих и бесплодных поисков его родственники связались с редакцией программы, на которую они возлагали последнюю надежду.
— Но мы все-таки его нашли, — объявил ведущий.
Тут камера сместилась в сторону. Телевизионный экран Беатрис, а также несколько миллионов экранов по всей стране заполнила собой большая, круглая и недовольная физиономия, с огромной сигарой в зубах.
— И вот перед нами Мигель Ансурес, пропавший муж и глава семейства. Ну что же, Мигель, вы готовы вернуться домой? — спросил ведущий, белозубо улыбаясь.
Мигель Ансурес напряженно смотрел в камеру и совсем не улыбался. Казалось, он пытался разглядеть, что происходит по ту сторону экрана. Затем он вынул изо рта сигару, повернулся к ведущему и сказал:
— Идите вы все к черту!
Внезапно Беатрис прониклась глубокой симпатией к этому человеку. Она прекрасно понимала, как он убежал от угнетавшей его жизни в неприютный и душный уголок сельвы, и уважала его борьбу за право начать все сначала. И когда наконец счастье так близко и он устроился с сигарой в зубах за стойкой своего собственного бара, приходит пугало, разряженное в белый лен, и спрашивает перед камерой, собирается ли он возвращаться домой. Фраза «идите вы все к черту!» была единственно возможным ответом на такой дурацкий вопрос. Тем не менее ведущий, а также остальные члены съемочной группы да и наверняка все телезрители думали, что поведение мужчины неуместно. Только камера смогла запечатлеть комическое замешательство, вызванное словами Мигеля Ансуреса. На переднем плане возникло покрытое испариной лицо ведущего и его бегающие глаза. Это рассмешило Беатрис, она засмеялась. Сначала робко, удивляясь звуку своего смеха, затем беззастенчиво заливаясь хохотом, который эхом отозвался в стенах квартиры, никогда не знавшей веселья.
5
Устав смеяться, она отключила звук, закрыла глаза, и свет экрана еще долго вспыхивал в ее зрачках разноцветными пятнами. Перед тем как уснуть, она увидела искру голубого цвета, которая, как молния, прорезала черный фон. Беатрис разбудил звук ключа, проворачиваемого в замке. Она приоткрыла глаза и заметила тень Паниагуа, пересекавшую гостиную. Потом она услышала, как его тело рухнуло на постель. В воздухе сильно запахло спиртным перегаром. Она медленно поднялась с кровати и выглянула в окно. В потемках повозка Беато излучала теплый, апельсиновый свет. Она отошла от окна и на цыпочках проскользнула в ванную. В зеркале она увидела свое усталое лицо.
— Несчастье утомляет, — заключила она.
Умывшись холодной водой, она расправила платье, причесала волосы, спутанные ото сна, надушила шею и запястья. Потом, словно секретничая с подругой, приблизилась к своему отражению в зеркале и прошептала:
— Идите вы все к черту!