А в такой ситуации выход один, как говорил прапорщик Седельников: шевельнуть нору. Только вот, как ее шевельнуть? Именно этим и загрузился Корсаков. Ломал голову недолго. В конце концов, как говорил тот же Мельников: все хорошие планы изобретены давным-давно. Надо только их знать и уметь вовремя вспомнить. План начал вызревать. И — вызрел. Теперь Корсаков точно знал, что ему надо делать в ближайшие три-четыре дня.
Из дома ушел открыто, днем, часа в три. Поезд отходил через сорок минут, идти до вокзала было минут двадцать — двадцать пять, да и там еще кое-что надо было сделать. Поезд, на который спешил Корсаков, шел в Екатеринбург. Тот самый Екатеринбург, где началась вся эта история. Что ни говори, а даже сейчас, прочитав документы, найденные в подвале лопухинского дома, Корсаков все еще слабо верил в то, что целый город мог стать жертвой мистификации, которую устроили несколько человек. Если все рассказы — фикция, то и продолжение — та же самая фикция. Тогда все было так, как было, и, скорее всего, в Петропавловской крепости покоятся останки последних Романовых.
Ответ на этот вопрос Корсаков и хотел найти в Екатеринбурге. Был там человек, фанатично увлеченный историей родного города, много лет собирающий все легенды и слухи, которые только появляются. Говорили, что ему много раз предлагали большие деньги за его архив не только российские журналисты, но и крупные издания, известные во всем мире, но архив все так же оставался на Урале.
Сев в вагон, выдержал бой с бабой, которая требовала уступить ей нижнюю полку. Баба была толстая, неопрятная, потная, и Корсаков с каждым новым ее словом ощущал растущую злость. В данном случае злость была ему на руку. Дождавшись, пока баба, кряхтя и матерясь, заберется на верхнюю полку, Корсаков отправился в вагон-ресторан. Там он внимательно изучил меню и начал «подкрепляться». После салата и борща попросил бутылку коньяка и плитку шоколада. Увидев двух студенток (наверняка студенток, кто еще летом катается в поездах?), заказал еще шампанского и пересел к ним. Девчонки оказались неломучими, сразу же и познакомились. Игорь, Лена, Света. Первую бутылку шампанского девочки с помощью Корсакова выпили быстрее, чем он свой коньяк, и ему пришлось заказывать вторую шампанского. Ну, впрочем, это, можно сказать, было только начало…
В купе Корсаков вернулся уже вечером и сразу же получил именно то, чего хотел. Соседи по купе встретили его удивленными взглядами, а разбитная баба, уже устроившаяся на его нижней полке, нахально спросила:
— А чего вы вернулись?
Партию надо было разыграть до конца, и Корсаков, дыша полной грудью, чтобы все слышали коньячный аромат, чуть заплетающимся языком спросил:
— Откуда?
— Ну, не знаю уж, куда вы перебрались, — смело ответила «захватчица».
— А с чего вы решили, что я перебрался? — чуть повышая голос, начал «скандалить» Корсаков.
— Дак ваш же друг сказал, — пояснила баба.
— Какой друг?
— «Какой друг»? А я почем знаю, какой друг?
— Ну-ка, марш с моего места, — решил обострить ситуацию Корсаков. — Это что еще такое — места занимать?!
— Постойте, мужчина, что вы кричите? Женщина заняла свободное место, — вступила в разговор попутчица с верхней полки. Видимо, она проиграла битву за освободившееся место внизу и теперь хотела реванша. — Пришел ваш друг, сказал, что вы встретились в вагоне-ресторане. Вы ведь были в вагоне-ресторане?
— Ну, был, и что?
— Вот пьют, а потом ничего не помнят, — попыталась усилить свои позиции «захватчица».
«Верхняя», поморщившись в знак полного неодобрения поведения «нижней», терпеливо пояснила:
— Он сказал, что вы перебираетесь в их купе и дальше едете с ними. А его, как самого молодого, послали забрать ваши вещи, чтобы вы… после вагона-ресторана… не гуляли по вагонам, понимаете? Ну, наша… попутчица решила, что место освободилось.
— Как это «вещи забрал»?! — ужасным голосом взревел Корсаков. — Кто ему позволил?
После этих слов «захватчица» вдруг села, переменившись в лице.
— Вы что, позволили мои вещи унести? Да вы же… вы же… вы — соучастники воровства! — снова заорал Корсаков. Одной рукой он скинул с сиденья бабу, другой откинул крышку, под которую укладывал свою сумку. Отделение было пусто. Все шло как по маслу. Корсаков сел, изображая растерянность. — Как же так-то, а? Вы кому же мои вещи-то отдали, а? — Высунувшись в коридор, все тем же противным голосом заорал: — Пррраааааааааваааааааааааадник!
Протоколы составляли долго, попутчицы все время перебивали друг друга, полицейский злился, а проводник и бригадир с ярко выраженным неодобрением смотрели на Корсакова, и тот был с ними согласен. Более того. Он бы с удовольствием отвел их в сторонку и все рассказал, но не мог. Он должен молчать, зная все, как молчал любой нормальный советский разведчик в любом советском кинофильме. Зато теперь те, кто присматривал за ним, знали точно, что ничего он не нашел, и в Москву никакие документы и бумаги не везет. А это сейчас — почти полная гарантия того, что его не тронут. Суета вокруг украденных вещей улеглась уже глубокой ночью, баба вынуждена была уступить завоеванное нижнее место, и Корсаков заснул счастливо и безмятежно. То ли выпитое, то ли нервная встряска, то ли предчувствие надвигающихся событий руководили им, Игорь не знал. Но весь день он мирно спал, набираясь сил.
Запись телефонного разговора, состоявшегося … июля … года:
НО 1: Ну, что у вас? Как дела?
НО 2: Хреново.
НО 1: Что такое? Опять упустили?
НО 2: Не упустили, но и толку нет.
НО 1: Не тяни! Подробнее!
НО 2: Короче, не было у него никаких бумаг, а еще он скандал закатил такой, что и бригадира вызывали, и транспортная полиция на первой же станции подсела… В общем, я пацанам велел к нему в поезде не приближаться.
НО 1: (после паузы): Ну, тоже правильно. Зачем на рожон лезть. Сейчас он как?
НО 2: Сейчас в Екатеринбург подъезжает, планов не знаю, следить будем.
НО 1: Ладно. Докладывай по ходу.
Глава 14
Екатеринбург. Июль
— Так у вас-то, в Москве, дорогой вы мой, разве кому-то интересна история Отечества нашего?! — с чувством вопрошал пожилой собеседник.
— Ну, вы снова о своем! — так же энергично возражал Корсаков. — Да ведь история — понятие не географическое! Вы от пафосных-то фраз отказались бы, потому что они только мешают истории становиться наукой! И происходит это совершенно независимо от места действия!
— Ох, не скажите, — не сдавался оппонент.
Это, как выяснилось за то время, которое они — Корсаков и екатеринбургский краевед Павел Власович Рукавишников — провели на скамеечке в скверике в самом центре Екатеринбурга, было вполне в стиле краеведа. Рукавишников и на встречу-то согласился лишь после долгих уговоров, и каждую попытку Корсакова задать сложный вопрос блокировал встречными вопросами, уточнениями формулировок, обсуждением точности понятий, а то и самыми простыми приемами типа вопроса «ну, так что же». Вдобавок к этому Рукавишников, хотя все эти затяжки исходили от него, то и дело всячески демонстрировал свое недовольство пустой тратой времени, происходящей, естественно, по вине собеседника, то есть все того же москвича Корсакова. А того это, конечно, злило, потому что он никак не мог понять, почему все так происходит, и вообще, учитывая то, как он провел несколько последних дней, спокойствия в нем оставалось чуть-чуть, а то и еще меньше.
После того как он вышел из поезда, ждал часа три, — звонить незнакомому человеку в шесть часов утра Корсаков не мог, ему пришлось шататься в окрестностях вокзала, потому что город он совсем не знал. Как ни странно, однообразное хождение по одним и тем же местам помогло привести мысли в порядок, и он задумался о том, как построить разговор с совершенно незнакомым ему Рукавишниковым, которого вполне можно было назвать «случайным» в этой коловерти событий последних дней! Из тех бумаг, которые Корсаков успел просмотреть в доме Лопухина, он, подумав немного, отобрал те, которые имели хоть какое-то отношение к этому самому Екатеринбургу! Корсаков тогда подумал, что нужно воспользоваться случаем и побывать, наконец, в этом самом городе — хранителе тайны расстрела Романовых. Во-первых, ехать недолго, во-вторых, можно повстречаться с местными краеведами, которые хоть что-то, да добавят к той куче новостей, которые у него уже накопились. Наскоро перебрав бумаги из подвала, он наткнулся на имя, которое и намеревался использовать. Позвонил сразу после девяти, в то время, которое он сам для себя уже многие годы считал позволительным, и, кажется, был прав, потому что голос ответившего был достаточно спокоен и даже приветлив, но, стоило Корсакову заговорить о цели встречи, начались вопросы, которые продолжались и по сию минуту. На встречу Рукавишников все-таки согласился, но назначил ее на полдень, заставив Корсакова снова бродить по незнакомому городу в поисках городского пруда, который, кстати, был расположен совсем недалеко от вокзала. А еще Корсаков узнал от Рукавишникова, когда тот пришел, что церковное здание, неподалеку от которого они встретились, возведено на месте того самого Ипатьевского дома. Краевед пустился в воспоминания и рассказал, что в день, когда их принимали в пионеры, одна девочка из параллельного класса читала стихи со сцены Дворца пионеров, располагавшегося через дорогу от того самого «дома».
— И знаете, фотографию этой девочки даже выставили на обложке журнала «Смена»! Был такой журнал! Очень популярный!
И лицо Рукавишникова, и голос его были переполнены эмоциями настолько, что Корсаков стал опасаться последствий в виде скачка давления и предложил присесть на ближайшую скамейку, с которой они не поднимались уже больше часа. Уже на первый вопрос Корсакова — что думает местное краеведческое сообщество о том событии — Рукавишников ответил неприязненной репликой:
— Вам, журналистам, все сенсацию подавай! А люди? Вы о них вообще не думаете?
— Простите? — не нашелся с ответом Корсаков.