В предыдущую ночь все они были разбужены государем императором, по его предложению немедля, без чьей-либо помощи оделись и вышли из дома, где проживали на окраине Екатеринбурга. Венценосный батюшка, по их словам, объяснил, что их вынуждены уводить под покровом ночи в силу того обстоятельства, что местные власти намерены чинить всяческие препоны их отправке в Москву и далее в Германию. По словам человека, который, очевидно, руководил всем приключением, им следовало пешком пройти некоторое расстояние, чтобы потом, разместившись на телегах, добраться до железнодорожной станции, откуда они отправятся в Москву. Двигаться пришлось с небольшими перерывами весь остаток ночи и почти весь день.
Вечером устроились для отдыха на той самой поляне, где мы их и нашли. Старший всей группы отбыл в неизвестном направлении. Великая княжна Мария высказала предположение, что они потеряли путь, и он отправился искать его, дабы утром двинуться в требуемом направлении. Через какое-то время на них было совершено нападение. Великая княжна Анастасия уверяла, что ее сестру великую княжну Татьяну схватили и увели куда-то двое или трое из сопровождавшего их отряда, а великая княжна Анастасия выразила надежду, что сестру были намерены спасти, не имея возможности спасти всех их вместе. Также было высказано, что, может быть, они все еще прячутся неподалеку и, если их ласково позвать, немедля выйдут.
С тяжелым сердцем мы приступили к вопросам о государе и государыне. Выяснилось, что несколько человек увели их с собой, говоря, что «этот вопрос нельзя затягивать». Через несколько минут раздались выстрелы в некотором отдалении. По указанному направлению мной были командированы два офицера, которые долгое время не возвращались, а потом стали срочно вызывать меня. По прибытии к ним я увидел ужасную картину. Государь и его супруга, окровавленные, с многочисленными ранами лежали на земле, соприкасаясь руками. Стало очевидно, что они были расстреляны именно той, второй чередой выстрелов, которые мы слышали. Не имея сил объявить детям о том, что родители их умерщвлены, я принял решение объявить, будто они, видимо, бежали. Стреляли же им вослед, и, судя по всему, безуспешно.
Когда же я, вернувшись на поляну, рассказал об этом, великая княжна Ольга объявила мне, что они уже знают об убийстве Государя и Государыни из заявлений самих злодеев, которые открыто похвалялись в убийствах. Таким образом, мои ухищрения оказались бессмысленными.
Тем временем состояние полковника Мшвенирадзева становилось все хуже, и вскоре он скончался. После его погребения мы разбились на четыре группы по числу остававшихся под нашей охраной детей государя императора и его супруги. Каждую из великих княжон сопровождали, таким образом, по два офицера, цесаревича же, учитывая крайне тяжелое состояние его здоровья, было поручено сопровождать физически крепким офицерам в числе трех человек. Каждая группа должна была пробираться самостоятельно, исходя из того, что, передвигаясь по лесам в количестве более двадцати человек, мы непременно будем обнаружены. Группам же числом в три или пять человек, безусловно, проще передвигаться. Возражений не последовало, и мы после краткого завтрака разошлись, каждая группа по своему направлению.
Порученная нашему попечению великая княжна Мария погибла через два дня, будучи застреленной случайной пулей, во время перестрелки с некоей группой вооруженных людей, обнаруживших нас в лесу. В перестрелке был убит и мой товарищ по этому походу. Всех, в том числе и меня, тоже сочтя, видимо, мертвым, оставили прямо в лесу. Придя в сознание, я захоронил по христианскому обычаю и цесаревну, и моего товарища, поручика. Место захоронения помню весьма смутно, поскольку после этого, очевидно, потеряв много крови и сил, я пробирался до ближайшего жилья.
Был обнаружен через восемь дней после того, как отправились мы в погоню за отрядом, уводившим венценосную семью, разъездом Уральского казачьего войска. Оказалось, что моя рана повредила ногу и сделала меня инвалидом. Как ни странно прозвучит, но это ранение помогло мне остаться в живых, поскольку, еще во время великой братоубийственной войны русских против русских, был я отправлен в Германию для лечения, где встретил женщину, согласившуюся составить мое счастье.
Последнее пишу для того, чтобы вы понимали, что я сейчас вне опасности и могу рассказать вам о тех ужасных событиях, которые происходили в ту пору. По существу же заданных мне вопросов хочу сказать, что в ту группу, о которой должна идти речь, вошли, как я уже доложил, три офицера. Поскольку судьба их мне неизвестна, я не хочу упоминать имена, дабы не подвергать их опасности. Маршрута, которым следовала эта группа, не знаю, ибо каждая группа сама себе выбирала таковой. Помню только, что кто-то из офицеров этой группы упоминал Ижевск, где у него были какие-то знакомые.
Вот такие печальные вести обязан я, к сожалению, Вам сообщить.
Уверяю Вас в совершеннейшем почтении…»
Корсаков закончил чтение и посмотрел на Рукавишникова. Тот долго молчал, глядя куда-то вдаль, потом посмотрел на часы и сказал:
— Пора обедать. Да и над ответом подумать надо.
Запись телефонного разговора, состоявшегося … июля … года:
НО 1: Только не говори, что снова… (после паузы) Да что же ты за разгильдяй!
НО 2: Его местный увел. Мы же с пацанами город плохо знаем…
НО 1: Местных надо было подключать…
НО 2: Задним умом всякий крепок…
НО 1 (после паузы): Знаешь… Твои смелость и решительность мне известны, но результат я оцениваю по другим критериям.
Глава 15
Екатеринбург. Июль
Обедали вкусно, по-домашнему, не спеша, но, когда пришло время чая, хозяин дома распорядился:
— Милая, будь добра чай подать нам наверх, у нас важные дела!
В кабинете предложил курить и сказал:
— Вы, конечно, заметили, как бурно я воспринял ваш вопрос о том, что Романовых, возможно, в самом деле расстреляли, но сделали это не в подвале у Ипатьева. Вот вы высказали что-то вроде упрека, будто история — наука не географическая. По форме правильно, а по сути… Урал ведь край с очень богатой историей. Бажов взял крохотный пласт и стал всемирно известным писателем. А если бы кто копнул глубже! Куда там легендам и мифам Древней Греции! Тут зарождалось, развивалось и заканчивалось такое количество интриг, влиявших не только на российские дела, но и на всю мировую историю, что подумать страшно! И происходило все на глазах у людей, тут живущих. Это вам не Сибирь, где от села до села сто верст глухой тайги! Тут, считай, все рядом, люди все видят, да без нужды не говорят. А ты их разговори, и такое узнаешь, что и сам себя бояться начинаешь порой, — усмехнулся Рукавишников. — Ну, давайте к вашему делу ближе. Разговоры о том, что Романовых никто тут не расстреливал, шли уже летом восемнадцатого. Тут вот что сказать надо для понимания. В ту пору расстрелы классового врага преступлением не считались. Смертную казнь большевики называли в своих юридических изысканиях «высшей мерой социальной защиты»! Понимаете, защиты! И расстреливали по закону! По гнусному, по военному, по бесчеловечному, но — по закону! Вы не кривитесь, я вас пропагандировать не собираюсь. Просто надо представлять себе, что расстрел контры как любое отправление закона служит, в том числе, и как бы юридическому воспитанию масс. То есть гляньте, люди добрые, что вас ждет, если против власти пойдете. Это ведь не только красные делали, и белые, и зеленые, и серо-буро-малиновые, все! И в таких обстоятельствах расстрел не прятали. Ну, в крайнем случае, могли расстрелять и как бы скрытно, но потом, как сказали бы сейчас, трупы предъявляли общественности. В случае же с Романовыми этого сделано не было. И сразу же пошел слух, будто большевики, раз они за немецкие деньги Керенского скинули, теперь решили Николашку на трон вернуть. Николая-то в Тобольск Временное правительство отправило, так? Так. И сидел он там неподвижно. А с какой целью, с какой перспективой? Ни у кого ответа нет. Никто никаких намерений не высказывает за долгое время. Ведь почти год он там сидел с семьей, с приближенными, с прислугой! И вот большевики наконец-то везут его назад. Тут ведь целая война шла за него. Потом, в тридцатые, многим припомнили эти споры, обвинили в троцкизме, будто Троцкий, раз уж он еврей, тогда хотел царя убить во славу своего, еврейского, бога. Так вот, Романовых везли из Тобольска как-то странно, группами, а не всех сразу. Почему? Неизвестно. Жили они тут, в Екатеринбурге, в домике на окраине…
— На окраине? — удивился Корсаков. — Да ведь вы же сами…
— Говорил, говорил, — согласился Рукавишников, — но это одна из версий, это потом стали всем объявлять, будто жили они в самом центре города. А в том здании, где они будто бы жили и где их будто бы расстреляли, был специальный дом ЧК. Туда удобно было из разных мест свозить людей.
— Свозить? Для чего? — удивился Корсаков. Павел Власович остановился, пожевал губами. — Для расстрелов, вот для чего. По слухам, там был расстрельный дом ЧК. Удобно в центре-то. Ну и, видимо, в каких-то случаях применяли как психологическое воздействие.
— Но расстрел Романовых в доме Ипатьева — исторический факт, — возразил Корсаков.
— Факт. Факт. Факт, — огорченно повторил несколько раз Рукавишников, потом усмехнулся. — Знаете, у юристов есть такое выражение: «Врет, как очевидец». — Помолчал, потом махнул рукой: — Ну, спорить с вами я не буду. Вы ведь просто верите тому, что вам сказали, а я знаю о фактах, которые никто не признает и не учитывает. Впрочем, я продолжу, с вашего разрешения. — Получив согласие кивком, кивком же и поблагодарил. — Так вот, говоря серьезно, без мифов, факт расстрела и уничтожения тел никем не зафиксирован. А если взять те бумажки, на которые ссылаются разные авторы, то их никто не видел. Иногда даже создается впечатление, будто было принято какое-то фантасмагорическое решение, которое всем предписано было выполнять. И на высшем уровне, на официальном партийном и советском уровне это решение выполнялось. А вот тут, на местах, его, как бы это сказать поточнее, не воспринимали.