Иван добежал до вертолета первым и сел: все знают свои места, все уже много раз это делали. Это был третий боевой вылет на неделе. Опять кто-то с воздуха засек караван с оружием, двигающийся в глубь Афганистана от пакистанской границы. Китайские мулы везут афганским моджахедам китайские автоматы, купленные на американские и саудовские деньги. Вот уж кто действительно исполняет свой интернациональный долг! Иван знает все, что дальше произойдет. Первый Ми-8 высадит их на точку впереди каравана, буквально в паре километров. Вторую группу высадят сзади, чтобы «духи» не убежали обратно в Пакистан. Потом они встретятся, будет бой, вряд ли длинный, но точно не простой. Афганцы сражаются как звери, но и мы, с гордостью подумал Иван, тоже не лыком шиты. Первые дни ему было сложно воевать – ни он, ни один другой солдат в его группе не понимали, зачем они здесь и за что воюют. Теперь стало проще – воюем за тех товарищей, которых вы, гады, подстрелили. За тех ребят, которые возвращались с войны домой, но не долетели.
С шумом уходит в небо Ми-24. Иван провожает его взглядом. Винты их вертолета вращаются все быстрее. Сейчас дадут разрешение на взлет, и будем воевать.
Иван часто вспоминает дом, особенно когда сидит в вертолете. До призыва в армию вертолеты он видел только на картинках. В его деревне под Тамбовом были лисы, были волки, захаживал однажды даже медведь, но вот вертолетов не водилось совсем. Чтобы успокоиться, он строит планы на будущее. Вот он вернется из армии – загорелый и опытный. Настоящий мужик, от девок прохода наверняка не будет. Отец обещал помочь ему починить наконец ржавеющий в сарае «Восход». Отец сам на нем кататься любил – красный мотоцикл, красивый, быстрый. А потом раз по пьяни поймал дерево и сразу как-то разлюбил. Но ничего, ради Вани он готов вспомнить молодость. Вместе починят, и будет Иван красавцем и первым парнем на деревне. А еще Иван вспоминает деда. Он был уверен, что когда дед узнает, куда едет служить его внук, то скажет ему что-нибудь полезное. Расскажет про войну, даст совет. Он ведь всю войну прошел, даже в Берлине был. Но дед ничего не сказал, только обнял его крепко и поцеловал в макушку. Первый раз в жизни Иван видел, как дед плакал.
Взлетаем. Ивана вдавливает в сиденье, он машинально сжимает пальцами автомат. Страшно. В условиях войны летчики творят с машинами такие вещи, от которых на гражданке пассажиры бы им весь салон заблевали. А мы терпим, мы крутые. Иван улыбается. Говорить в салоне невозможно – стоит грохот. Иван смотрит в окно, видит, как заканчивает дугу Ми-24, разворачивается в их сторону. Видит вспышку на горе и слышит страшный рев из кабины: «Бля!»
Все происходит мгновенно. Подбит второй Ми-8, он летел рядом с ними. От взрыва у Ивана едва не лопаются перепонки. Подбитая машина теряет управление и винтом задевает их вертолет, перерубает ему хвост. Вертолет начинает крутиться, склон горы все ближе. В дыру в обшивке – Иван видит все четко – вылетают его сослуживцы. Вадик, Боря, Юра. Одного из них, он не видит кого, наматывает на винт. Пожар. В салон хлынул непонятно откуда мощный поток горящего авиационного топлива. В панике Иван пытается потушить корчащегося рядом Валю. Огонь перекидывается на него. Земля совсем близко, и Иван прыгает в дыру в обшивке. Он горит. С треском ломающихся костей он врезается в обрыв и катится вниз. Земля тушит его. Последнее, что Иван успевает увидеть – столб огня, встающий над упавшим вертолетом.
Потом он очнется и обнаружит, что живой. Его найдут случайно, о его тело споткнулся один из солдат, сумевших подняться к месту крушения вертолета. Из двух машин в живых остался лишь он. Все его друзья, все его товарищи – все погибли. А он – нет. Почему? Может быть, он тоже погиб там, на горе? И эта череда военных госпиталей и операций – это все сон? Иван не очень понимает, что происходит. Он безучастно следит, как его спасают, лечат, как месяц за месяцем он учится заново ходить, заново говорить. Вот он уже может самостоятельно вставать с кровати. Вот он смог дойти до ванной и посмотрел на себя в зеркало. Первый парень на деревне. Нет, он точно не выжил. Решение окончательное. Иван смотрит на свое отражение и понимает: он погиб в Кандагаре.
Обернувшись, Степа ожидал увидеть за своей спиной дверь, но уткнулся лишь в кирпичную стену с вечным «семья славян снимет квартиру в вашем доме». Прозаичность увиденного даже Степу слегка расстроила. Но еще больше расстроило его отсутствие придуманной им медсестры. Вот он выбрался, он выполнил условие. Эй, почему же я тогда не просыпаюсь? Степа был удивлен и разочарован. Его сознание даже на секунду не было готово предположить, что он действительно умер, действительно только что побывал в параллельной Москве, где обитают неупокоенные души. В такие сказки он не поверит никогда. И раз просто выход на поверхность не привел его в чувство, значит, задание его несколько сложнее.
Степа узнал дом, рядом с которым он вышел. До его квартиры отсюда минут пять ходьбы. Степа поднял воротник куртки и под моросящим противным дождем зашагал вперед.
Значит, я должен выяснить, за что меня убили, думал Степа. Это была не самая логичная мысль. В конце концов, если он блуждает по собственному подсознанию, которое по определению является замкнутой системой, то как же он сможет найти в ней ответ на такой вопрос? Но Степа упрямо решил, что даже если и так, он все равно попробует. Во-первых, никаких других вариантов он пока придумать не мог, во-вторых, ему действительно важно было понять, за что и кто приговорил его к смерти.
Подходя к своему подъезду, Степа неожиданно разглядел в темноте двора припаркованный полицейский, очень хорошо ему знакомый Ford Focus. После того как они его убили, Махмудов и Смирнов отправились к нему домой: зачем? Степа отлично представлял себе все, что хранилось у него дома, кроме собственной заначки, о которой коллеги знать точно не могли, там не было совсем ничего примечательного. Съемная квартира, немного хозяйской мебели, диван да телевизор: никаких документов с работы Степа домой никогда не таскал. Он взбежал по темной лестнице и торопливо открыл дверь квартиры.
Он отчетливо помнил, что перед уходом выключал всюду свет, однако сейчас в квартире было светло. Всполохи пламени на кухне ярко освещали прихожую. Степа пошел на кухню: в центре комнаты на стуле сидел труп сержанта Смирнова. Немигающими глазами смотрел он на Степу, и в глазах его читалось искреннее недоумение. И без того малосимпатичное лицо Смирнова после смерти стало совсем омерзительным: пуля пробила ему правый глаз. Степа обошел кухню: вероятно, Смирнов перед смертью поджег комнату, и сейчас пламя стремительно пожирало остатки одинокой Степиной жизни. Он вышел в спальню и замер. На постели лежало тело Васьки, а рядом на полу валялся застреленный Махмудов. Степа перевернул его на спину и с удовлетворением увидел, что лицо покойного залила кровь из пяти глубоких царапин – Васька просто так не сдался. Махмудова неизвестный застрелил в спину.
Степа присел на кровать и положил тело кота себе на колени. Он сидел и гладил его остывающий мех. Степе казалось, что он никогда в жизни никого не любил так, как этого абсолютно самодостаточного и гордого зверя.
– Васенька, – грустно пробормотал Степа. Продолжая механически гладить мертвого кота, он задумался.
События последних часов представлялись ему бесконечным абсурдом. Убить киллеров, чтобы не нашли заказчика, было более-менее стандартной практикой криминального мира. Здесь не было ничего удивительного. Но убить трех полицейских! В это Степе было поверить даже сложнее, чем в параллельную Москву. Да, бывало, что в полицейских стреляли и кто-то даже погибал на службе, но хладнокровно застрелить за вечер троих – это был чистый абсурд. Даже в далекие беззаконные времена бандитского беспредела подобных историй в Москве не случалось. И если кто-то отдал такой приказ, то он мог быть только по-настоящему важным. Но кто? Степа не мог себе даже представить. Перейди он дорогу кому-то по службе, так в полиции давно научились решать подобные вопросы – увольнениями, угрозами, как угодно. Но уж точно не убийством. Из своих последних «клиентов» Степа тоже не мог вспомнить никого столь влиятельного, ни уж тем более кого-то столь отмороженного.
Пламя перекинулось из кухни в коридор, и комната начала быстро наполняться дымом. Степа принял решение. Вариантов у него особых не было – ему надо поговорить с Моргуновым. Эти двое, Степа с ненавистью подумал о Смирнове и Махмудове, сами бы такое никогда не придумали. Степа заботливо положил Васеньку обратно на кровать. Еще раз с грустью посмотрел на него и пришел к выводу, что в свой последний путь верный кот отправится как настоящий воин: на погребальном костре, сложенном из трупов его поверженных врагов. Эта мысль хоть и не утешила его, но хотя бы принесла толику удовлетворения. Он брезгливо вытащил у Махмудова из кармана ключи от полицейской машины и быстрыми шагами вышел в прихожую. Выходя из квартиры, глянул в зеркало и потрясенный застыл.
Махмудов кислотой сжег ему половину лица. Сверху все было как обычно: серые, немного навыкате глаза, короткая стрижка, широкий нос, но там, где раньше у Степы был волевой подбородок, которым он втайне гордился, теперь торчала челюсть. Нижней половины лица у него больше не было. В порядке эксперимента Степа раскрыл рот, и череп в зеркале раскрыл рот ему в ответ. В отсветах бушующего в квартире пожара зрелище было поистине ужасающим.
«Ну охуеть», – подумал Степа. Радикальные перемены внешности его пока не очень волновали: он все еще не верил в реальность происходящего. Схватив с вешалки шарф, Степа все-таки замотал себе нижнюю половину лица – на всякий случай – и быстро вышел из горящей квартиры.
На лестнице было темно и тихо. Спускаясь, Степа нажимал на дверные звонки всех квартир и, дойдя до первого этажа, с удовлетворением услышал, что кто-то наконец закричал: «Пожар!» И даже начал звонить пожарным.