– Вы, бля, кто такие? – наконец собралась с мыслями Лиза.
Начало разговора было не лучшим, но Лиза подумала, что, учитывая обстоятельства, надо начинать с самого главного. Молодой и высокий повернулся к ней и размотал шарф.
– Меня зовут Степан, а это вот Фомич.
Степа учтиво поклонился. По Лизиному ошарашенному взгляду он понял, что снимать шарф было не лучшей идеей, и поспешил извиниться:
– Извините, не подумал. Да вы не пугайтесь так, я просто умер. Меня убили те же люди, что хотели убить вас.
– Но как же вы тогда?.. – Лиза не сумела закончить предложение. Она не сомневалась, что стоящий перед ней человек мертв. Об этом свидетельствовали и половина его лица, и белые кости челюсти и – она разглядела последнюю деталь только сейчас – пять пулевых отверстий на груди и горле.
– Лиза, сейчас вы отправитесь с Фомичом, и если он не будет уж слишком вредничать, то по дороге вам все объяснит, – Степа закинул на спину автомат и повернулся было уходить. – Ну или хотя бы что-нибудь объяснит.
– Но почему? Хотя бы ответьте, почему меня кто-то хочет убить? – в голосе Лизы слышались слезы, и Степа остановился. Времени не было, но он вдруг подумал, что если сейчас попробует объяснить Лизе, что произошло, то это, возможно, поможет и ему самому как-то систематизировать свои мысли. Да и девушку ему было жаль…
– Все началось с вашей сестры, – начал Степа, и Лиза ахнула от удивления. – Ее молодой человек Антон Воробьев то ли показал, то ли рассказал ей что-то, чего показывать или рассказывать было нельзя ни в коем случае. Я до сих пор не знаю, что именно он сделал…
Лиза воспользовалась тем, что Степа сделал паузу, и выпалила:
– То есть это был не несчастный случай? То есть Соню убили?
Степа кивнул.
– Да, как я уже говорил, ее убили те же люди, что сегодня пытались убить вас… А меня у них убить получилось.
– А вас-то за что?
– За то, что влез не в свое дело, – Степа вздохнул. – Характер увечий на теле вашей сестры говорил о том, что столкновение произошло на скорости свыше ста восьмидесяти километров в час, а поливалки так быстро даже в сказках ездить не могут. Ну и частицы краски, оставшиеся в ранах, были ярко-желтыми. Тоже никак не вязалось с наездом поливальной машины.
– Ярко-желтыми?! – Лиза поднялась и подошла к Степе вплотную. – У ее парня, у Антона, была ярко-желтая машина! Он ее убил? Зачем?!
Степа покачал головой. Он не знал пока, что ответить, но почему-то он очень сомневался в том, что золотой мальчик напрямую причастен к смерти Сони.
– Я не знаю, но собираюсь спросить у него.
– Так он и скажет вам правду! – яростно выкрикнула Лиза, зло вытирая слезы рукавом. – За папеньку спрячется, и все ответы!
Степа улыбнулся, и в сумраке Подмосковия его улыбка выглядела по-настоящему жутко.
– Смотря как спросить.
Лиза вздрогнула и отвернулась. Значит, Соню убили… Она подошла к краю широкого балкона, на котором они стояли, и взглянула на странный город. Первое, на что она обратила внимание, была даже не причудливая сказочная архитектура, а тишина. Над городом висела гробовая тишина, которую не нарушали ни ветер, ни пение птиц, ни жужжание насекомых. Эта тишина впитывала все звуки как черная дыра, окутывая город мягкой ватой, чтобы его, не дай бог, никто не повредил и не потревожил. Лиза повернулась к Фомичу.
– Пойдемте? Мне очень хочется, чтобы вы мне рассказали, что это за место.
Лиза сказала это так ласково, что Фомич оторопел от неожиданности. Он хотел было по привычке огрызнуться, но передумал.
– Пошли, если не шутишь.
Фомич открыл дверь, ведущую с балкона в просторную залу. В правом углу, рядом с камином, была кованая железная дверь очень старого лифта. Деревянного, с обитой красным бархатом скамеечкой и перламутровыми кнопками. Только когда Фомич с Лизой зашли в кабину, и лифт начал движение вниз, Степа развернулся и пошел обратно к выходу. Почему-то ему показалось, что даже здесь, в Подмосковии, эта девушка не будет в полной безопасности.
Мертвый беспокоился. Это было для него крайне нехарактерным занятием. Беспокойство его все нарастало, пока не превратилось в полноценную острую тревогу. Спускаясь в лифте после выволочки босса, он начал мысленно вспоминать все странности последних дней. Ну, понятное дело, во-первых, все эти убийства. Мертвого не смущали убийства как таковые, в конце концов он прошел с Игорем Валерьевичем все девяностые бок о бок, и вместе они отправили на тот свет не одного и не двух конкурентов, но те убийства были тогда… тогда у шефа не было ни аппаратных рычагов, ни карманных судов и прокуроров, ни всевластного покровителя. Теперь со своими врагами он разделывался совсем другими способами, и не было никого, кто бы мог встать на пути его безграничных амбиций. Да, Мертвый до сих пор, как глава службы безопасности, держал штат беспринципных и хорошо вооруженных людей, но это так, на всякий случай. Если вдруг какие-нибудь отмороженные с Кавказа захотят с ними в войнушку поиграть, не для дела… а тут – Мертвый начал загибать пальцы, считая известные ему трупы: девушка эта красивая и трое полицейских. Четыре трупа за пару дней – то есть на четыре больше, чем за все прошлое десятилетие.
Во-вторых, думал Мертвый, садясь в машину. Во-вторых, его очень тревожило поведение начальника. Тридцать лет он был рядом с ним, и за это долгое время он видел шефа и в горе, и в радости, и в состоянии тяжелого алкогольного опьянения. Он помнил, как они воевали за выживание в девяностые, как отстаивали свое место под солнцем в нулевые и как строили империю во втором десятилетии XXI века; и он знал, что означает нынешнее поведение начальника: он чем-то напуган.
Эта мысль приводила Мертвого в ужас. Не было во всей стране человека, способного выступить против Игоря Валерьевича. Все его, Мертвого, военные приблуды, все его гранатометы, футуристические автоматы, крепкие молодые люди, переманенные из элитных подразделений давно перестали быть жизненно необходимы начальнику. Он позволял Мертвому забавляться, и Мертвый как послушный ребенок играл в солдатики. Да и маленькая, хорошо оснащенная армия была, так сказать, страховкой. На всякий случай, если ветер переменится.
Благополучие и власть Игоря Валерьевича зависели от одного человека. Вот если у него настроение поменяется – это уже будет поводом для паники. Но сейчас шеф был явно напуган. Он нервничал. Да еще компьютер… Мертвый ничего не сказал, но он очень хотел узнать, почему вдруг его руководитель решил сам сесть за ноутбук, если прежде тридцать лет настойчиво отказывался это делать, поручая компьютерные дела бесконечным ассистенткам. Что он мог там прятать? Что это за секрет, который нельзя доверить даже ему, самому близкому соратнику?
Наверное, все из-за дневника. После того как шеф сам прочитал ему фразу из дневника про его странного противника, у Мертвого исчезли всякие сомнения: в этой тонкой книжице есть и причина всех его неприятностей, и объяснение странному поведению Воробьева. Вот бы почитать ее самостоятельно, думал Мертвый. С одной стороны, очевидно, что начальник был бы против, но с другой – как он, глава службы безопасности, может обеспечивать безопасность, не обладая всей полнотой информации?
Машина свернула с Садового на Кутузовский, и Мертвый с удовлетворением увидел в зеркало заднего вида, как к ним пристроились два «эскалейда» сопровождения. Значит, прибыли свежие подкрепления, вооруженные по последнему слову военной техники: в броне, касках и, что самое важное, с подствольными фонарями SureFire X300 UltraWeaponLight мощностью в шестьсот люмен. «Если эта тварь боится света, – думал Мертвый, – то у меня для него очень плохие новости».
Кортеж из трех черных джипов несся по ночной Москве в сторону жилого комплекса на Кутузовском. Мертвый был уверен, что существо попытается выкрасть Антона. Ну что ж, пусть попробует. В этот раз Мертвый будет готов.
Антон с ненавистью смотрел на мокрый бумажный пакет с прелыми чизбургерами, лежащий у его ног. Ему уже очень хотелось есть, но, развернув упаковку, он решил, что уж лучше голодный обморок. Горе и злость ушли на второй план – он, казалось, все выплакал и выкричал. И тоску по Соне, и ненависть к отцу. Он обшарил все поверхности квартиры Мертвого, до которых мог дотянуться, но не нашел ничего, что могло бы помочь ему открыть наручники. Ни иголки, ни скрепки, ни булавки – ничего. Только бесконечные квадратные метры паркета и вся необъятная пустая квартира. Мертвый жил по-спартански: стол, стул, кровать и холодильник. Ничего лишнего. Рядом с кроватью прямо на полу лежали стопками книги по богословию и сравнительному религиоведению. Мертвого очень интересовала тема ада в разных религиях, это было единственное развлечение, которое он для себя признавал.
Антон приподнялся и посмотрел в окно: во двор въезжал кортеж черных внедорожников. На минуту он испугался, что увидит отца – у него не было желания встречаться с отцом сейчас, когда он скован наручниками. Но потом он подумал, что отец вряд ли бы согласился приехать в квартиру Мертвого, скорее его посадят в одну из машин и отвезут в «зиккурат». Антону снова захотелось кричать, но он сдержался и стиснул зубы. За окном поднялся ветер, и на полу огромной пустой квартиры заплясали тени высоких тополей. Антон тупо смотрел на тени, ожидая появления Мертвого, ему было страшно и горько от ощущения своего полного бессилия.
Всю жизнь он пытался отвоевать, выгрызть себе кусок территории, личного пространства, где он не будет зависеть от отца, где он будет сам принимать решения. И что? Антон с горечью подумал, что отец не просто прижал к ногтю всю его тщательно устроенную самостоятельную жизнь. Он растоптал и разрушил все, что было ему дорого: его чувство собственного достоинства, Соню, даже его машину. Единственный подарок, которым он по-настоящему дорожил, и единственную вещь, к которой он был по-настоящему привязан. Здесь проявил себя какой-то присущий только отцу необъяснимый садизм. Убить самого дорогого Антону человека именно с помощью его любимой машинки… Антон со злостью пнул ногой бумажный пакет с несъедобной едой. В гнетущей тишине было хорошо слышно, как в подъезде загудел лифт.