Несколько недель Вадим Семенович отгонял от себя назойливые мысли. Они преследовали его на совещаниях, в дороге, он перебирал их, сидя за ужином. Необходимо было проверить свою гипотезу: правда ли, что именно момент смерти другого человека произвел на него столь неизгладимое впечатление? Но как именно это сделать?
Вадим Семенович нашел выход довольно быстро. Как-то ночью, тихо выйдя из своей служебной квартиры, он по чердакам пробрался в помещение под крышей, куда дворники обычно складывали всякий ненужный хлам. Тут под крышей нашла себе временное прибежище старуха-паломница, пришедшая в Москву из какой-то деревни поклониться московским святыням. Паломница громко храпела. Вадим Семенович накинул на ее тощую шею дорогие импортные колготки своей супруги и потянул. Оказалось, что если искорка гаснет не сама, а под его руками, то ощущение счастья возрастает десятикратно.
Вадим Семенович нашел свое предназначение в жизни.
Он был осторожен и за прошедший год позволял себе новое развлечение лишь трижды и всегда с женщинами пожилыми или старыми. Но сегодня, сегодня он наконец готов попробовать поймать кого-нибудь помоложе. Вот зачем Митя везет его в Филевский парк. Нет, конечно, Митя и понятия не имеет об истинной цели поездки, ему Вадим Семенович сказал, что врач настаивает на ежевечерних прогулках на свежем воздухе. «Погуляю минут сорок, и поедем домой», – говорит Мите Вадим Семенович. В его шикарном портфеле за рабочими бумагами спрятаны те самые дорогие колготки жены. Она их долго искала и так и не нашла объяснения, куда же они могли подеваться.
Он строго говорит Мите ждать его у входа, берет портфель и идет к тропинке, ведущей в темный парк. Скоро полночь, и в парке пустынно, но Вадим Семенович знает, что и в этот час через парк иногда ходят люди, в том числе и одинокие девушки. Он спрячется в кустах и подождет одну из них.
Ждать приходится недолго. С утра шел дождь, и на девушке поверх синего платья надет серый плащ. Вадиму Семеновичу она нравится, она подойдет. Девушка торопливо, не оглядываясь по сторонам, быстрым шагом идет по аллее парка. Вадим Семенович ждет, пока она пройдет мимо него, и начинает осторожно, чтобы не привлечь к себе внимания, вылезать из высоких кустов. Он почти уже выбрался, как вдруг ощущает чью-то сильную руку на своем плече. Он оборачивается и видит Митю. В полутьме парка Митя выглядит пугающе. Митя выглядит так, как будто он собирается его убить…
Сильный удар в кадык опрокидывает Вадима Семеновича на землю. Он корчится от боли, задыхается. В руках у Мити финка – Вадим Семенович видел такой нож у него не раз, Митя не расстается с ним, говорит, что это «память о детстве». Острой финкой Митя бьет Вадима Семеновича в сердце – Митя тоже знает, после войны ни один партийный деятель такого статуса не был осужден по уголовной статье. Митя не согласен с таким положением дел. Два точных удара, и темная кровь партийного работника орошает песок парковой аллеи. Митя подготовился основательно: он взваливает тело Вадима Семеновича себе на спину и тащит его к реке. В багажнике у него лежит тяжелый сломанный аккумулятор от их «Волги». Он привязывает его к телу Вадима Семеновича и сбрасывает в мутную речную воду. Тут глубоко, тут его не найдут.
Просторный старый лифт медленно полз вниз. Фомич бубнил сбивчивые объяснения, а Лиза завороженно смотрела на проплывающие мимо нее декорации. Эпоха сменяла эпоху, вот лифт проехал сквозь уютно обставленный светский салон, а вот они уже в бедной избе. Столетия истории города смотрели на Лизу с любопытством из-за крупной решетки двери. В отличие от Степы, Лиза была настоящим ребенком XXI века. Она выросла на сказках и не перестала смотреть и читать их, став взрослой. Вся Лизина недолгая жизнь готовила ее к мысли, что есть еще какой-то мир. Вот он рядом – сказочный и волшебный, совершенно непохожий на наш. Книги про Нарнию, про Гарри Поттера и Артемиса Фаула, романы Нила Геймана и комиксы Майка Миньолы – вот что подготовило Лизу ко встрече с Подмосковием, и она с наслаждением окунулась в этот странный мир.
Они вышли на маленькую площадь с уютными, почти кукольными двухэтажными домиками с ухоженными палисадниками. Фомич все еще что-то рассказывал Лизе, оживленно жестикулируя, а она делала вид, что слушает, и внимательно рассматривала другой город. Степа попал в Подмосковие уже после смерти, и его восприятие очень отличалось от Лизиного. Здесь не было запаха. Лиза остановилась и принюхалась: не пахло ничем. Жизнь всегда чем-то пахнет, приятным или не очень, но запах – это одна из важнейших составляющих нашего мира, и у Лизы от неожиданности даже чуть-чуть закружилась голова. Ни ветра, ни запахов. Здесь был мир звуков и ощущений. Лиза вгляделась в высящуюся вдали громаду собора… Фомич резко дернул ее за плечо.
– Ты ворон не считай щас. У нас с тобой дела есть, да и вообще не положено тебе тут быть.
– А какие у нас дела?
Фомич замешкался. Он, если уж быть совсем честным, не очень сам до конца понимал, чего ему делать с живой девушкой. И он уже жалел, что разрешил Степе спихнуть ее на себя.
– Пойдем, покажу тебя царевне, а потом, наверное, на ночлег у себя устрою. Эх, не положено тут живым!
Он сердито посмотрел на Лизу своими колючими глазками, как будто желая подчеркнуть важность момента и Лизину ответственность за то, что ему приходится правила нарушать. Но Лиза в ответ только прыснула со смеху: насупленный Фомич с его бородой и мохнатыми бровями был похож на Старичка-Лесовичка из мультика и выглядел скорее комично, нежели угрожающе.
– Пойдемте, Фомич, пойдемте. Не сердитесь на меня, – сказала Лиза как можно более примирительным тоном и даже улыбнулась. Фомич хмыкнул, но без былого раздражения.
Они зашагали через площадь. Лиза с легким ужасом и нескрываемым любопытством рассматривала редких прохожих, которые сами смотрели на нее как на диковинную зверушку.
Лизу завораживали покойники, несшие на себе следы своих трагических смертей. Страшные ножевые раны, пулевые отверстия, раны от взрывов, пожаров и утоплений. Лиза засмотрелась на красивого мальчика, лениво прислонившегося к углу кирпичного доходного дома. Мальчик заметил Лизин взгляд и сначала немного смутился, но потом выпрямился, сердито зыркнул на Лизу и скрылся в подворотне дома. Лиза вдруг остановилась и повернулась к Фомичу.
– Скажите, а если ваш город населен мертвыми, значит, я смогу встретить здесь свою сестру?
Фомич даже открыл рот, чтобы сказать Лизе неприятное, отругать за то, что глупая девчонка невнимательно слушала его объяснения, но увидел в ее глазах надежду и боль. Увидел вынужденно повзрослевшего ребенка, который готов верить в чудо и готов даже на чудо надеяться. Увидел и передумал.
– Нет, милая. Не увидишь, – голос Фомича звучал немного смущенно. – Тут только неупокоенные живут. Те, кого не похоронили, кто в канаве сгнил или кого в доме замуровали. Ты ведь сестру свою похоронила?
– Похоронила, – пустым голосом сказала Лиза, и воспоминания о последних днях тяжелым камнем навалились на нее. Она стала торопливо оглядываться, лихорадочно ища глазами любую новую тему для разговора. – А что это?
Лиза рукой показывала Фомичу куда-то вверх. Он поднял голову. Неудивительно, что девушка задала свой вопрос таким потрясенным голосом. Даже на жителей Подмосковия это место производило жуткое впечатление. За уютными домами площади высился замок. Страшный готический замок с высокими узкими окнами и каменными чудовищами, стерегущими водостоки. Только приглядевшись, можно было разобрать привычный вид этого страшного дома – каменного монстра Лубянки.
– Понимаешь, – Фомич замешкался. В отличие от царевны или профессора, он не очень дружил со словами и объяснять не любил. – Помнишь, я тебе в лифте сказал, что наш город состоит из эмоций и воспоминаний. Все, что тебя сейчас окружает, – это не настоящая история, а история такая, какой ее помнят люди. Как они про нее чувствуют, так тут все и выглядит.
Последние слова Фомич произнес скороговоркой – это была фраза профессора, которую он запомнил, а не его собственное соображение. Но Фомичу она понравилась своей простотой, она как-то легла на его собственные представления о мире: вот он отца своего никогда не видел и знал только по рассказам бабки и матери. Наверное, в реальности папа был другим? Фомич вздохнул. Он сбавил шаг – вот вроде бы еще недавно он сам говорил Степе, что мирские печали – удел живых, а мертвые не чувствуют, не радуются и не плачут. Вроде бы так и есть, но, объясняя Лизе устройство города, он неожиданно наткнулся на воспоминание, вызвавшее в его очерствевшем сердце неожиданную бурю. Как там профессор говорил – инерция жизни?
Погрузившись в свои мысли, Фомич не обратил внимания на то, что они с Лизой вышли из переулка на Лубянскую площадь. Лиза замерла. Страшный замок нависал над ней, заслоняя небо, заслоняя электрические облака. Он не то чтобы стоял на площади, он висел над бездной. Не оглядываясь на своего спутника, Лиза пошла к замку. Ей хотелось рассмотреть его получше. Замок висел в воздухе, чем ближе Лиза подходила к бездне, тем отчетливее слышались ей чьи-то страшные крики. Здание Лубянки как будто было вырвано из земли, Лиза видела остатки фундамента, еще покрытого землей. Нижняя часть замка светилась отражением какого-то страшного пожара, бушевавшего в бездне под ним. Крики стали невыносимы, и Лиза зажала уши руками. Бездна манила ее, и Лиза, повинуясь этому неслышному зову, ускорила шаг. Сейчас она заглянет вниз. Просто посмотрит, и все. Или, может быть, прыгнет. Да, прыгнуть туда будет самым интересным приключением.
Рука Фомича крепко схватила Лизу за предплечье и потащила ее назад.
– Дура. Куда ж ты полезла, нельзя туда! Сгинешь!
У Лизы кружилась голова, но она больше не слышала голосов. Чем дальше Фомич оттаскивал ее от пропасти, тем яснее становились ее мысли.
– А там внизу… там внизу, что – ад? – голос Лизы дрожал.
Фомич остановился и почесал в затылке.