– Ну, возможно, и ад. Никто точно не знает. Наверное, ад, – он опять нахмурился. – Но тот, про который попы рассказывают, – общий. С котлами, с огнем неугасающим… А настоящий ад, он ведь у каждого свой… Но ты об этом не думай! Главное, не подходить. Гиблое это место…
Они шли дальше молча. Лиза отряхнула с себя воспоминания о страшных голосах и снова с любопытством смотрела на жизнь города. Лизе бы очень хотелось еще порасспрашивать Фомича, например, о странном соборе в небе над городом и о черной туче, несущейся вокруг него в бесконечной пляске, но она решила больше не мучить старика вопросами, он тяготился ролью экскурсовода. Дальше они шли в тишине, и Лиза просто с интересом разглядывала необычный мир вокруг.
В зеленоватом мерцании больших мониторов, которые, казалось, росли из стен жилища Оракула, кожа Хутулун выглядела фарфоровой. Царевна не отрывала взгляда от монитора: теперь, когда Оракул знал, куда смотреть и за кем следить, они провели последние несколько часов вместе, наблюдая за приключениями Степана и Фомича в настоящей Москве. Они видели спасение Лизы и битву в переулках у Патриарших прудов и напряженно следили за освобождением Антона. Царевна отвернулась от экрана и посмотрела вверх, туда, где под потолком висел Оракул.
– Ты думаешь, у него получится? – в голосе Хутулун звучала искренняя, почти детская надежда.
– Государыня-царевна, мне трудно сказать, – Оракул задумался, и зал наполнило тихое жужжание электроники. – Он, очевидно, на правильном пути… Он настойчив и даже храбр… По-своему. Вот уж кто бы мог подумать, что я такое когда-нибудь про мента скажу… Понимаете, я могу просчитать вам математическую вероятность его успеха, но это никак нам не поможет, потому что в итоге всегда все зависит просто от удачи. Повезет ему или не повезет.
Царевна кивнула. По сравнению с ней Оракул был молод, но говорил ровно то, что подсказывал Хутулун ее долгий опыт. Больше семисот лет провела она в другой Москве. Хутулун видела все, что когда-либо переживал город: видела страшные пожары, эпидемии, нападение ордынцев и польскую оккупацию, восстания и чумные бунты, две революции и немецкие бомбежки. Она прожила вместе с городом так долго, что ее «я» маленькой любопытной и немного избалованной девочки почти растаяло во всепожирающем сознании гигантского старого города. Она вспоминала всех Теней, с которыми ей довелось встречаться, и с удивлением отмечала, что Степа был по сравнению с ними… нет, не лучше и не хуже, а просто совсем другим. В нем было какое-то невиданное ею раньше упорство и готовность довести дело до конца.
Первым из всех героев, которых находила себе когда-нибудь Москва, Степа уловил что-то очень важное в назначенной ему миссии. Последние несколько часов царевна, если она будет сама с собой честной, думала о Степе даже больше, чем о городе. И ей казалось, она нашла ответ: Степе было важнее найти убийцу одной девушки и спасти другую. Большая задача спасения города не занимала его так сильно, как вопрос двух маленьких, но важных человеческих судеб. Царевне нравился этот вывод, и она надеялась, что права. Если быть совсем честной, думала Хутулун, ей был интересен этот необычный мужчина… Тут она внутренне одернула себя. Вот уж когда не время думать о романтических отношениях.
– Вы правы. Повезет или не повезет.
Хутулун снова повернулась к стене мониторов. В Подмосковии электроника была невозможна, но она существовала в мире Оракула, в той части, которую можно было увидеть снизу, и Хутулун, а также некоторые другие жители Подмосковия, периодически этим пользовались.
Хутулун и Оракул видели, как Фомич с Лизой добрались до входа в другую Москву, и сейчас царевна как будто опомнилась:
– Мне же нужно найти эту живую девушку, которую сюда притащил старый дурак. Сто тридцать лет такого не было и вот опять!
Оракул, конечно, был не таким старым и не таким мудрым, как царевна, но ему показалось, что презрительный эпитет, которым вполне заслуженно наградила Фомича царевна, говорил скорее не о ее гневе, а о зависти. Хутулун не сердилась на Фомича, она, и эта мысль удивила Оракула, завидовала Лизе…
– Государыня-царевна, я уверен, что Фомич приведет ее сразу к вам, – видя, что царевну такое предположение совсем не успокоило, Оракул попытался поскорее сменить тему. – Неужели подобное случалось и раньше? Ну, чтобы живые в наш мир попадали?
Хутулун, казалось, была и рада отвлечься от своих мыслей. Она даже улыбнулась, хотя быстро снова погрустнела.
– С тех пор как я попала сюда, это происходило, кажется, семь раз. Или восемь? – Царевна снова отвернулась от мониторов и посмотрела прямо на Оракула. – Сложно признаться самому себе, что ты мертв. Сложно смириться с мыслью, что ты никогда больше не увидишь своих любимых, своих родных… Почти всегда это были истории про любовь. Отцы, которые хотели сказать последнее «прощай» своим сыновьям, матери, любовники… Мы все можем пусть ненадолго, но выйти обратно в настоящий мир. Но некоторым этого мало, и они пытаются за руку привести тот мир к нам.
Хутулун помолчала, как будто вспоминала что-то.
– К сожалению, заканчивалось все одинаково: человеческое сознание, по крайней мере раньше так было, не готово к встрече с неведомым и таинственным. Все, кто попадал сюда живым, возвращались домой искалеченными и доживали остаток в сумасшедших домах или клиниках. Надеюсь, что с нашей девушкой будет иначе!
И снова голос царевны выдал ее душевное волнение. Казалось, Хутулун сама это поняла, потому что повернулась к дверям.
– Следите за Тенью. Он – наша единственная надежда. И за тем, другим, тоже следите…
Выходя из башни Оракула, царевна внутренне ругала себя. Глупая, ну как можно позволить эмоциям мешать тебе в такой день. Судьба всего ее города на кону, а она позволяет себе ревновать. И кого? Девушку, потерявшую сестру, пережившую только что немыслимые испытания. Хутулун ускорила шаг и почувствовала, как за спиной у нее прибавили шаг ее молчаливые охранники. Они шли поодаль, чтобы не нарушать границы личного пространства царевны, но все-таки не очень далеко, чтобы броситься на ее защиту в случае необходимости.
«Да, – думала Хутулун, направляясь к выходу из переулка. – Я действительно ревную эту девчонку. Ревную ее к жизни, которой я не пожила, а она еще поживет. Что бы ни случилось, Лиза переживет ближайшие несколько дней, и жизнь ее, пусть и непростая, пройдет под настоящим небом, в мире, наполненном цветами, звуками и запахами, а не в этом мрачном склепе». Додумав грустную и завистливую мысль до конца, царевна немного успокоилась и переключилась на другую, не менее тревожную, но куда более важную мысль.
Впервые на экране Оракула она увидела человека, который грозил ее городу, и он ее напугал. Хутулун в своей жизни повидала много злодеев. Больше половины всех тех, кто попадал в Подмосковие, были, мягко скажем, людьми не самыми лучшими. Сюда попадали не только невинные жертвы, но и настоящие убийцы, воры, насильники, садисты и маньяки.
Хутулун помнила, какое впечатление на нее произвел Федор Рябой – конюх графа Воронцова. Федор любил кнут. Будучи еще графским кучером, Федор не упускал случая стегнуть лошадь побольнее, чем вызвал гнев его сиятельства и был сослан на конюшню. Сначала Федор старался, честно кормил и поил лошадей, чистил конюшни от навоза и был образцовым работником. Но мысль о кнуте не оставляла его. Он грезил кнутом. Он стал тайком бить графских лошадей. В тишине ночи, когда весь двор спал, он пробирался на конюшню. В итоге и это перестало доставлять Федору удовольствие. Выпив для храбрости, однажды ночью он прокрался в людскую и выкрал кухаркину дочку Ксению, двух месяцев от роду, и запорол до смерти на дворе за барским домом.
Обессиленный Федор уснул прямо рядом с тельцем своей жертвы, где и был поутру найден новым графским кучером. Графу об истинной судьбе Рябого никто не доложил. Управляющий лишь пожаловался ему, что Федор, будучи пьяным, ушел со двора и не был обнаружен. Такое случалось. На деле же слуги графа закопали живого Федора под плакучей ивой на берегу пруда. Федор был жив и, пока его закапывали, смотрел заплывшими от синяков глазами на своих палачей. Смотрел скорее с пониманием, нежели с осуждением.
Хутулун помнила Федора. Она помнила еще десятки разных людей, совершивших самые чудовищные злодеяния, но, глядя на них, она никогда не чувствовала того животного ужаса, который вызвал у нее этот Игорь Валерьевич. Даже сквозь экран монитора пробирала ее ледяная пустота его души. Это было не зло, не коварство и не желание увидеть чужие страдания, а именно пустота. И она пугала царевну, ведь пустоту легко заполнить настоящей тьмой.
На выходе из переулочка на Хутулун буквально налетел Фомич. Он то ли вел, то ли тащил за собой Лизу. Живая девушка сразу понравилась царевне, и она быстро забыла свои тяжелые мысли. Ей хотелось только обнять и пожалеть Лизу. Лизина одежда порядком запачкалась, а кое-где и просто изорвалась до лохмотьев, и девушка с трудом держалась на ногах.
– Лиза, здравствуйте.
Лиза подняла на царевну усталый непонимающий взгляд. Осмотрела ее. Удивилась ее старомодной одежде, ахнула, разглядев страшную рану на шее, но все-таки нашла в себе силы ответить.
– Здравствуйте…
– Вы устали. Я постараюсь вам все объяснить потом, когда вы отдохнете, – Хутулун повернулась и строго посмотрела на Фомича. – Отведи ее к себе и уложи спать.
И немедленно возвращайся ко мне в терем.
Фомич мрачно глянул на Царевну из-под косматых бровей и потащил Лизу дальше по улице. Туда, где на холме у реки стоял его собственный маленький храм.
Глава 16. Май, 1915 год
Натаниэль Хейвард III яростно застучал кулаком по столу, привлекая внимание официанта. Он только что допил третью бутылку шампанского и остро ощущал желание, нет, даже потребность, немедленно приступить к четвертой. Кровь стучала у него в висках, и его и без того красное лицо стало пунцовым. Нет, не таким представлял себе Натаниэль, или просто Нэйт для близких друзей, завершение своего европейского путешествия. Последний месяц он прожил в Санкт-Петербурге и заехал в Москву буквально на несколько дней, по пути в Лондон, откуда он собирался отплыть