на родину. Знал бы он, что его ждет в Москве, – никогда бы ноги его не было в этом проклятом городе.
Он послушался совета друзей непременно сходить в самый модный клуб Москвы в саду «Аквариум». Теперь он понимал, что это был не совет, а злая шутка. Они не могли не знать, как Нэйт реагирует на освобожденных рабов. Ну конечно, они ведь слышали, и не один раз, его гневные речи о «ниггерах», об этих животных, представляющих для честных христиан лишь смертельную опасность. Нэйт, быть может, и рад был бы стать более терпимым и приспособиться к новым нравам, но он вырос на табачной плантации своего отца, в доме, который построил его дед. На их плантациях работали больше двух тысяч рабов, и Нэйт с самого раннего детства знал, что раб – не человек, раб – предмет. «Вот представьте себе, что с вами заговорит стул, на котором вы сидите за ужином, – говорил друзьям Нэйт. – Почему он должен говорить с вами? Его единственное предназначение – комфортно удерживать ваш зад. У стула нет прав, он просто предмет мебели!»
Зал дорогого ресторана поплыл у Нэйта перед глазами. Может быть, четвертая бутылка была ошибкой? Нет, ошибкой было сюда вообще явиться. Нэйт пришел поздно, но был встречен у дверей услужливым чернокожим, что вызвало у него одобрение: русские еще не подвержены всем новомодным глупостям, и у них черные знают свое место, подумал он про себя. Он позволил черному провести себя по клубу, показать ему ресторан и сцену, на которой выступали лучшие московские певицы, а также приватные кабинеты, в которых счастливчики могли с ними уединиться.
Нэйту нравился «Аквариум», нравился услужливый черный, напоминавший ему о комфортном детстве. Но тут к черному подошел управляющий рестораном и, согнувшись в поклоне чуть ли не до земли, спросил: «Не угодно ли Федору Фридриховичу встретить господина начальника полиции, который сегодня у них ужинает и который изволил осведомиться, не подойдет ли к нему хозяин заведения для короткого разговора?»
Нэйт стоял как громом пораженный: черный издевался над ним. Он сознательно играл роль почтительного слуги, говорил с Нэйтом примитивным английским черных рабов, а сам он на самом деле хозяин этого огромного дорогого клуба, уважаемый человек. Фредерик Томас, он же Федор Фридрихович, с довольной улыбкой смотрел, как меняется выражение лица богатенького американца. Насмехаться над туристами с далекой родины уже несколько лет было одним из его любимых развлечений. Несмотря на то что такой фокус он проворачивал сотни раз, он неизменно приносил ему глубочайшее удовлетворение. На чистом русском он ответил управляющему, что непременно подойдет засвидетельствовать свое почтение высокому полицейскому чину, холодно поклонился Нэйту и вышел, оставив его наедине со своей яростью.
Покачиваясь, Нэйт встал, бросил на стол крупную купюру и пошел к выходу. Он чуть не сбил официанта с большим подносом, заставленным тарелками, даже не заметил и, пошатываясь, вывалился на улицу. Свежий воздух помог ему немного прийти в чувство, и к воротам сада он шел чуть более уверенно. В воздухе пахло весной и цветами. За оградой на улице стояли экипажи и даже один автомобиль, что пока для Москвы было скорее диковинкой. Нэйт решил постараться забыть эту неприятную историю. Хотя бы до момента своего возвращения в Америку, а уж там он поговорит со своими «друзьями», это он им обещает.
Нэйт слишком поздно заметил в тени деревьев у выхода из сада фигуру того самого ниггера. Он стоял и о чем-то неторопливо говорил с двумя рослыми парнями в черных костюмах и модных шляпах. Ниггер курил трубку и говорил с ними не как с равными, что было ясно по всему его виду, а как со слугами. Кровь Нэйта закипела. Поскорее бы пройти мимо отвратительного зрелища. Но ниггер заметил его, вынул трубку изо рта и с издевкой поклонился Нэйту.
– Надеюсь, вы провели незабываемый вечер с нами, мистер Хейвард, – сказал он.
Это была уже даже не насмешка, а оскорбление. В былые времена за такие слова его бы запороли насмерть плетьми на конюшне, а сейчас… А сейчас Нэйт проглотит оскорбление? От черного? Никогда в жизни. Нэйт развернулся и со всей силы ударил черномазого. Точнее, он думал, что ударит его. Нэйт не рассчитал ни силу удара, ни свои возможности. Чернокожий сделал полшага назад, а Нэйт растянулся на земле. Ярость придала ему сил. Он вскочил и вытащил из внутреннего кармана пальто револьвер.
В темноте сада мелькнуло лезвие ножа, и Нэйт снова упал на землю. Федор Фридрихович, он же бывший американский гражданин, сын освобожденного раба, Фредерик Брюс Томас, брезгливо поморщился и осмотрел свой дорогой белый костюм.
– Беня, это было лишним.
Рослый Беня только пожал плечами.
– Ну а как бы он попал в вас? Нехорошо бы вышло. Куда бы мы без вас, Федор Фридрихович?
Федор нагнулся над телом и аккуратно взял его за руку, проверяя пульс. Нэйт Хейвард III был, вне всяких сомнений, мертв. Как говорят в Америке, «как дверная ручка». Прискорбно, подумал Федор. С другой стороны, надо знать меру в алкоголе и не доставать оружия без повода. Он повернулся к Бене и стоявшему рядом с ним Фоме.
– И что вы прикажете мне с ним делать? Известить полицию? Дать сотню объяснений и другую сотню взяток?
Вы об этом подумали?
Беня пожал плечами.
– Не извольте беспокоиться, Федор Фридрихович. Дело привычное. К Авдотье на Тишинку свезем, она его порежет да где-нибудь на огородах закопает. Она говорит, у нее от таких удобрений огурцы лучше растут.
Вдвоем с братом они подхватили под руки тело неудачливого южного аристократа и поволокли его к черному ходу. Федор молча смотрел им вслед. Потом разжег заново потухшую трубку, сделал несколько затяжек и направился обратно в клуб. Ночь только начиналась, и у него впереди было еще много дел.
Антон отжал педаль газа до упора, и 562 лошадиные силы «эскалейда» понесли машину вперед с такой скоростью, что их со Степой буквально вжимало в сиденья. Глубокой ночью движение на Кутузовском было свободное, и они вполне могли себе позволить разогнаться. Гаишники Степу не беспокоили, черный внедорожник с мигалкой, пусть даже и не включенной, и номерами АМР мог ехать по Москве с любой скоростью, и если Антон никого не собьет и ни во что не врежется, то ни один гаишник города даже второй раз не взглянет на их машину.
Вот уже десять минут они ехали в полной тишине. Антон сжимал руль так крепко, что у него побелели костяшки пальцев. Степа откинулся на сиденье и внимательно разглядел парня: худощавый, с аккуратной стрижкой, в клетчатой рубашке и джинсах, Антон выглядел обыкновенным студентом, а никак не избалованным мажором и уж тем более не сыном второго самого могущественного человека в стране. Степа уже раньше решил для себя, что Антон ни к смерти девушки Сони, ни к его собственной смерти прямого отношения не имел, но точно что-то знал, и Степе во что бы то ни стало необходимо было выяснить, что именно. Так что разговор с ним надо было начать подумавши.
Степа наклонился к большому дисплею на приборной доске машины и ввел в навигатор адрес: Электрозаводская, 21.
– Нам сюда. Рули.
Антон испуганно глянул на экран навигатора. Эта часть Москвы была ему незнакома.
– А что там?
– Там дверь нам нужная. И вопросы пока я буду задавать, а ты рули.
Антон кивнул. Он старался не смотреть на своего собеседника, слишком уж жутким выглядел его череп в свете уличных фонарей. Он понимал, что странный человек его убивать не собирается, но менее страшным и опасным он от этого все равно не выглядел. Он старался целиком сконцентрироваться на дороге. Антон хорошо знал эту машину, Мертвый неоднократно подвозил его, а иногда даже давал погонять. И, сидя за рулем, Антон смог хотя бы чуть-чуть расслабиться, хоть ненадолго прикоснувшись к своей старой и привычной жизни.
Перед тем как Степа попрощался с Фомичом, он спросил у него, как им с Антоном потом попасть в другую Москву. Собственно, адрес, который Степа только что ввел в навигатор, и был адресом того прохода, который посоветовал ему старик. Речь шла о знаменитом здании московского электрозавода, заложенного в 1915 году архитектором Евлановым. Степа много раз проезжал мимо этого странного дома из красного кирпича. Когда-то его первыми хозяевами, владельцами каучукового производства, он был задуман как настоящий готический замок с окнами-розами и высокими башнями. Однако потом случилась революция, и концепция поменялась. Построенное здание до сих пор отдаленно напоминало замок, но уже более скромный. По словам Фомича, именно здесь, в северном углу дома, был самый удобный для Степы и Антона путь обратно в Подмосковие.
Степа нагнулся вперед и открыл бардачок. Он уже ознакомился с довольно обширной коллекцией оружия, которую Мертвый хранил в багажнике, и теперь хотел проверить, не найдет ли в бардачке чего-нибудь полезного. Кроме документов и фонарика Степа с благодарностью обнаружил там начатую пачку красного Marlboro – его любимых сигарет. Он закурил и повернулся к Антону.
– Ты девушку свою убил?
Антон вздрогнул, как будто его ударили. Стараясь не глядеть на Степу, он почти шепотом ответил:
– Нет.
– А кто?
– Мертвый.
Степа второй раз слышал такой ответ. Первый раз ему так ответил покойный полковник Моргунов. Получается, зря он тогда на него сердился… – Это что, кличка такая?
– Это фамилия. Иван Мертвый. Он мне объяснял, что когда из Афгана вернулся, то поменял. А какая у него прежде была фамилия, я не знаю.
Степа удовлетворенно кивнул. Не то чтобы это что-то меняло, но ему почему-то было важно, что за убийствами стоит обычный человек из плоти и крови, а не какая-то очередная потусторонняя шняга.
– А ты его откуда знаешь?
– Он начальник охраны моего отца. Я его с детства знаю, он с ним всегда.
– А откуда знаешь, что он убил?
– Я видел.
Антон очень старался, но все-таки у него не получилось удержаться, и слезы градом брызнули из его глаз. Он рассказал Степе про то, как они познакомились с Соней, как они встречались и как они вместе придумывали себе будущее. Все рассказанное к делу отношения не имело, но Степа его все равно не перебивал и внимательно слушал. Антон рассказал Степе про машину – единственный по-настоящему для него важный подарок отца, про то, как Мертвый усадил его рядом и как он пытался из закрытой машины докричаться до Сони, когда они медленно ехали за ней по пустынной улице. Рассказал о том, как Соня начала переходить дорогу, как Мертвый нажал на педаль газа, и как он, Антон, пытался ему помешать, но не смог. И тут Антон начал рассказывать про звук, который он услышал, когда их машина сбила Соню, но Степа прервал его.