В тот же момент инстинкты сработали. Встрепенувшись, юноша выпрямился, всмотрелся в бредущих мимо прохожих. На мгновение задержал взгляд, не ошибся ли? После чего, удовлетворенно кивнув, выскользнул со своего наблюдательного пункта и влился в уличный поток. Подстроил шаг так, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время, стремительно миновал порог обители. Стражники на входе не шелохнулись, небольшой ручеек людей тек, не прекращаясь. От этого становилось еще неуютнее – возможно, он поспешил с выводами, бравируя отказом от материального. Большинство не было готово к потерям подобного толка. Сгинувшие в кратере вещи были тем якорем, который помогал всем присутствующим существовать.
Юноша пристроился к очереди: придал лицу максимально унылое выражение (что, честно сказать, получилось почти искренне). Не прошло даже пяти минут, а он уже был далеко не последним. Капюшон начал становиться обузой, плотная ткань прилипла ко лбу и затылку, по лицу пот не просто скатывался, а тек ручьями. На рубашке расплылись пятна, по размеру готовые посоперничать с небольшим озером. Схожие ощущения явно испытывали все окружающие, очередь смердела так, что слезы на глаза наворачивались.
Сейчас Рик уже даже жалел, что не утратил никакого имущества, – это добавило бы мотивации. Пытаясь взбодриться, он вспомнил, как однажды проторчал целую ночь в, по сути, сугробе. Ему было… Двенадцать. Цель тогда была куда более ясна, но куда менее доступна. С тех пор мочки ушей были отморожены намертво, ткни иглой – не заметишь, а пальцы ног… Неважно. В любом случае, воспоминания о снежном, ледяном покрове, лежащем тогда на Карпете, лишь усилил страдания. Интересно, как поступают те, кто не захватил с собой даже воды?
Словно отвечая на его вопрос, какая-то женщина, издав тихий хрип, повалилась на брусчатку. Рик поморщился. Снова. Солнце явно успело доконать очередную несчастную, но поначалу никто не сдвинулся с места. Прошло несколько секунд, люди стали потихоньку, маленькими шажками, продвигаться вперед, заполняя прореху в очереди.
Рик поднял одну бровь. Безразличие окружающих вполне согласовывалось с его представлениями о человеческой природе. Обморок этой дамы означал лишь то, что ожидание на солнцепеке стало чуточку короче, он сдвинулся вместе со всеми. Неужели всем стало настолько все равно, что ее так и оставят лежать у всех под ногами? Даже по меркам животного городского общества это было бы… впечатляюще жестоко.
Наконец из боковой постройки вынырнула пара слуг. С ничего не выражающими лицами они оторвали тело от земли. Носилок не имелось или не полагалось; ухватившись за голенища сапог и подмышки, служащие замка потащили женщину прочь. Толпа проводила их взглядом. Ни капли удивления или сочувствия. Рикард понадеялся, что ее хотя бы приведут в чувство, а не просто выкинут за пределы двора.
– Первая пошла.
Как удачно. Он покосился себе за спину, следом в очереди стоял плюгавенький мужичок, почти на голову меньше ростом. Выглядел он откровенно паршиво и за те несколько секунд, что Рик смотрел в его сторону, успел пару раз почесать редеющие, свалявшиеся волосы на макушке. На вид ему было под сорок, но юноша допускал, что мог ошибиться минимум на десяток лет, причем в обе стороны. Тяготы никогда не влияли на внешность положительно. А у этого персонажа жизнь явно была нелегка. Рикард бросил пробный камень:
– О чем ты?
Мужичок блеснул глазами, радуясь, что втянул кого-то в диалог.
– Ну а как? Пока торчишь тут весь день, кучу таких увидишь. Солнышко-то жарит, ага?
Сильных переживаний по этому поводу он явно не испытывал.
– А сколько еще стоять?
– По моим прикидкам, – мужичок сощурил глаза, словно и правда считал в уме, – часов через пять будем у дверей.
– Откуда такая уверенность?
– Не первый раз же.
Рик сложил два и два.
– Ты уже стоял тут?
– Ага! И вчера, и позавчера…
Юноша едва заметно поморщился. В другие дни он проморгал столь ценного собеседника.
– Какой толк…?
Мужчина посмотрел на него, как на дурака.
– Парень, а ты того… Точно наш?
Вопрос поставил юношу в тупик.
– Ваш – это чей?
– Ну, кто к бумажкам стоит, на подпись. А не подосланный какой-нибудь…
– Подосланный кем?
– Святошами там или стражей…
– А похож? И зачем бы?
Собеседник цепко оглядел его, но явно не увидел ничего подозрительного. Хмыкнул, заговорил, понизив голос:
– Просто странно, что обычных вещей не понимаешь. Сам-то внутри не бывал еще, ага? – Увидев кивок, он приободрился. – Ну вот. Заходишь внутрь, они тебе бумажку суют, мол, крестик ставь, сюда и сюда. Да расскажи, какое имущество бедой прибрало. Церковник с твоих слов записывает. Бедолаги стекаются сюда, кто поумней – приходят раньше. А те, кто прутся сейчас, видят, что народу тьма. Но все равно ведь стоят, верно говорю? Это сегодня я припозднился, так бы уже стоял вон под тем деревом.
Мужичок даже примолк, действительно взгрустнув об упущенных возможностях. Рик поторопил:
– Ну?
– Ну. А те, кто придут после обеда, им что? Ясно ведь, что уже не попадешь внутрь.
– Приходить в другой день?
– Ага. И стоять, как мы по жаре. Но ведь есть те, кто рано вставать не привык, смекаешь? Ты представь, поднимаешься с лежанки на рассвете, а потом торчишь тут часами.
Рик прозрел.
– Продаешь место в очереди?
– Ага, только ты не ори так. – Он вновь снизошел до шепота. – Это вроде как не запрещено, но кто знает? В общем, терпишь до двери, ближе к делу смотришь, кто заходит во двор и нос воротит. И говоришь, мол, так и так, можете вместо меня зайти. За монетку.
– Вылавливаешь народ, значит…
– А как еще монеты добывать в наше время? Так что – ждем.
– А ты сам уже все подписал?
– Было дело, – мужчина причмокнул губами, – на пятый день… Или на четвертый? Я-то сразу смекнул, что стоит поторопиться. Ну и рассказал им там, мол, утратил, эээ, отчий дом. Между нами, то была скорее собачья конура, только еще хуже. Но кто теперь проверит, ага? Главное, что с моих слов записали красиво. – Он хихикнул. – А у тебя, парень, что? И как тебя звать вообще?
– Вильгельм. Тебя?
Рик назвался именем владыки из чистого озорства. Собеседник подвоха не заметил, наоборот, понимающе кивнул.
– Сразу ясно, в честь кого назвали, да и возраст подходящий. Родился небось сразу после войны? Ага? Ну, меня Мартин звать.
Юноша пожал грязную ладонь, успех нужно было закрепить. Направляясь к обители, он был готов проторчать тут впустую весь день. Шанс с ходу выловить из толпы кого-то, кто мог обладать нужными ему сведениями, был ничтожно мал. Сжав протянутую руку, Рик скользнул по ней взглядом, никак не выдав своего удовлетворения. Мал, да удал. Не зря он доверился собственным глазам, даже в полной темноте они могли сослужить хорошую службу. А уж при свете дня…
Ту часть, где предполагалось рассказать о собственных потерях, юноша благоразумно пропустил. Все что можно он растерял еще по дороге в Фарот, но Мартину этого знать не следовало. А еще Рик подозревал, что за душой у мужчины не было даже покосившегося сарая. Но, верно сказано, кто теперь проверит? Кратер отправил в небытие тысячи домов. Увы, многие владельцы ушли на ту сторону вместе со своим драгоценным имуществом. А те, кому посчастливилось этого избежать… Во времена несчастий и катастроф во многих людях контроль над разумом берет неизменная человеческая черта – жажда обогащения.
В Мартине его интересовало совсем другое. Грязь на изношенных рабочих ботинках. Расплывшиеся по одежде белесые разводы. Плохо различимые, но вполне заметные, если знаешь, куда смотреть. А главное, забившаяся под ногти и покрывающая мозолистые ладони пыль напополам с остатками строительного раствора да редкие занозы.
– И как, много монет удается собрать?
– Да как сказать… Кто-то и на серебряную монетку не поскупится, а кому-то и медяка жалко, ага? Но я всегда говорю: люди добрые, коли так низко цените место у дверей, так постойте сами, я ведь и сам тогда внутрь зайду. Главное, вежливо все, люди ведь любят, когда с почтением все, уважительно, ага?
– Ага.
– Мнутся поначалу, а куда денешься? Меньше семидесяти медяками ни разу не было, – похвастался собеседник.
Рик нацепил на лицо улыбку.
– А чего тогда лишь на пятый день явился? Где семьдесят, там и серебряник. Пять дней – пяток серебра. Коли бы мне неделю назад кто подобное рассказал, я бы раньше пришел…
Они сделали еще пару шажков вперед. Мартин обреченно махнул рукой.
– Эх, Вильгельм, попал ты прямо по живому. Работал я, радовался еще, дурак. Дельце привалило, как все случилось, пока все суетились, мы с мужиками туда-сюда по городу. Жутко было, я тебе скажу…
Волна удовлетворения прокатилась по телу, Рик сдержался, чтобы никак не выдать своего настроения, Мартин меж тем продолжал жаловаться:
– …женщины рыдают, дети орут, мужики с бешеными глазами по улицам бегают. Тогда ведь еще сказали, мол, ворота прикрыты. Насколько? Непонятно. Мне-то неважно, никуда не собираюсь отсюда. А народ тем утром ломанулся, видать, подумали, сейчас Годвин начнет кратеры по всему городу делать. Дураки, ага? Словно это лопатой все выкопано, а не мальчонку проморгали…
Запнувшись, он огляделся, явно опасаясь лишних церковных ушей. Вокруг царило сонливое уныние, Мартин облегченно выдохнул.
– О чем бишь я… Ага! Ну, значит, радовался, работа привалила. Но, честно скажу, зря бодрился.
– Почему? Что делать-то надо было?
– Так помосты ведь, строитель я! Видел, откуда они по утрам вещают? Это все мы.
Мужичок выгнул грудь колесом. Юноша вновь задержал взгляд на следах на одежде. Цементный раствор, ровно тот же, каким были заляпаны возведенные по городу сцены, с которых церковники давали свои представления.
Еще в первую ночь, пока они вышагивали по пустым улицам Фарота, его зацепила обстоятельность постройки. Не какой-то деревянный помост, сколоченный наспех, с торчащими в разные стороны гвоздями. Настоящий плацдарм для представлений – сегодняшняя проповедь у церкви Анны лишь укрепила сомнения. Почти монумент, каменный, статный. Про-ду-ман-ный. Последнее слово он произнес в своей голове по слогам.