Мысли о других вытеснила крепкая рука, взявшая его за воротник. К шее приникло лезвие, кожа покрылась мурашками, несмотря на то, что бедро горело. Неизвестный приподнял его над землей и неожиданно женским вкрадчивым голосом проговорил:
– Старый лис, можешь сколько угодно скакать по каменному пятачку. Вот только твои друзья не столь ловки и дерзки.
Тишина, дым начал постепенно редеть, вокруг проступили силуэты. Тот же голос добавил:
– Я слышала, ты всегда стоял горой за своих людей. Тем лучше.
Лезвие вжалось глубже, Эдвин против воли сглотнул. В словах прозвучавших над ухом слышалась холодная расчетливость:
– Пришло время поговорить.
Интерлюдия. Соблюдение постулатов
Человек на стуле был залит кровью. Рубаха, больше похожая на половую тряпку, влажно облепила худое, угловатое тело. Волосы растрепались и торчали во все стороны неаккуратными космами. Оба глаза заплыли (левый куда больше, чем правый), на лице не было живого места, одно ухо было вывернуто. Разбитые губы кривились в страдальческом изгибе, дополняя гримасу боли на физиономии пленника. Костлявые руки безвольно лежали на подлокотниках, ни одного ногтя на них не осталось. Запястья, как и лодыжки, были небрежно примотаны к креслу обрубками веревки, натертая кожа темнела под узлами.
Джеррен внутренне содрогнулся. Руки он заложил за спину, ногти до боли впились в ладони. Пленник был нехорошим человеком, это он знал точно. Молва о плохих деяниях порой разносится куда быстрее, чем хотелось бы. Но еще стремительнее Мир облетают новости о чужих неудачах. Это мужчину и сгубило.
Но несмотря на это, Джеррен держался из последних сил, глядя, как ломаются тело и дух пленника. Сначала одно, потом другое. Теперь существо на кресле напоминало лишь изломанную человеческую оболочку, сосуд для остатков жизненных сил, не более. Хью почти уничтожил этого человека. А ведь еще не было задано ни одного вопроса и не было получено ни одного ответа. А ответы были очень нужны. Поэтому Джеррен терпел.
Всю юность и молодость он провел в казармах кадетского корпуса. С детства Джеррен был куда крупнее сверстников, но честно признавал, что явно уступает им в количестве мозгов. Он не был идиотом, нет. Просто понимал, что есть те, кто исполняет приказы, и те, кто эти приказы выдумывает. Рассудив, что явно не относится ко вторым, юноша понял: явных путей с задворок столичных трущоб два: стать бандитом или солдатом. Он выбрал второе.
Казалось бы, не зря. Долгие годы подготовки, марша и тренировок пришлись ему по душе; оглядываясь назад, Джеррен не хотел бы ничего изменить. До определенного момента. Готовность следовать приказам привела его в это самое место. В темную комнату, скудно освещенную десятком свечей. Посреди которой стоял стул с изломанным пленником.
На нечто большее, чем стать обычным городским стражником, он не рассчитывал. Поэтому приглашение в гвардейский корпус обухом ударило по голове. Даже не показалось странным, что в тот месяц он перевелся в одиночестве, да еще и так быстро. Без лишней бумажной возни и болтовни. Джеррен до сих пор помнил свой трепет, когда впервые провел ладонью по серебру доспеха, который ему вскоре предстояло надеть. И помнил свое изумление, когда таким же серебром блеснул протянутый ему кинжал.
Теперь-то он понимал, что паутинка преданности плелась вокруг аккуратно и чинно. Первые два года его не трогали, лишь помогали ползти вперед по солдатской лестнице. Приучили слушать приказы конкретных людей и игнорировать пожелания других. А затем – настоящий подарок. Перевод в полк, во главе которого стояла легенда. Каждый в столице знал это имя, многие знали и кличку, но гвардейцы меж собой почтительно говорили лишь одно слово: генерал. И все сразу понимали, о каком генерале идет речь, даже спустя столько лет.
Джеррен отправился на восток, а блестящий серебром кинжал поехал вместе с ним, ножны были крепко обернуты тряпицей. Сказали, что так надо? Значит, надо. Применять оружие за весь долгий срок владения так и не пришлось, и поэтому все было в порядке. Наверное.
К тому времени полк квартировался в Теодоре уже кучу лет, но он влился в новый отряд так, словно служил там с самого начала. Тем гаже было постоянно давить в голове мысли о том, что попал он туда не просто так. Но дни складывались в недели, а недели в месяцы, и подобные размышления отошли на второй план. До поры.
Когда его выдернули из постели посреди ночи и сказали немедленно собираться, Джеррен всполошился. Еще больше всполошился, узнав, что его включили в небольшой отряд под прямым командованием генерала. На словах. А на деле…
Роше ему никогда не нравился. Пусть пересекались они не столь часто, но этот хлыщ всем своим видом демонстрировал непринятую в солдатской среде надменность. Будто знал что-то, о чем остальные и не догадывались. Войско шепталось, но адъютанту генерала все спускали с рук. А когда выяснилось, что они, Джеррен и Роше, одного поля ягоды, гвардеец лишь с тоской вздохнул. Но не удивился.
С куда большим грузом на душе он вынул из свертка давно забытый кинжал. Где на этом пути он может сгодиться – гвардеец понятия не имел, но приказу подчинился, взял с собой. Скрепя сердце. И кто знает, может, благодаря клятому оружию он и был жив. Ведь как противостоять человеку, который владел талантами, куда более мерзкими и не поддающимися описанию? Он чурался блеска кинжала, но, когда вор возник за спиной, полоснул не задумываясь. Словно чужая рука направляла его движения в тот момент.
Впрочем, Джеррен все равно проиграл. Даже дважды. В короткой схватке с беглецом искривившийся навсегда нос теперь служил напоминанием. И в битве с самим собой. С того дня на душе у гвардейца не было покоя. В конце концов паутинка лопнула. Ушли в небытие все годы, проведенные в сплетенном вокруг него коконе. Джеррен сбросил сдерживающие его оковы и пошел на поклон. Был готов понести наказание. И сейчас, глядя на корчившееся на кресле тело, он понимал: приговор уже приведен в исполнение, и до искупления еще далеко. Но он терпел. Ради генерала.
Хью, неторопливо прохаживающийся сейчас по комнате, никаких угрызений совести явно не испытывал. Последней его эмоцией был понимающий кивок, когда Джеррен сказал, что не хочет марать руки. После были только пытки и кровь. Что чувствует пленник, которого медленно убивают, даже не задав никаких вопросов? Который воет, не зная, как прекратить бесконечную боль?
Дверь наконец распахнулась, прервав его размышления. Роше вплыл в комнату, взглянул на кресло, молодое лицо искривилось. К презрительной гримасе, которую адъютант обычно демонстрировал Миру, теперь добавилось еще и отвращение.
– Ты замарался. – Он оглядел Хью. – Перед возвращением проверь, чтобы не осталось ни единого пятнышка. Ни единого.
Гвардеец кивнул. Роше повернулся к Джеррену.
– А ты слишком чистенький. Какие-то проблемы?
– Он и так почти сдох. Работай мы в четыре руки – допрашивать сейчас было бы некого.
Собственный голос показался ему чужим, ненатуральным, но Роше лишь задумчиво кивнул. Его внимание уже полностью занимал пленник. То, что он в сознании, можно было понять лишь по слабому блеску правого глаза, который сейчас метался между тюремщиками. Сморщив нос, адъютант заложил руки за спину и наклонился вперед.
– Иеремия, верно?
Блеск и молчание.
– Не откликается. Быть может, мне называть тебя Постулат?
Тишина.
– Хм. Тогда, возможно, мне стоит попросить Хью вернуться к работе? Да, пожалуй, так и сделаем. Хью…
– Не ндо.
В едва слышном шепоте с трудом угадывался голос, которым пленник выл, когда они затаскивали его внутрь. Теперь выбитые зубы явно мешали ему говорить, а сил почти не осталось. Но Роше удовлетворенно кивнул.
– Хорошо. Тогда мы поговорим. Ты знаешь, почему ты здесь?
Тихий шелест:
– Нннт.
– Знаешь. Мне были на перепутье, выбирали между западом и севером, когда мне сообщили, что какой-то псих едва не спалил половину этого городка. Толку от этих сведений чуть, если бы не интересная подробность: говорят, этот псих слетел с катушек, потому что очень хотел получить обещанные нами монеты.
Вновь только блеск зрачка.
– Но ты ведь не сумасшедший, верно, Иеремия? Просто людьми, которые очень любят деньги, достаточно легко манипулировать. Твои методы мне даже нравятся. Я осмотрел сгоревшую улицу – думаю, пылало знатно. Вот только чем ты, придурок, думал, пытаясь прижать огнем человека, который умеет ходить через ту сторону?
– Окржили весь квартл…
– Да? Расставил своих людей? Как тогда вышло, что Лис сейчас не в этой комнате, а где-то далеко? М?
– Ннне знаю.
– А надо бы знать. Чтобы загнать отряд на запад, мне пришлось как следует извернуться. Довольно тяжело, знаешь ли, объяснить свою осведомленность о событиях, которые произошли боги знают где. А по приезде оказывается, что никакого вора тут уже и в помине нет. Есть только ты, позарившаяся на вознаграждение шваль.
Раздражение адъютанта прорвалось наружу. Джеррен помнил тот день. Взбудораженный Роше сломал всю голову – как склонить генерала к поездке на запад, не выдавая лишних сведений. К счастью, вмешался ничего не подозревающий Ромили, который подтвердил, что следы, вероятно, вели как раз в ту сторону. И никто из участников диалога не ведал, что курс на Вествуд был взят уже давно, с момента, как они покинули Берега.
– Тебе, наверное, интересно, получил бы ты обещанную гору монет. Скажу честно: нет. Она тебе и ни к чему. Зато смерть была бы быстрой, в награду за передачу Лиса нам. Никаких привязанных к ножкам кресла лодыжек и выбитых зубов. Ценность награды сложно осознать, покуда ее не упустишь, верно говорю?
Из уголка глаза Иеремии скатилась одинокая слезинка, хотя Джеррен был уверен, что за прошедшие часы мужчина выплакал все что было. Роше выпрямился.
– Расскажи мне, зачем Лис искал с тобой встречи?
– Просл найти члвека.
– Неужели? И кого же?
– Доктра. Гаааз. Працельс Гааз.