– В той комнате стул был один.
– Надеюсь он был достаточно удобным.
Они помолчали. Джеррен редко предавался пространным размышлениям, но сейчас искренне задумался, насколько порой нелепой бывает жизнь. Постулат величал себя так, думая, что властвует над людьми сродни прописанным в писании строчкам. Но его жизнь оборвалась по щелчку, а эпитафией стало лишь скорбное молчание. Единственным, кому было хоть чуточку не все равно, оказался лишь старый Медведь, стоящий сейчас в ночных сумерках.
Бернал, словно услышав его мысли, пробурчал себе под нос:
– Странные нынче времена.
– О чем вы, генерал?
– Я всегда следовал прописанным постулатам, руководствовался ими и во время войны – в юности, и после – в зрелости. Теперь я уже старик и качусь вперед, будто скрипучая телега по ржавым рельсам, покуда все проносятся мимо на столичных скакунах. Мое видение устарело.
– Это вовсе не так, генерал.
– Так. Посмотри вокруг. Теперь мы не следуем постулатам. Мы преследуем их, чтобы забить на стуле. Те имена, которые ты назвал. Люди, которые внедрили людей в мой полк. Часть из них мне знакома. Я знаю, с кем они сидят за одним столом, делят кубок вина и кусок хлеба. Без церкви в этом деле не обошлось, – в голосе Бернала прорезался металл, – гниение затронуло даже святой институт.
– Мы разберемся со всем этим. Я помогу вам.
– Да, это дело ближайшего будущего. Я не собираюсь смотреть, как с таким трудом выстроенный мир терпит крах из-за того, что кому-то не хватает богатства или власти. Снова… Но что касается прошлого… Как теперь понять, какие деяния вершились во славу Годвина, а что было частью замысла людей, столь успешно сыгравших на чужой вере? Долгие годы я чувствовал праведную силу своих слов и поступков. Теперь я не чувствую ничего.
Джеррен поежился; казалось, Медведь не замечает его, исповедуясь в воздух. Прошло еще несколько минут, и, наконец решившись, он спросил:
– Генерал, как вы думаете, мы нагоним Лиса?
– Придется очень постараться. Теперь я почти уверен, что он движется к Аргенту. У него огромная фора, поэтому стоит как следует поспешить. На рассвете посмотрим спектакль Роше и двинемся в путь.
– Боитесь, что он доберется до столицы?
– Нет, боюсь другого. – Бернал нахмурил брови. – Я знаю Лиса и примерно представляю, какой дорогой он пойдет, чтобы добраться кратчайшим путем.
– Это же хорошо. – Джеррен обернулся на командира. – Мы хотя бы знаем направление.
– Ничего хорошего. Знаю я – могут догадаться и другие.
– Другие? Кто?
– Как минимум, Роше передает все сведения вовне. Мы не знаем, кому конкретно. А еще теперь я понимаю, что именно Лис украл, но все еще не могу познать ценность этого предмета. Но из-за какой-то безделушки из покоев правительницы уже пострадала куча людей. Поэтому не удивлюсь, если в этой гонке участвует кто-то еще. Учитывая последние события, – генерал внезапно понизил голос, – мне начинает казаться, что Сэту лучше вовсе не быть пойманным.
Гвардеец вздрогнул. Медведь впервые назвал беглеца по имени.
– Почему вы так думаете, генерал?
– Потому что останется уповать только на волю изначальных, если первыми его встретим не мы, а кто-то еще.
Интерлюдия. Последние мгновения
То был не сон, то было воспоминание. Нужды в отдыхе Себастьян не испытывал уже давно, но иногда, просто из упрямства, проводил часы на стыке грез и реальности. Этот Мир и так забрал у него почти все. Или это он забрал у Мира? Может, поэтому никакого умиротворения и отдыха такие мгновения не дарили. Ведь тяжело получить успокоение, когда наблюдаешь картины прошлого. Давно всеми забытого, горького, утерянного прошлого.
В этом воспоминании Роза была красива. По роковому красива, словно яркая абстрактная вспышка, знаменующая скорый конец. Странно, он отлично помнил ее волосы, яркие, до красноты рыжие. Помнил вплоть до каждого локона, каждой непослушной пряди. А лицо забылось. Он знал, что на самом деле помнит все до мельчайших деталей. Но шел на поводу у своей памяти, которая избирательно показывала ему лишь то, что он заслуживал увидеть. Даже узри он всю красоту Розы, то была бы лишь капля меда в огромном океане кипящего масла, в который превратился Мир в те времена.
Тогдашний он сидел спиной к огромному окну. Крупные руки смиренно покоились на животе. Себастьян прекрасно помнил этот день. Последние мгновения перед тем, как они осознали, что конец близок. Точнее, почему он близок. Из-за кого. Даже спустя столько лет осознание отозвалось бы болью в сердце. Если бы он мог испытывать боль.
– Ты слишком спокоен.
Тогдашний он не шелохнулся, лишь тихо ответил:
– Время есть.
Роза дернулась, воспоминание вновь исказилось, не показав гневный взгляд, брошенный в его сторону. Она повторила:
– Слишком спокоен для человека, который видит, что будет.
– Одно дело – видеть. Другое дело – знать.
– Почему… Почему он это сделает? – В ее голосе звенела боль.
– Не сделает, если мы вмешаемся. Сядь.
Она послушалась, присела напротив, уставилась куда-то вдаль. Себастьян знал, он не обернется. Но прекрасно помнил, поверни он голову – и увидит Мир таким, каким его не существовало уже давно. Слишком давно. Достаточно, чтобы оборачиваться не захотелось. Видения будущего нужны были, чтобы что-то изменить. Видения прошлого – чтобы осознать. И то, и то получалось не всегда.
– Ты уверен?
– С гигантской вероятностью. Да. Он всегда был таким, ты знаешь.
– Безумцем.
– Новатором.
Последние слова они сказали в унисон, переглянулись. Тогдашний он вздохнул:
– Две крайности одной и той же сущности.
– Пусть так… Но те, кто поддержит. Зачем? Аш всегда была безумна, я знаю. Но остальные…
– Безумны в неменьшей мере. Все мы, – он развел руками, – просто каждый сходит с ума по-своему.
– Пусть так. Тогда почему ты рассказал мне?
Он помедлил.
– Я видел все мельком… Но тебя там не было. И меня тоже.
– Ты знаешь, что это может означать. – Роза нахмурилась.
– Да. – Тогдашний он устало вздохнул. – Возможно, я видел отголосок собственных действий. Поговорив с тобой, сам создал то, что ранее было лишь вероятностью. Или же…
– То было уже созданное будущее, в котором этот разговор состоялся. И если нас не было рядом…
– Вероятно, мы мертвы.
Повисло молчание. Слово ощущалось неправильно. Для них смерть была атавизмом, устаревшей погрешностью. Те, кто устал, уже давно просто уходили. Жаль лишь, что слишком уж многие успели устать. Времена менялись стремительно.
– Только мы?
– Нет. Если мы решимся, силы будут почти равны. Но к тебе я пришел самой первой.
– Почему? Впрочем нет, не отвечай. – Голос Розы звучал нервно. – Скажу лишь то, что говорила уже много раз: счастье в неведении.
Он развел руками.
– У тебя хотя бы есть выбор. У меня – нет.
– Ты можешь выбрать: делиться или нет. Порой мы годами выпрашивали у тебя хоть что-то. И толку?
– Толку рассказывать? Что-то произошло, что-то нет. Теперь это все неважно.
– Да уж.
Поерзав, он выдержал паузу, мягко проговорил:
– Я все же отвечу. Ты всегда была горяча на вид, но твой разум холоден. – Роза фыркнула, но он твердо добавил: – Не смейся, это так. Поэтому я пришел к тебе первым делом. Луна слишком мягка, она видит красоту во всем. Не лучший союзник в борьбе за сохранение Мира. Но мы попытаемся. Главное, что она точно не примет его идеи. Не примет конец.
– Сложно поспорить. А Амарант? То, что его там не было, меня даже пугает.
– Наоборот, все логично. В своей расчетливости он достиг изыска. Я бы назвал это высшей степенью дипломатического лоска. Думаю, глубоко внутри себя он ведет диалог с Миром. И явно не захочет уйти на ту сторону, ради чужих идей.
– Бредовых идей. – Роза сжала кулаки. – Ну почему? Почему ему вновь мало?
Тогдашний он пожал плечами.
– Мы давно достигли потолка. А он всегда был таким. Ненавидящим препятствия. Пробивающим любые стены или находящим, как их обойти. И мы были не против, помнишь?
– К сожалению, да. И вот куда нас это привело.
– Кто мог знать, что у Мира есть пределы? И что мы наткнемся на них так скоро?
– Скоро… Таким словом ты решил описать все эти годы? Знаешь, старый друг, – если бы он видел ее лицо, карие глаза были бы пропитаны болью, – я ведь устала. Правда устала.
– Я тоже.
– Знаю. Но теперь, когда ты все это увидел… Уходить не хочется.
Он почувствовал, как губы расплылись в улыбке.
– В этом все мы. Строим из себя непонятно кого, а на деле остались такими же, как когда-то. Человечными.
– Иногда это не идет впрок.
Он был согласен, но вслух этого не сказал. Вместо этого спросил:
– Значит, ты согласна?
– Да. Но что дальше?
– Для начала поговорим с Луной. Ты поговоришь. У меня хорошо получается направлять окружающих, но плохо получается их успокаивать. А она придет в ужас, ты знаешь.
– Знаю.
– Я возьму на себя Амаранта. Другим пока ни слова. Возможно, они еще сами не ведают, что должно произойти.
– Может, получится…
– Убедить их? Сомневаюсь. Даже если они еще не вплетены в это будущее, то я не могу придумать аргументы, которые перетянут их к нам. Трое уже давно свихнулись. – Он упреждающе поднял ладонь. – Да, не спорь. В той или иной степени, но свихнулись. А Баш всегда был радикален. Все мы гонимся за знанием, так или иначе. Но знание может быть спасением, а иное – бедой. Он не устоит перед соблазном.
– Жаль осознавать это, но когда-то и мы не устояли бы.
– Те времена давно прошли. О чем это я… Ах да. А если они уже в курсе, то мы потеряем главное преимущество – внезапность.
– Хорошо. – Неожиданно Роза слабо улыбнулась, он помнил это даже не глядя. – Еще что-нибудь? Горстка советов для заблудшей души? Ты так много баловался подобным с людьми, но неужели не приберег ничего для меня?
Тогдашний он сокрушенно покачал головой.