– Те времена давно ушли. Быть может, когда-нибудь они вернутся. Мы постараемся. Но все пути слились в один, развилок не предвидится. Нам остается лишь ждать, куда заведет эта дорога.
Пауза.
– Адельберт, – она запнулась, в голосе прорезалась тоска, – ты ведь понимаешь, что это конец? Независимо от исхода?
– Понимаю. Но конец одного – всегда начало для чего-то другого.
А затем воспоминание растаяло.
Себастьян открыл глаза, под веки словно насыпали песок. Как давно никто не называл его настоящим именем. Шепот Розы отголоском все еще звучал где-то в ушах, даже сейчас, спустя тысяча триста семьдесят два года, восемь месяцев, двадцать два дня, шесть часов, тридцать минут и шестнадцать секунд. Он поморщился. И правда – счастье в неведении.
Как и ожидалось, нырок в прошлое не подарил ему отдыха. Лишь боль и тоску по былым временам. Тогдашний он в воспоминании еще верил, что что-то можно изменить. Для него нынешнего то было лишь горьким напоминанием о том, как они были наивны. Себастьян от всей души надеялся, что что-то изменилось.
А если нет? Вдруг и теперь он движется вперед, думая, что пережитый опыт поможет избежать совершенных ошибок. А на деле выбранная дорога вновь ведет к краху и забвению. Даже если так, еще оставались развилки, на которые он надеялся свернуть.
Дверь открылась, Дормер, будто почуяв пробуждение, перешагнул через порог.
– Снова сны?
– Это не сны.
– Я знаю. Что-нибудь новенькое?
– Нет. Прошлое.
Дормер ладонью откинул спутанные космы с лица. Какая-то часть Себастьяна желала, чтобы он ушел, но другая, наоборот, страшилась одиночества. Быть может, только потому, что он уже чувствовал, нет, знал, что северянин останется? Так и вышло, мужчина притворил за собой дверь, уселся напротив. Теперь они словно зеркально отражали только что просмотренное воспоминание.
Себ видел свои руки, лежащие на брюшке. Вены, сухожилия и кости стали куда заметнее, отражая обретенную беспомощность перед течением времени. Смириться с этим было непросто несмотря на то, что внешний вид его всегда заботил в последнюю очередь. Какой толк выпендриваться и щеголять по Миру под личиной, ни капли не отражающей внутреннее наполнение?
Что ему нравилось в Дормере – того подобные вещи тоже не волновали. Не то чтобы перед северянином стоял подобный выбор и заботы, но Себастьян знал: даже будь так, мужчине было бы глубоко наплевать. Сейчас он замер напротив, словно карикатура на прекрасную Розу. Тонкие губы были сжаты, сбитыми костяшками пальцев он равномерно постукивал по колену. Да уж, какие времена, такие и соратники. И убранство.
Если в далеком прошлом за его спиной высилось витражное окно в резной деревянной раме, а окружающей обстановке мог позавидовать и самый состоятельный гедонист, то сейчас комната больше напоминала заплеванный чердак. Окошко тоже имелось, совсем небольшое, круглое. Оно выходило на переполненную людьми столичную площадь, где-то за спиной бурлила толпа, гомонили дети и высилось здание, нет-нет, а затрагивающее струны его души, пусть Себастьян и не хотел этого признавать.
Контрасты современного мира: съемная комнатушка располагалась на верхнем этаже постоялого двора, расположенного почти в самом центре Аргента, главного города нынешних времен. Стоила она, по меркам обычных людей, как месячный прибыток. Зато выглядела…
Плевать. Они все равно редко задерживались хоть где-то надолго. А наличие крыши над головой было данью устоям и бесполезной привычкой, не более.
– В последнее время стало скучно. – Голос Дормера скрипел, как несмазанная телега. – Чего мы ждем? Раньше ты гонял меня по континенту без устали.
– Скучно? У нас не было договоренности развлекать друг друга.
Проговорив это, Себастьян слабо улыбнулся, но, поймав взгляд белесых глаз, посерьезнел. Пожал плечами.
– Мы породили кучу развилок. Нужно дать колесу событий прокатиться по дороге немного вперед. Сейчас я бессилен и вынужден наблюдать. Скоро произойдут ключевые эпизоды, которые отсекут ненужное. Станет понятнее, какие задумки удались, а какие нет. Ты и сам все это знаешь.
– Знаю. Но ни разу мы не ждали так долго.
– Ни разу мы не забирались так глубоко в лабиринте перипетий Мира. Все, что было раньше, – обычная подготовка. Сбор декораций, наем актеров, пошив костюмов. Этот период подходит к концу. Действо скоро начнется.
– Вот только сценария у тебя нет. – Дормер почесал пах.
– Нет. Есть только наброски. Но раньше то была куцая стопка, а кульминация и финальный поклон тебе бы не понравились. Нашими силами теперь это огромный талмуд, с кучей действующих лиц и сюжетов. Какие-то страницы тлеют прямо на глазах, но вместо них добавляются новые. Идеальная пьеса. Вот к чему мы должны стремиться.
– Ничего идеального не бывает, кто-то все равно уйдет обиженным.
Себастьян сжал кулаки, против воли.
– Очень надеюсь. – Он помедлил. – Если тебе здесь так скучно, то можешь проводить больше времени на севере, чтобы не вызвать подозрений. Шаг туда, шаг обратно. Я позову, когда понадобится.
– Там еще скучнее, – мужчина поморщился, – север не изменился за годы.
Себ пожал плечами.
– Ты сам обрек себя на это, связал себя со снежными землями, вплетя мальчишку. Роль придется сыграть до конца.
– Ты вроде как дал себя уговорить.
– Со скрипом.
– Я был прав. Он ведь смог удивить тебя.
– Отравив чашку с соком. – Себастьян хмыкнул. – Велико деяние.
– Деяние, которое ты не смог предвидеть. О чем-то, а говорит. Парень сыграет свою роль, глупо спорить.
– Ты чересчур ему покровительствуешь. Роли бывают главные и второстепенные, плохие и хорошие. Мы не можем быть уверены, какая отведена мальчишке Рендалла.
Дормер отрешенно поковырялся в ухе, изучил палец после этого.
– Это ты слишком покровительствуешь деревенскому нытику. Даже сам выполз в люди, тогда, в Берегах. И погнал меня в западную клоаку.
– Надо ли жаловаться, благодаря мне тебе не надо трястись в седле неделями. – Себ раздраженно махнул рукой.
– Я его видел. Размазня. Полностью потерян в этом Мире. Дай такому сколько угодно указок – слепая мышь под половицей все еще слепая.
– Даже слепой грызун может прогрызть дыру в мешке, которая обречет целое поселение на голод.
– И все равно…
– Забудь. – Настойчивость Дормера была не к месту, Себастьян почесал переносицу. – Я знаю, что делаю. Или думаю, что знаю. Так или иначе, твой парень – отработанный материал. Судьба, конечно, свела его с интересными спутниками, но…
Он запнулся, северянин сощурил глаза.
– Отработанный, значит?
Молчание затянулось. Себ вздохнул.
– Да.
– Речь ведь не о том, что он белоголовый. – Дормер тянул слова, словно размышляя вслух. Себастьян почувствовал себя неуютно, пусть и знал, что он в безопасности. – У тебя все же было видение?
Он пожевал губы, но ответил честно:
– Да. Есть основания полагать, что свою роль он уже сыграл, выведя девочку. На этом все.
– Ну еще бы. Что ты видел на этот раз, ты мне, конечно же, не скажешь?
– Не стоит.
Белесые глаза превратились почти в щелки, покрытые шрамами руки замерли на коленях. Себ повел плечами.
– Только не говори мне, что такой головорез, как ты, привязался к мальчишке. У нас судьба всего Мира на кону, если ты забыл. Сосредоточься.
– Я крайне сосредоточен. – Внезапно Дормер ухмыльнулся. – Просто представил твое лицо, когда парень вновь выпутается.
Себ ответил молчанием. Нет, не выпутается.
– Окажусь прав, будешь должен мне золотой. – Северянин запустил пятерню в свои космы.
– А если нет? Мне деньги без надобности.
Мужчина наклонился вперед.
– Тогда просто наблюдай.
– Это я умею. Очень и очень хорошо.
Собеседник откинулся назад, распластался в кресле. Внезапно Себастьян ощутил усталость, словно и не отдыхал только что. Как будто и в самом деле мог устать, по-настоящему, не понарошку. Ему вдруг расхотелось, чтобы Дормер уходил.
Так они и сидели, молча, друг напротив друга. Северный головорез, уверенный в своих словах. И старый, как сам Мир, Себастьян, которого многие именовали изначальным, не понимая, что он просто пережиток прошлого, несущий на плечах свой груз и вину. И которого многие приравнивали к богу, не зная, что его никогда не существовало.
Глава 16. Беспечная обреченность
– Вот значит как. – Фрей облокотился на ограду.
– Да.
Сложив руки на груди, Райя уставилась на обитель, маячившую на горизонте. Если до этого она видела в ней искалеченный, пострадавший остов, ставший олицетворением тяжких времен, то теперь она чувствовала исходившую из той части города угрозу. Рик, в паре шагов от нее, явно предавался куда менее мрачным мыслям, отрывая от чахлого кустика листочки и отправляя их в беспечный полет с крыши.
В их жизнь наконец-то вплелось разнообразие, пусть и не то, которого она ожидала. После диалога с Байроном они дождались возвращения каждого из спутников и покинули Кошачий двор так быстро, как смогли. По словам Вернона, оставаться в обнаруженном церковниками месте было крайне неразумно.
Фрей не спорил, но теперь был не просто хмур: на его лице словно отпечаталась злость. Казалось, открой он рот – и вместо человеческой речи раздастся рык. Девушка не могла его винить, трактирщик лишился дома. И в глубине души каждый понимал: как бы ни развивались события дальше – вернуться уже не получится.
Теперь они коротали время в месте, выглядящем довольно одиозно, даже по ее меркам. С улицы это был обычный дом для людей среднего достатка. Три этажа, винтовая лесенка, на которую выходили узкие деревянные двери, ведущие в жилые комнаты. Коридоров и больших лестничных пролетов предусмотрено не было, за исключением чуть более просторной входной группы, кто-то даже положил перед лестницей веселенький коврик. Снаружи здание было выкрашено краской цвета известняка, а от оконных проемов тянулись уже знакомые веревки с разноцветными флажками и вывешенным на сушку бельем.