Кому понадобилось рубить дерево, спрятанное на задворках, Рик понятия не имел. Но сохранившийся деревянный остов был сейчас использован в качестве сцены. На пне, возвышаясь над толпой на пару голов, стояла бедно одетая женщина. На вид ей было лет тридцать, но лицо огрубело и уже начало увядать под влиянием тягот. Обряжена она была в серое истрепавшееся платье, волосы были спрятаны под коричневой косынкой, лишь несколько прядей падали на лоб. Из-под подола торчали тощие бледные лодыжки, втиснутые в сбитые рабочие ботинки.
Рик невесело улыбнулся, против воли. Иллюстрация рабочего класса: закажи у художника картину, и он справится хуже. Стоявшая перед ним женщина была словно отражением окружающего мира, серость била по глазам не хуже самых ярких красок. Выверенное отражение бедности и несправедливости нашло свою сцену. Покуда церковники вещали с идеально подготовленных могучих помостов, отражающих непоколебимость церкви, здесь, среди нищеты, проповеди лились в уши с кособокого пня. Содержание их было соответствующим. Рик навострил уши.
– …они говорят нам одно, но делают совершенно другое. Хоть кто-то здесь получил причитающееся? Нет? И я нет. Посмотрите вокруг. Нас ведь бросили. Бросили задолго до того, как гнев Годвина снизошел на город. Просто теперь это стало понятно даже самым заскорузлым дуракам…
Она не кричала и не потряхивала кулаком в воздухе. Голос женщины звучал скрипуче-монотонно, словно она пыталась донести очевидное. Люди слушали, изредка кивая головами, будто в трансе. Рикард поморщился. Будь то речи, обращенные к высокородным с кафедры огромного собора, или же заунывные причитания, отражающие переживания бедняков: проповедь оставалась проповедью. Чистота и выверенность речи резала слух. Словно побитая жизнью, плешивая, бездомная собака внезапно начала декламировать стихи.
– …и что делает столица? Ничего. Мы годами платим им монеты, покуда Аргент лишь раздает обещания, а затем не выполняет их. Как долго Вильгельм будет пировать за счет наших бед? Посмотрите вокруг…
Неприятное предчувствие волной накатило на Рика. Он никогда не интересовался этой стороной жизни больших городов, но нигде на его пути люди не позволяли себе критиковать владыку столь открыто. Времена стремительно менялись. Или же, точнее будет сказать, что их меняли. Подкручивали под себя.
Какой-то потрепанный жизнью мужичок, почти калька со встреченного возле обители Мартина, ожесточенно дергал головой почти на каждом слове, будто отбивал такт. Рик покосился на него. Скулы мужчины заострились, щеки поросли щетиной, глаза, не мигая, смотрели в никуда. Казалось, поставь перед ним Вильгельма, даже окруженного горсткой гвардейцев, да укажи на него пальцем, и этот человек бросится вперед, не думая ни о чем. Видя лишь цель, мифическую причину собственных бед.
Юноша вздохнул. Интересно, кого потерял этот человек? Жену? Дочку? Или же родовое гнездо ушло в небытие? А быть может, катаклизм вовсе не отразился на его жизни, просто она и без того была столь трудна и сложна? И теперь страдание окружающих было той силой, которая смогла подпитать, высвободить давно скопившиеся на душе невзгоды.
Жаль только, что одно дело – просто кивать в ответ на влетающие в уши речи. Речи, которые кажутся столь правильными. Будто отложенная истина наконец выплеснулась на улицы. Другое дело, что этих людей просто сомнут вместе с их претензиями и убеждениями. Никакой Вильгельм никогда не окажется с ними в одной комнате, да что уж там, в одном городе. И не нужна будет рота гвардейцев, чтобы подавить этот душевный бунт. Хватит и парочки обряженных в серебряный доспех палачей. Рик уже знал на собственном опыте, как устроен этот мир изнутри. Что могут сделать обычные люди против столь выверенной, играющей по своим правилам системы?
Внутренний голос резонно возразил: но ты ведь сделал, и вот мы здесь. Рикард покачал головой. Тщеславие не было главным из его пороков. Но описание «обычный» к карпетскому вору точно не подходило.
– …годами нас кормили обещаниями, как голодных псов, лишь чтобы потом отмахнуться от нас, как от назойливой мухи. Что дальше? Должны ли мы снова склонить головы перед Аргентом? Снова смириться с тем, что нас обманывают?
Люди загудели. Рик, словно не желая поддаваться настроению толпы, грубым жестом вытер нос. Вновь украдкой оглянулся, вычленяя из окружения тех, кто мог представлять интерес.
– …они прячутся за стенами своих дворцов, вдали от всех бед, что падают на наши плечи. Они пируют, пока мы сражаемся за крохи. И при этом они еще имеют наглость говорить нам, что работают для нашего блага?
Тихонечко, чтобы не выглядеть, как камешек, создающий рябь на озерной глади, он сместился к правому краю площадки.
– …Аргент строит свою власть на наших трудах, наших жизнях и нашей крови. И каждый раз, когда они приходят к нам с новыми обещаниями, мы должны помнить: это не забота, это – ярмо.
Проклятье, а будет ли хоть одно плохое слово в сторону Осфетида? Рику даже стало обидно. Ко всем высокородным (за редким исключением) он относился с недоверием, что уж говорить про верхушку главных городов Столичных земель. То были две головы одной змеи. Но сегодня, на этом пне, на этой площади пропаганда в пользу одних и против других была столь явной, что его мысли инстинктивно потекли против потока. Тот, кто пытается казаться самым светлым и чистым, часто и оказывается тем, кто несет наибольшую тьму.
– …пора взять дело в свои руки и вернуть контроль над своей жизнью!
Женщина наконец прекратила стенать, поддерживающий гул напоследок взвился до настоящего ликования, но быстро угас. И правда, поводов для радости было маловато, особенно в таком месте. Речь не сильно взбодрила окружающих, но явно посеяла в их мозгах правильные семена. Люди начали медленно расходиться, некоторые тихо переговаривались. Несколько человек обступило сошедшую с пня женщину.
Рик почесал подбородок. Украдкой следя за тем, чтобы она оставалась на месте, выловил из толпы парня примерно своего возраста.
– Друг, часто тут подобные сборища?
– Сейчас каждый день.
– А раньше были реже?
– Раньше их вообще не было. – Парень понизил голос. – Собираемся с тех пор, как… Ну, ты понял. Хоть кто-то говорит умные вещи.
Он кивнул ему и нырнул в арку. Юноша склонил голову в ответ, думая о своем. Постепенно толпа рассосалась, Рик развалился на скамейке, в тени здания. Обступившие женщину собеседники наконец отстали; тихо попрощавшись с каждым из них, она развернулась, не удостоив юношу взглядом, нырнула в арку, Рика обдало запахом… ничего. Не так, совсем не так пахнут те, кто носит рабочие рубища. Словно кто-то хорошенько вымылся, прежде чем явиться на задворки Фарота.
Юноша повторно втянул носом воздух, поморщился. Сам он явно начал пренебрегать помывкой, стоило признать. Мысленно оправдавшись тем, что в подобных местах чистота привлекает внимание больше, чем любая вонь, он поднялся на ноги. А вот завтра утром стоит окатить себя водой из ведра, как минимум. Если их всех прикончат из-за того, что стража сбежится на запах немытого тела, это будет самая бездарная смерть в истории.
Рик миновал проход, покрутил головой. Уже знакомые бледные лодыжки мелькнули на горизонте, он поспешил следом. Женщина шла, не сбавляя шага и не крутя головой, район явно был ей знаком. Шла она в сторону от трущоб, не той дорогой, которой пришел юноша, но курс держала прямиком к центру города. Рик смиренно вышагивал следом, держа дистанцию.
Постепенно улицы расширились, грязно-серые стены и сгнившее дерево уступили место выбеленным постройкам и цветной черепице. Эти улицы он изучить пока не успел. Но маячивший на фоне неба огрызок обители помогал сориентироваться. Рик уже всерьез забеспокоился, что идущая впереди дама выглядит совсем уж паршиво по местным меркам, но тут она наконец замедлила шаг и нырнула в ничем не примечательное двухэтажное здание, с небольшой пристройкой у правого края. Мельком окинув взглядом переднюю часть дома, Рик прошел мимо, а затем резко свернул в боковой проход.
Здание явно было жилым, обычный домишко посреди города, даже крыльцо было чисто выметено. Светлые стены, желтая черепица, плющ, пожравший левый угол здания. Он полупрошел, полупрополз вдоль стены, расстояние между зданиями было сродни кишке, ведущей к «Кошачьему двору». Аккуратно высунул голову из простенка. Сада на задворках как такового не было, лишь небольшой поросший травой участок да мелкая каменная скамейка, предназначенная для созерцания серой стены, от которой владелец огородился небольшим забором. Зажатое с трех сторон жилище… Жалкое зрелище, должно быть, лучи солнца попадают в комнаты от силы пару часов в день.
Неудивительно, что, несмотря на дневной час, окно второго этажа светилось ровным искусственным светом. Белым светом. Рик удовлетворенно хмыкнул, покрутил головой. Боковая пристройка слегка вылезала за задний край здания, упираясь прямо в забор. Он быстро миновал дворик, подпрыгнув, уперся ногой в стену и, толкнувшись от заборчика, подтянулся на покатую крышу. Черепица отозвалась глухим стуком, он замер, балансируя на корточках. После чего осторожным, кошачьим шагом приблизился к главному зданию.
Стена, выходившая на крышу пристройки, была глухой, а до светившегося белым окна было не дотянуться, не наделав кучу шума. Зато теперь он прекрасно слышал голоса, доносившиеся из-за открытых деревянных створок.
– …сколько еще?
Тембр вещавшей с пня женщины сменился, теперь в нем звучало не унылое завывание, а брезгливое недовольство. Но это, без сомнений, был ее голос.
– Завтра утром. На этом все.
Ее собеседника Рик на слух не узнал. В говоре звучали едва уловимые, но знакомые ему высокородные нотки. Понять, слышал ли он этого человека ранее или это откликается в нем манера речи, юноша пока не смог. А потому продолжил слушать.
– Чудесно. Знал бы ты, как там воняет.
– Знаю. И ты знаешь. Даже привыкнув к хорошему, не забывай о плохом. Будет не так грустно, если придется откатиться назад.