После двух десятков казарменных лет Брут чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Этот зал фаротской обители был огромен, куда ни посмотри. До здоровенной двухстворчатой входной двери было не меньше сотни шагов, полоска красного ковра стелилась по зеркальному мрамору, словно кровосток, прорезающий металлическую гладь лезвия.
Лучи закатного солнца били сквозь высокие окна, накрыв зал багровым заревом в тон ковру. Тени удлинились, тишина стояла почти осязаемая. Лишь изредка она прерывалась покашливанием и шорохом одеяний, но звуки будто терялись в пространстве.
На лице большинства присутствующих царило уныние. Томились ли они от того, что местные стены непривычно давят со всех сторон? Ведь главный зал обители, некогда находившийся на верхних этажах, а ныне сгинувший, был еще больше. Брут, прикипевший к солдатским шатрам, чувств окружающих понять не мог, но признавал право каждого на личную тоску. Дело привычки.
Сидевший от него в паре шагов Осфетид и вовсе напоминал каменное изваяние. Размеры кресла вполне соответствовали его регалиям. При желании правитель Фарота мог улечься почти плашмя, но предпочел замереть, расставив ноги и возложив руки на подлокотники.
Брут видел его изредка, порой с паузами в несколько лет. Были ли то церемонии награждения, парады или нечто не столь веселое, правитель при каждой встрече выглядел все более уставшим и повзрослевшим. Если рассудить, то недолго осталось до времен, когда в обиход вошло бы слово «постаревшим». Нужно было только дожить.
Слегка вьющиеся волосы были прижаты к голове серебряным ободком, уши были прикрыты, но на лбу уже обозначились залысины. В темные пряди местами прокралась седина, словно подчеркивая блеск украшения. В молодости Осфетида можно было назвать даже смазливым, но годы закалили и ожесточили его лицо. Скулы заострились, губы были сжаты в тонкую линию, черные глаза уже не блестели, как раньше.
И пусть правитель едва готовился разменять пятый десяток, казалось, каждый прожитый им год шел за два. События последних дней и вовсе врезались в каждую складку на его лице. За все время, что Брут осмелился смотреть в сторону трона, Осфетид ни разу не моргнул.
Чуть позади в ряд уселась кучка прихвостней, выглядевших ничуть не лучше. Но каменной выдержки правителя им не хватало. Нет-нет, а кто-то подергивался, беспокойно оглядывался на соседей, оправлял складки одеяний. Посоперничать в бесстрастности с фигурой на троне мог только Байрон. Все время святой отец только косился в сторону правителя да пару раз огладил пшеничную бороду.
Неведение присутствующих было видно невооруженным взглядом. Когда Брута выдернули в замок, отстранив от всех забот, навалившихся после возникновения кратера, поначалу он чувствовал себя слепцом, к которому забыли приставить поводыря. Дни в обители показали, что несведущих вокруг большинство. Эти люди знали не больше его самого, но не имели четких инструкций, а потому трепыхались. Он же держался за приказы крепче, чем за рукоятку меча. То была его опора в этом мире. Исполни то, что требуется, получи дальнейшие указания.
Первоначальное беспокойство давно улеглось, он принял неизбежное стоически. Что бы ни творилось вокруг, к чему бы ни готовились окружающие, от Брута ничего не зависело. А потому он просто плыл по течению, лишь слегка подправив курс, пользуясь внезапно обретенными привилегиями. К примеру, едва получив последний приказ, он переправил жену и дочку в дом своей матери, прочь от замка. Просто, на всякий случай.
Отправил бы и куда подальше, но город все еще был закрыт, до недавних пор. Ныне блокада близилась к своему завершению, в это хотелось верить. Брут ведь видел, как сквозь главные ворота проплыла карета. Не удержавшись, весь обеденный час он провел у окна, наблюдая, как эскорт медленно просачивается в обитель.
За свою жизнь он прошел через многое и столь же многое видел, но когда раздался предупреждающий горн и створки пришли в движение, Брута все равно затошнило. Казалось, открывается одна дверь и закрывается другая. Слуги разошлись в стороны, на красный ковер бесшумно ступили ноги столичных гостей.
Четверка гвардейцев, серебро в лучах солнца окрасилось в розовый. Тяжелые шаги звучали глухо, раздавался легкий шелест металла. Но на них Брут старательно не смотрел. Достаточно и того, что он пялился в окошко несколькими часами ранее. В глаза противнику стоит смотреть только тогда, когда он уже мертв.
Поэтому он уставился на бредущую следом пару слуг, но не потому что они были шибко интересны. Нужно было просто собраться с духом, чтобы перевести взгляд дальше. С этим человеком они уже встречались, но он будто бы всегда был стар, ничуть не меняясь от встречи к встрече. Сейчас Брут впервые видел его так близко – еще одна привилегия служек, недоступная солдатам.
Зачесанные назад редкие седые волосы. Ничего не выражающее лицо несмотря на то, что губы сложились в легкую приветственную улыбку. Веки были полуопущены, будто он дремал на ходу. Чуть смуглое лицо прорезали морщины, но то был словно признак мудрости, а не отпечаток прожитых лет. Непонятно почему, но Брут ощутил легкий трепет перед человеком, который был ему никем.
Быть может, мы видим то, что хотим видеть? Вытряхни визитера из богато украшенного столичного костюма, сотри с лица надменное выражение – и что останется? Вдруг вместе с внешним лоском сойдет на нет и мудрость, бывшая лишь иллюзией в глазах окружающих?
Процессия проплыла мимо, от всего эскорта в сумме в зал явилось одиннадцать человек, еще четверо слуг замыкали процессию. Остановившись, все они рассредоточились по понятному лишь сведущим в этикете узору. Гвардейцы выстроились уголком, образовав своеобразный наконечник и расступившись в стороны, прямо напротив Брута. Ничего не значащая улыбка стала чуть шире.
– Старший представитель столичного дипломатического корпуса приветствует правителя, святого отца, а также всех достопочтенных жителей Фарота.
Разговоров и так не звучало, но, казалось, после того как было озвучено приветствие, наступила настоящая тишина.
– Гидеон… Давно не виделись. – Осфетид медленно кивнул.
Если отсутствие ответного приветствия и смутило дипломата, тот этого никак не выказал.
– В последние годы меня все реже заносило восточнее столицы. Владыка всегда отмечал лояльность региона, предпочитая бросать меня в разъезды по другим местам. – Гидеон развел руки, словно бы извиняясь.
Брут истолковал жест иначе. Хваленая лояльность явно пошла под откос, коли они собрались здесь, на закате. Столичный болтун явно намекал на это. Все эти переговоры, заигрывания словами, двойственность и скрытые смыслы – за это он и не любил высокородных. Сосуществовал вместе с ними уже долгие годы, делал одно дело, выполнял приказы, но все равно чувствовал неприязнь. Впрочем… Дело привычки.
– Хочу поблагодарить вас за предоставленные покои, пусть и отличные от тех, в которых я останавливался обычно. В ожидании аудиенции я сполна прочувствовал широту приветственного жеста. Ответные дары, переданные достопочтенным владыкой, ожидают вас среди доставленных нами припасов.
Осфетид играл в эти игры десятилетиям. Намек для него не был намеком, оскорбление прилетело почти в лоб. «Спасибо, что запихнули меня в какую-то комнатушку и заставили ждать, сделав вид, что правила игры диктует не столица».
– Увы, Гидеон, ваши привычные покои канули в небытие. Как и многие другие. Поэтому мы встречаемся в старом зале для ежегодных приемов. Хотя я бы выразился более кратко. Поэтому мы встречаемся. Здесь и сегодня.
Дипломат склонил голову.
– Я ценю открытость, с которой вы заявляете о причинах моего… присутствия.
Он явно едва не сказал «вызова», но в последний момент предрек возможную ошибку.
– Владыка Вильгельм крайне озадачен произошедшим и выражает соболезнования всем, кого затронули недавние события.
– Вероятно, он был занят соболезнованиями настолько, что отвлекся от всего остального. Поэтому мы беседуем спустя столько времени, я уже и не надеялся на встречу в этом году.
В глазах Гидеона мелькнула тень.
– Отнюдь. Аргент крайне озадачен происходящим, общее мнение таково: поспешность действий недопустима. Поступки всех причастных были предметом горячего обсуждения, я всего лишь хотел почтить вас своим присутствием, имея на руках полную картину.
– И какова же она, полная картина? – Осфетид чуть склонился вперед, словно выражая заинтересованность, но глаза оставались пустыми. – Я давно не бывал в Аргенте. Просветите меня, о чем нынче шепчутся в столичных коридорах?
– Шепот – не моя прерогатива. – Дипломат свел руки перед собой в смиренном жесте. – Во всяком случае сейчас. Я принес с собой прямое послание от владыки. Он не держит на вас зла, несмотря на некоторую… настойчивость в организации этих переговоров. Отдельные решения вызывают вопросы, в частности закрытие местного периметра и подавление любых контактов между нашими городами. Но на фоне происходящего, – Гидеон чуть приподнял голову, будто мог видеть срез кратера сквозь потолок, – допустимо, что поступки могут быть столь же неординарны, сколь невероятны события, свидетелями которых мы стали. Чуть позже мне бы хотелось переговорить со святым отцом, дабы более подробно обсудить… религиозную сторону вопроса.
Байрон кивнул.
– Буду ждать этой встречи.
– Зачем же ждать? – Осфетид пристукнул пальцами по подлокотнику. – Давайте обсудим, как так вышло, что треть моего города отправилась в небытие. Вместе с почти третью населения. Не говоря уже про сопутствующий ущерб.
Он слегка повернул голову влево, словно предлагая Байрону ответить на этот вопрос, но тот лишь дернул себя за бороду, явно озадаченный внезапным выпадом. Гидеон замер посреди своей свиты, улыбка никуда не исчезла, но дипломат явно прокручивал в голове варианты ответа. В тишине Осфетид вздохнул.
– Закончим это представление. Вильгельм годами выстраивал свое правление, его результаты мы можем увидеть во всей красе, достаточно выглянуть в окно. Мы, все мы, правители земель Симфареи, пошли на уступки, навязанные кровью.