— Поэтому я считаю для себя честью посвятить тебя, Дункан Говард Мак-Лайн, в древнее и почетное братство рыцарей. — Келсон поднял меч Халдейнов и плашмя опустил его на правое плечо Дункана. — Во имя Отца, и Сына, — клинок переместился на левое плечо, — и Святого Духа, — клинок лег на голову, — будь благородным и честным рыцарем, ибо таким ты был и прежде.
Он снова поднял клинок и опустил на свое право плечо.
— Встань, сэр Дункан, и пусть тебе вручат белый пояс, как и подобает по рангу. — Келсон посмотрел на герцогиню Мерауд, а не на свою мать. — Тетушка, не выполнишь ли ты эту почетную миссию?
Когда Дункан поднялся, Мерауд с готовностью прошла вперед, приняла из рук Моргана поношенный пояс, кивнула с торжественным видом и, не торопясь, надела его на талию Дункана.
— Предполагаю, ты знаешь: белый пояс является символом целомудрия, — прошептала она, закрепляя его. — Что необязательно является тем же, что и целибат — это, я уверена, ты также знаешь — хотя может и означать одно и то же. Например, для тебя теперь. Твоему сыну очень повезло иметь такого отца. Это заслуженная честь.
— Спасибо, моя госпожа, — прошептал Дункан в удивлении, поскольку не предполагал, что Мерауд придерживается о нем такого высокого мнения.
— Все готово, — объявила Мерауд громко, делая легкий поклон в сторону Дункана. — Будь твердым и честным, сэр рыцарь.
— Госпожа, я искренне постараюсь.
— Прекрасно. Дело сделано, — сказал Келсон, переступая с пятки на носок, как часто делал его отец. — Ты уже приносил мне клятвы, как герцог и как епископ, так что, я думаю, мы обойдемся без каких-либо новых обетов. Если не ошибаюсь, мы собирались посвятить в рыцари твоего сына.
Он щелкнул пальцами, повернувшись к Брендану, семилетнему приемному сыну Моргана, чтобы тот принес шпоры для Дугала, а Дугал вручил пареньку меч Моргана перед тем, как снова опуститься на колени, расплывшись в улыбке от уха до уха.
— Пусть кандидату наденут шпоры.
Прилагая усилия, чтобы не рассмеяться от того, что сейчас провернул перед всем двором король, Морган взял шпоры и склонился, выполняя необходимую процедуру. Дункан тем временем с неловкостью поглядывал на короля. Морган знал, какой аргумент готов предложить Дункан, но это не сыграет никакой роли.
— Келсон, я польщен, и это не описать словами, но ты уверен, что хочешь видеть, как я это делаю? — спросил Дункан, когда Морган закончил пристегивать шпоры. — Мне понятно, чего ты хочешь добиться, но Дугал — твой названный брат. Это также важно. Разве ты не считаешь более подходящим, чтобы вы были связаны и через посвящение в рыцари?
— Эта связь уже есть, поскольку я посвятил в рыцари тебя, — ответил Келсон, вкладывая рукоять отцовского меча в руку Дункана. На лице короля появилось выражение, пресекшее все возможные споры. — Эта связь также укрепится через мой меч.
«Прочитай, что он думает, если не веришь мне, — продолжил Келсон, послав Дункану ментальный импульс. — Неужели ты считаешь, что он соврет в подобной ситуации?»
Дункан сглотнул, посмотрел на сына и прочитал у него в сознании благоговение и обожание. Он также уловил легкое удивление Дугала, рассматривавшего блеск тяжелого меча Халдейнов в руке отца. Это вызвало в памяти сомнение, давившее на Дункана последние три дня. И тут он понял: тот вопрос тоже следует разрешить. Он не сомневался, что Дугал одобрит его и что у Моргана не будет возражений.
Дункан послал ментальный импульс королю, робко прощупывая почву, и тут же получил королевское согласие и одобрение и даже уловил радость, еще до того, как смог сформулировать в мозгу прямой вопрос.
— В таком случае пусть будет так, — сказал он вслух, расправив плечи, а затем сконцентрировал ментальные силы на тяжелом королевском мече в своей руке.
В нем содержалась магическая сила долгой череды Халдейнов — в этом не было сомнения. Благодаря чувствам, присущим Дерини, Дункан ощущал, как меч дрожит у него в руке. Он положил вторую руку на рукоять, чтобы успокоить его, а затем медленно поднес к губам, чтобы поцеловать священный знак, выгравированный на нем, одновременно позволив магии Дерини выйти на свет Божий и явить себя в виде серебристого луча, мотнувшегося вдоль клинка. Этот свет тек, подобно ручейку воды, вниз по стальному лезвию, а затем также быстро стал подниматься по его рукам и вскоре весь он, от головы до пят, был окружен этим свечением, словно плащом. Наконец, Дункан открыто и безошибочно показал, что он — Дерини. Наблюдавшие за происходящим шумно вздохнули. Когда Дункан опустил святящееся лезвие двумя руками на правое плечо Дугала, сразу наступила тишина.
— Во имя Отца, — клинок коснулся правого плеча, — и Сына, — клинок переметнулся на левое, — и Святого Духа. Аминь.
Меч дотронулся на головы Дугала, а потом Дункан опустил его ниже, остановив острие напротив глаз сына. Свет Дерини перешел к Дугалу и образовал подобие нимба вокруг его медных волос. Он сиял, как появившийся неизвестно откуда золотистый солнечный свет. Глаза Дугала светились от восторга, и слова, которые требовалось произнести, чуть не выпали из памяти Дункана.
— Будь благородным и честным рыцарем, сын мой, — удалось выдавить из себя Дункану, который сам удивился твердости своего голоса и гробовой тишине, в которой произносились слова. — Будь преданным и правдивым, и пусть Господь одарит тебя, великой любовью к Нему и нашему королю.
— Аминь! — с чувством воскликнул Келсон, когда Дункан снова поднес к губам меч для поцелуя, а затем вначале его собственная аура, а потом и аура Дугала пропали. — Встань, сэр Дугал, и получи другие рыцарские символы.
Когда Дугал поднялся, в его глазах блестели слезы гордости. А Дункан прошептал:
— Спасибо, сир, — затем, поменяв положение меча, протянул его Келсону, еще раз преклонив колено.
«И хотя ты и не просил этого, — продолжил Дункан ментально, — я повторяю свою клятву тебе. Я буду служить тебе вечно, и как священник, и как Дерини, теперь уже в открытую, если ты того пожелаешь».
Меч задрожал от эмоций, пролетающих между ними, когда рука Келсона уже держала рукоятку, а клинок все еще касался рукава Дункана. Король изменил положение меча так, что он оказался на его вытянутых руках, молча предлагая Дункану дать ответ.
Они не произнесли ни слова вслух, и только немногие из зрителей уловили важность происходящего. Теперь большинство собравшихся в удивлении размышляли, а то и перешептывались о значении только что увиденного, и все поняли: и Дункан, и Дугал относились к Дерини. Словно они оба заранее репетировали это, Дункан на мгновение положил свои ладони на ладони Келсона, а потом наклонился к мечу и слегка коснулся его губами, молча подтверждая священную клятву.
Затем он поднялся на ноги, а Келсон убрал меч в ножны, жестом подзывая Дугала, чтобы Мерауд застегнула у него на талии белый пояс. Когда намерения Дункана стали очевидными, Джехана удалилась не только с возвышения, но и вообще из зала.
— Я, Дугал, признаю себя твоим вассалом. Моя жизнь и плоть принадлежат тебе. Я клянусь почитать тебя и служить тебе, — объявил Дугал, еще раз склонив колена, чтобы произнести эту клятву.
Стоило ему сказать последнее слово, как зал взорвался восторженными криками жителей приграничья из земель Мак-Ардри, громко объявляющих о своем одобрении всего сделанного и не позволяя никому сказать ничего против их молодого господина и его отца. В конце концов, Дугал был их вождем, избранным их прошлым вождем, внуком прошлого вождя, независимо от того, кто его отец.
И даже музыканты, играющие на дудках, присоединились к поздравлению, прогудев радостную мелодию. Дудки удалось втайне пронести в зал, несмотря на тщательный досмотр гофмейстером Родри и его помощниками, которые всегда с тревогой и беспокойством относились к традициям приграничья. Восторженные крики и звуки дудок прекратились, только когда Келсон поднял руки, ладонями к залу, таким образом прося тишины. Но он улыбался и качал головой, когда подданные Мак-Ардри подняли и отца, и сына-Дерини на свои широкие плечи и торжественно отнесли их в свою часть зала, чтобы сполна насладиться моментом.
Потребовалось немало времени, чтобы вновь установить порядок для продолжения процедуры посвящения в рыцари. Правда, дальнейшие церемонии не вызывали такого напряжения и бурных выражений эмоций, как радость людей Дугала. Тем не менее, акколада принесла глубокое удовлетворение многим молодым людям.
После того, как король завершил процедуру посвящения в рыцари, рядом с троном оказались двадцать два новоиспеченных рыцаря в красных мантиях, по одиннадцать с каждой стороны. Конал все еще сидел рядом с отцом, что являлось прерогативой принца крови, Дугал находился по левую руку от короля, на том месте, которое до этого занимал Морган. Рыцари-наставники занимали первые ряды зрителей, стоящих в зале, спускаясь на отведенное место после того, как завершалась процедура посвящения кандидата. То, чему предстояло последовать теперь, требовало объединения сил, а также демонстрации рыцарского достоинства и духа Гвиннеда, старого и нового.
Когда Сэйр де Трегерн объявил, что все готово для встречи посла Торента и сопровождающих его лиц, герцог Эван отвел своих новых молодых подопечных подальше в сторону, вслед за Кардиелем и его священниками. Морган и Дункан незаметно прошли между оруженосцами, чтобы прикрыть молодого Лайема.
— Мы можем пригласить их в любой момент, когда вы будете готовы, сир, — тихо сказал Сэйр, склоняясь перед королем. — Однако сперва посмотрите на них.
Келсон улыбнулся, мельком уловив эту картину в воспоминаниях Сэйра — прибывшие и впрямь выглядели довольно необычно, по меркам Гвиннеда… однако он лишь снял с пояса меч в ножнах и вновь положил себе на колени.
— Хорошо. Мы готовы их принять, — сказал он.
Когда Сэйр поднялся и повернулся, чтобы дать знак одному из своих людей, стоявших в боковых галереях, Келсон поймал взгляд престарелого лорда Родри, который ждал сигнала в дальней части зала. Гордо подняв голову, пожилой мужчина вышел на середину зала, расчищая дорогу, и громко стукнул об пол посохом гофмей