Валька выключил вентилятор и бодро сказал:
- Ну, ты отлично выглядишь! Давай садись. Я тебя долго мучить не буду. А ветер я сделал нарочно, чтобы как на море.
- Хороший ветер, - заметил Андрюшка и повеселел.
Он опять устроился на кнехте, а Валька послал на него шуршащий воздушный вихрь. Воротник рванулся и захлопал, как синий флаг.
Андрюшке не сиделось спокойно. Он ворочался, двигал локтями, крутил головой, не мог поставить как следует ноги. «Что ты крутишься, как флюгер!» - чуть не сказал Валька. Но не сказал, а схватил карандаш и лёгкими длинными штрихами начал набрасывать Андрюшкину фигурку. Одну, вторую, третью. Скорей, скорей!
Это самое лучшее, что можно сделать. Пусть Андрюшка вертится, а он будет рисовать. Потом он выберет, что нужно. Так же, как на киноленте выбирают лучший кадр для фотоснимка…
Первый набросок был совсем неудачный: голова вскинута, сам Андрюшка подался назад, локти растопырены и колено торчит из-под руки острым углом. Остальные были лучше, но и они казались не очень хорошими. И Валькин карандаш метался по бумаге ещё и ещё.
Для Вальки время летело. А для Андрюшки оно, видимо, тянулось до ужаса медленно. И он не выдержал наконец:
- Валь, сколько уже на часах?
Было половина пятого. День за окнами начал синеть.
- В пять по телевизору мультик будет, - нерешительно высказался Андрюшка. Валька устало распрямился:
- Ладно. Хватит. Беги смотреть телевизор.
- Получилось у тебя?
- Да. Спасибо, Андрюшка.
На самом деле он не был уверен, что получилось. Белый лист ватмана пестрел Андрюшкиными фигурками, но ни про одну из них Валька не мог сказать: «Это та».
Когда Андрюшка ушёл. Валька взглянул на листок снова. Внимательней и спокойней.
И удивился.
Первый набросок вдруг показался ему удачнее всех. Именно здесь Андрюшка выглядел очень живым. Словно что-то увидел он над собой, вверху, и, чуть откинувшись, смотрит с удивлением.
«Шхуна!» - вдруг понял Валька. Шхуна подошла к самому берегу, и мачты её кажутся Андрюшке высокими, как старые сосны.
Но парусники не подходят к берегу так близко при волне и ветре. Это же смертельно опасно!
И всё-таки пусть подойдёт. Пусть шхуна возникнет у самого берега, выйдет из влажного тумана и нависнет парусами над изумлённым мальчишкой… А потом, накренившись влево, уйдёт вдоль берега в штормовую мглу. На то она и легенда океана.
Пусть паруса и мачты займут почти весь рисунок и станут громадными. И не тёмными они будут, а светлыми, почти белыми на фоне рваных облаков и свинцовых волн.
Валька сгрёб со стола все листы и вытащил альбом. Теперь можно было рисовать уже в альбоме.
А когда-нибудь позже Валька напишет акварелью большую картину.
ПАРУСА И ЖЕЛЕЗО. ВЕЧЕР
На альбомном листе рисунок получался просто здорово. Вернее, начал получаться. Всё выходило так, как Вальке хотелось. И чтобы не спугнуть удачу, он решил не торопиться, закончить его потом. Завтра или послезавтра.
Валька взглянул на тонкие мачты, на мальчишку со вздыбленным воротником матроски, улыбнулся им как живым. И прикрыл альбом.
Было уже около восьми часов. Мама и отец давно пришли с работы, но Вальке не мешали. В соседней комнате они вели долгий разговор о том, что, получив зарплату, необходимо купить Вальке новое пальто, недорогое, но хорошее, потому что старое уже совсем…
- Не надо пальто. Купите лучше транзистор, - подал голос Валька. Транзистор ему был абсолютно ни к чему, просто захотелось подурачиться.
- Ещё не легче, - откликнулась мама, и после этого за дверью наступило молчание. Оно было негодующим и укоризненным.
- Хорошие такие транзисторы продаются, - жалобно сказал Валька.
- Совершенно не понимаю эту современную моду! - возмутился отец. - Таскать на животе громкоговорители и оглушать улицу разными твистами!
- Лучше бы вспомнил, на что похоже твоё пальто, - вмешалась мама. - Ты в нём на беспризорника похож. У других дети как дети. Вот Саша приходит - посмотреть приятно…
Пришёл Сашка, и Валька захотел, чтобы родители выглянули из своей комнаты и посмотрели. Пальто на Бестужеве сидело каким-то удивительно перекошенным образом, верхняя пуговица висела на ниточке, а шапка лихо съехала на левый бок. При этом Сашка сохранял невозмутимый вид.
Валька оглянулся на дверь. Родители понизили голоса и не показывались. Жаль. Но не звать же их, чтобы нарочно посмеяться над Сашкой.
Бестужев сел верхом на стул, поискал в кармане платок, не нашёл и шапкой начал протирать запотевшие очки. Он был явно не в духе. Наверно, облачное небо помешало его астрономическим наблюдениям.
- Разденься, - сказал Валька.
- Не буду. Я сейчас пойду. Что по немецкому задано? Я не записал.
- Завтра нет немецкого. Завтра арифметика, русский, рисование…
- Да знаю я, он послезавтра. А когда готовить? Завтра опять металлолом собираем. Забыл?
- Какой ещё металлолом? - недовольно сказал Валька.
- Обыкновенный. Такой же, какой в субботу собирали, когда ты не пришёл.
- И не приду, - буркнул Валька. - Надоело уже до зелени в глазах. Одно и то же…
- Ну и дурак, - отрезал Бестужев. - Вот обскачет нас пятый «Б», кому лучше будет?
- А кому хуже?
- Нам хуже.
- Почему?
- Что ты из себя глупого балбеса изображаешь?
Валька подумал, что умных балбесов не бывает, но вслух повторил:
- Ну, скажи почему?
- Потому что соревнование, - устало сказал Сашка.
- Очень полезное соревнование. Консервные банки ищем. А на пустыре за Андрюшкиным домом старый башенный кран валяется. Разобрали и бросили. Он уже полгода ржавеет. Уже в газете писали. А потом говорят: нужен металл.
- Нужен, - сказал Сашка.
Вот и поговори с ним. Валька даже разозлился.
- Ну и ройся в свалках, если нравится.
- Нравится. По крайней мере, весело. Не то что одному дома торчать.
- Кому что… - сказал Валька.
- Конечно. Только могут подумать, что кое-кто плюёт на весь отряд.
- Отряд… - сказал Валька. Даже без насмешки. С грустью. - При чём здесь отряд? Просто пятый «А». Даже барабана нет…
- Вот горе-то!
- «Кто не придёт на сбор, пусть без родителей в школу не является», - голосом Анны Борисовны произнёс Валька.
Сашка промолчал. Что уж тут скажешь.
- А Равенков ходит как фельдмаршал. «Встать! Сесть! Смирно!» Думает, если в военное училище собрался, значит, уже полководец… Вот у нас в лагере был вожатый сводного отряда…
- И пятнадцать барабанов, - вставил Сашка.
- Девятнадцать, - сухо сказал Валька и в упор посмотрел на Бестужева. Сашка опустил глаза.
- Вожатый у нас так себе, - согласился он. - Только я не про него, а про ребят говорю. Они-то чем плохие?
- А я разве сказал - плохие?
- Не сказал. Только они идут железо таскать, а ты дома рисуешь.
- Рисую, - с вызовом сказал Валька. - Когда каток заливали, я не рисовал, а работал, хоть у меня и коньков-то нет. А ерундой заниматься мне неохота. Жестянки собирать. А кран лежит и ржавеет. Сколько в нём тонн? Пусть сперва его переплавят, а потом банки.
- Переплавят и кран и наши банки. И, между прочим, парусные корабли сейчас тоже строят из железа. И даже десяти кранов на один корабль не хватит.
- Между прочим, не строят. Из железа не строят. Раньше строили, уже давно. Были стальные барки. А сейчас баркентины с деревянными корпусами.
- Не верится что-то.
- То, что у кометы голова из ледяных глыб, тоже не верится. А я ведь не спорил, когда ты говорил.
Сашка молчал.
- Я тебе говорю не о кометах, а о тебе, - наконец возразил он. - А ты всё виляешь.
- Не надо обо мне много говорить, - тихо сказал Валька и с тревогой почувствовал, что Сашка ему неприятен.
- Хорошо, - сказал Сашка тоже тихо и спокойно.
Валька выволок из угла портфель и вытряхнул на стол тетрадки и книги. Только так можно было достать из набитого портфеля дневник.
- Вот запиши, что задано…
- Спасибо, не надо.
Неужели Сашка обиделся? Впрочем, это его дело. Валька не виноват. Он сказал:
- Как хочешь.
- Поздно уже, - объяснил Сашка. - Не успею сделать. Потом спишу у кого-нибудь.
- Ну смотри…
- Смотрю. - Сашка снова зевнул.
И Валька почувствовал, что за этим пустым разговором прячется и растёт у них обида Друг на друга. Надо было сказать что-нибудь хорошее. Может быть, смешное. Поскорее разогнать обиду. Но что сказать. Валька не знал. Потому что подъёмный кран действительно ржавеет на пустыре, у баркентин деревянные корпуса, а Равенков строит из себя фельдмаршала. И, кроме того, у Сашки было такое лицо, что говорить хорошие слова не хотелось. Казалось, они отскочат от Бестужева, как ягоды рябины от гипсовой статуи (осенью в школьном сквере мальчишки стреляют ими из трубочек).
Сашка встал.
- Пойду.
- Я запру за тобой дверь.
Он вышел за Бестужевым в сени в одной рубашке, и холод сразу ухватил его в крепкие ладони.
Сашка замешкался у порога.
- Не копайся, - ворчливо сказал Валька. - Вон какой холодюга.
- Придёшь завтра? - вдруг спросил Сашка, словно не было долгого разговора.
- Железо собирать?
- Железо.
«Видно будет», - хотел сказать Валька. Или можно было ответить: «Завтра и поговорим». Но Вальке показалось, что Сашка заранее готов услышать этот ответ и снисходительно улыбается в темноте. А тут ещё этот холод.
- Я сказал: не приду.
Сашка и в самом деле, кажется, улыбался. Он спросил уже с крыльца:
- А якоря у деревянных баркентин тоже деревянные?
- Отвяжись ты…
- Отвязаться - это пожалуйста.
Снег заскрипел под его ботинками. Валька хлопнул дверью.
В комнате он начал дрожать от запоздалого озноба. Так часто бывает: попадёшь с мороза в тепло и начинаешь вибрировать, как стиральная машина.
- Бегает раздетый, а потом трясётся, - сказала мама. - Попробуй только заикнуться завтра, что у тебя температура.