Из кухни Юля поспешно ушла к себе. Идти в библиотеку надо было только к десяти. Юля написала письмо домой, пришила пуговицы к ветровке, починила босоножку, у которой оторвался ремешок, минут пятнадцать почитала без интереса купленный накануне номер «Огонька» и отправилась на работу.
У калитки она увидела Фаддейку с матерью.
Фаддейка был еще больше непривычный и незнакомый.
Если бы Юля повстречала на улице такого мальчугана - с аккуратно расчесанными (и вроде бы даже подстриженными) оранжевыми локонами, старательно умытого, в отглаженных светлых брюках и голубой рубашке с погончиками, - она обязательно подумала бы: «Ишь какой славный…» Но прежний Фаддейка куда-то исчез. Лишь искорка в левом глазу напомнила о нем, когда ухоженный мальчик улыбнулся Юле.
Виктория Федоровна тоже улыбнулась. И сообщила:
- Мы отправились гулять. Это чудо-юдо обещает таскать меня целый день по каким-то «своим» местам… Имей в виду, дорогой мой, что на колокольню я все равно не полезу…
Фаддейка еще раз пустил привычную искорку и радостно сказал Юле:
- Пошли с нами!
Юля покачала головой и показала часы.
- Ну, тогда завтра! Юль! За грибами! В лесу знаешь сколько груздей!
Глядя на его причесанную макушку, мать плавно сказала:
- Ты, наверно, хочешь, чтобы Юле поставили двойку за практику. Не забывай, что у нее на первом месте должна быть учеба.
- В самом деле, - сдержанно согласилась Юля. Неловко подмигнула Фаддейке и пошла в библиотеку.
В этот день было неожиданно много читателей. То ли соскучились по книжкам за каникулы, то ли просто школьники разом съехались в родной городок из лагерей и гостей перед началом занятий. Кроме того, Юля ходила по двум адресам - искала «должников». Один был в отъезде еще, а второй - восьмилетний большеглазый пацаненок - с перепугу забрался в старый курятник: решил, что за утерянные на рыбалке «Приключения Травки» его сейчас поведут в милицию. Пришлось вместе с бабушкой извлекать ревущего читателя на свет и успокаивать…
В таких делах время летело незаметно. В середине дня Юля сумрачно поклялась себе, что на почту не пойдет. И не пошла. И даже не очень думала о письме, потому что царапала ее другая тревога: из-за Фаддейки. Хотя, казалось бы, что случилось? Мать приехала, отмыла, приласкала, радоваться надо.
«Увезет она его скоро», - печально сказала себе Юля. И сразу же сердито возразила:
«Ну и увезет! Что это, новость для тебя?»
«Не новость, но все равно грустно».
«Грустно не грустно, а все на свете когда-то кончается».
«Как-то не так кончается. Не по-хорошему…»
«Перестань!» - одернула она себя.
Но беспокойство не прошло. И Юля не удивилась, а только еще больше запечалилась, когда пришла домой и увидела на своем крылечке Фаддейкину мать. Не было сомнения, что она поджидала Юлю.
Виктория Федоровна ласково сказала:
- Вот вы и вернулись… Как дела, Юленька?
Юля аккуратно улыбнулась:
- Дела обычные - библиотека. Никакой романтики… Особенно, если смотреть со стороны.
- Вы, наверно, скучаете в здешнем захолустье?
- Некогда скучать-то. Работы невпроворот.
- А по вечерам? Тут и сходить некуда…
- Вы знаете, я домоседка.
- Так и сидите в этой конуре?.. Кстати, как вы там устроились? Можно взглянуть?
- Вполне уютно устроилась, - опять улыбнулась Юля. - Заходите…
В комнате она подвинула Виктории Федоровне единственный стул, сама присела на топчан. Фаддейкина мать со старательным любопытством оглядывала пустые углы и дощатые стены. Молчание затягивалось. Чтобы разбить его, Юля спросила:
- Как погуляли?
- Ох, он умучил меня! Таскал по каким-то развалинам, по зарослям… Брюки изорвал, погон отодрал на рубашке. Я еле дышала, когда вернулась… Представляю, как надоел он вам!
- Почему?
- Он мне только про вас и говорил. Наверно, целые дни от вас не отстает…
- Да что вы, Виктория Федоровна. Днем я на работе.
- Ну, утром и вечером… Вам и отдохнуть-то некогда.
- Он мне ни капельки не мешает.
- Юля… - мягко сказала Виктория Федоровна. - Дело не только в вас… дело в нем.
- А… что случилось? - с неприятным ожиданием спросила Юля.
- Не случилось, но… поймите меня правильно. Эта его привязанность к вам… Он непростой ребенок. Излишне впечатлительный, фантазер. И я, честно говоря, опасаюсь…
- Боюсь, что я все-таки не понимаю вас, - насупленно сказала Юля. На нее навалилась тяжелая неловкость.
- Сейчас я объясню… Думаете, он только с вами так? У него странный интерес к взрослым людям. Он прилипает к ним, морочит головы своими выдумками, мучает вопросами. А потом мучается сам: вспоминает, писем ждет. А какие письма? У взрослых людей свои дела, они забывают мальчишку через неделю после отъезда…
Юля могла сказать, что она Фаддейку не забудет и письма писать станет обязательно. Сама знает, как плохо без писем. Но она понимала, что эти слова Викторию Федоровну не обрадуют. Она только сказала:
- Что поделаешь, раз такой характер…
- Дурацкий характер! - с неожиданной плаксивой злостью отозвалась Фаддейкина мать. И сразу перестала быть красивой. - Я замучилась… Выдумал себе предка-адмирала, переделал нормальное имя Федор (в честь деда!) в какого-то Фаддея. И ведь заставил всех признать себя Фаддеем!.. А эти непонятные слезы по ночам! Спрашиваю: что случилось? Какой-то Вова Зайцев из их класса уехал в другой город. Но они с этим Зайцевым сроду не были приятелями! А он ревет: «Теперь уже никогда и не будем…»
- Выходит, не только среди взрослых он друзей ищет, - вставила реплику Юля.
Виктория Федоровна утомленно замолчала. Юля добавила:
- Бывает, что он целый день с мальчишками носится. Мяч гоняют, плот строят. Шар недавно запустили…
- Ну да, шар! Он писал мне. Марсианский глобус… Вы, наверно, не видели его «Марсианский дневник», он его ни единому человеку не показывает. Я однажды нашла и заглянула…
Юля пожала плечами:
- Чуть не все ребята фантастику сочиняют. Даже в здешней библиотеке куча рукописных журналов.
- Да, но какая фантастика! Знаете, как начинается его тетрадка? «Это самая настоящая правда! Это больше правда, чем наш город, наш дом и я сам. Потому что, если я даже умру, Планета останется. И лишь бы они больше не воевали…» Это в его-то годы! Умирать собрался.
- Это же просто сказка…
- Вот именно. И я очень боюсь, что он вырастет беглецом от действительности.
Юля спросила тихо и с неожиданной злостью:
- От какой действительности? От вашей?
Виктория Федоровна медленно посмотрела на нее и покивала:
- Вот-вот. И вы туда же… А действительность, Юленька, одна. И довольно суровая.
- Не в суровости дело. Тошно иногда от этой вашей действительности, - уже без оглядки сказала Юля. - Скучно среди импортных шмоток, служебной грызни и вечных стараний устроить свою жизнь на зависть другим. И вечного страха за это свое благополучие…
Виктория Федоровна не вспылила, не встала и не хлопнула дверью. Посмотрела с ироническим и грустным интересом.
- Вы, видимо, всерьез считаете меня модной, свободной от мужа дамочкой на престижной должности? Ведет, мол, светскую жизнь, разъезжает по заграницам… А я изматываюсь на работе, мне поперек горла эти поездки… Если бы не они, я бы ни за что сюда сына не отпустила.
- Это не спасло бы его от «ненужных» друзей, - поддела Юля. - Они везде найдутся.
- Вы правы, они везде есть… Я вот про письма говорила. Не все ведь забывают, кое-кто пишет. Видимо, такие же, как он сам. У моего сыночка на этих людей особое чутье. Которые не от мира сего…
- Ну, спасибо, - хмыкнула Юля.
- Ох, только не обижайтесь! Мы же говорим откровенно.
- Да уж куда откровеннее…
- Я мать. И я хочу, чтобы у меня был нормальный ребенок. А пока это какой-то… репейник. С ним даже в гости пойти страшно: или фокус выкинет, или не успеешь мигнуть, как в неряху превратится…
Глядя в потолок, Юля отчетливо проговорила:
- А вы заведите себе пуделя. Его можно причесывать и дрессировать. И модно, если породистый…
«Вот и все, - подумала она. - Придется переезжать в библиотеку. Из этого дома меня сегодня попрут».
Но Виктория Федоровна не рассердилась и сейчас.
- Юленька… Самое простое дело - быть жестокой, - печально сказала она.
Юля сникла. И огрызнулась:
- Вот и не будьте жестокой к Фаддейке, не бросайте на все лето. Он так по вам скучал, а вы…
- Кажется, не очень скучал. Ему было с кем время проводить.
Юля опять разозлилась. А Виктория Федоровна продолжала:
- Его я еще могу понять. Его причуды, фантазии, прилипчивость к чужим людям. В конце концов, он мой сын… Но вам-то зачем это? Что вам сопливый и бестолковый мальчишка с грязными коленками? Вам нужен взрослый и представительный кавалер в расцвете сил и лет…
У Юли от новой, холодной злости будто колючими снежинками зацарапало лицо. Она взяла себя за щеки и с резким смехом сказала:
- Ну, вы договорились! Какие кавалеры? Что, по-вашему, я женить его на себе собираюсь?
- Господи, да при чем здесь это? Опять вы не поняли… Я не умею объяснить, а вы не понимаете. Может быть, поймете потом, когда будут свои дети…
Юля встала.
- Я надеюсь. Надеюсь, что будут. А понять нетрудно и сейчас. Ладно… - И, старательно подбирая официальные слова, она выговорила фразу: - Я учту ваши пожелания и постараюсь свести общение с вашим сыном до минимума.
Виктория Федоровна тоже встала.
- Я только хотела, чтобы… - Она замолчала, махнула рукой и вышла.
Юля легла на постель, прижалась щекой к холодной подушке.
«Юрка… Ну что ты за свинья такая! Юрка, где ты наконец?»
Ночью шумел ветер, было холодно. Дзенькало в раме треснувшее стекло. Юля куталась в одеяло. По крыше стучали ягоды рябины.
ПОРТРЕТ
Утро пришло безоблачное. Оно обещало теплый день. Юля вышла из дома рано, чтобы успеть позавтракать в «Радуге». И еще чтобы не встретить Фаддейку.