Вот оно, счастье-то, только ощутить полной мерой не могу. Он, когда узнал, что не мальчик у нас будет, а девочка, почему-то еще больше обрадовался. Правильно говорят: мужики мечтают о сыновьях, а любят дочечек.
Мы ехали из конторы домой. Сережа за рулем, осторожно едет, чтобы меня лишний раз не потревожить.
— Зайка, ты что-то у меня совсем бледненькая сегодня. Не стоит тебе больше на работу выезжать. Девчонки у нас толковые, дело знают. Да и я вполне смогу проконтролировать все.
— Дома мне хуже одной, — соврала я. Ну не признаваться же, что боюсь отпустить его от себя.
— Зря ты, но тебя не переубедишь. — Он взял мою руку и поцеловал в ладонь возле большого пальца.
Господи, он всегда знает, куда надо целовать. Мужчина. Только бы тебе родить, привести себя в порядок и наслаждаться всем этим.
— Давай заедем купить тебе чего-нибудь вкусненького, — предложил он. — Чего хочешь?
«Умереть», — хотелось ответить мне.
— Ничего, Сереж, не хочу.
— Мож, кисленького или солененького? Помнишь, как ты на третьем месяце зеленые квашеные помидоры лопала?
Он радовался, а у меня в душе все перевернулось — бр-р-р! Я, звезда Владивостока, вечно красивая и молодая, одетая в самых крутых бутиках, в брильянтах не меньше каратника… А хирургам лицевым сколько отдано! — две квартиры и джип впридачу! Так вот я и правда лопала эти самые зеленые, пахнущие бочкой, квашеные помидоры килограммами. Целый месяц. Потом и от них затошнило.
— Ну, послушай себя, — не отставал Безуглов. — Сок, пироженку, кислого вина, сухого шампанского?
— Соленой капусты с луком, растительным маслом и рассолом, — вдруг определилась я. — И хлебать ложкой.
— Машка, да ты у меня кержачных кровей! Небось предки где-нибудь в Тайшете свинок с коровками держали, курочек с петухами, а на Пасху самогон потребляли уважительно.
— Фу!
— Чего «фу»? Это ж самая кровь оттуда здоровая. Гордиться надо!
Гордиться не хотелось. Мы свернули на небольшой крытый рынок, который славился тем, что там торговали настоящие крестьяне настоящими экологически чистыми продуктами.
Безуглов продолжал безудержно веселиться и, зайдя в полупустой к вечеру ангар, зычно гаркнул:
— Братья крестьяне, капуста с рассолом самая вкусная у кого? Жена у меня на сносях, больно требует!
Убила бы! Но крестьяне зашевелились, подхватили шутку, стали предлагать наперебой. Безуглов вдумчиво шагал вдоль прилавков, пробовал, чмокал, критиковал. Я тоскливо плелась следом, понимая, что капустки уже не хочу. Ни с луком, ни с маслом. Вообще не хочу. Может, рассолу только. Попросить? Люди добрые, может, и нальют.
— Серега!!!
Это был не крик. Это был рев. Зов. И вот тут я очень ясно осознала — все. Случилось самое страшное на свете. Не Вики мне надо было бояться, а вот этого случайного рева. Совершенно случайного.
— Серега!!!
Зов повторился, я приклеилась к кафельному полу и еще сильнее захотела умереть. Я не знала, что будет дальше, но не сомневалась — это конец. Мой.
К нам подскочил молодой крепкий парень, румяный румянцем человека, нюхавшего выхлопные газы лишь издалека, и по-медвежьи стиснул моего Сережу. Кто это? С этим же вопросом в глазах обернулся и Безуглов, когда выбрался из лап крепыша, но я пожала плечами. Я его не знала. Может, он обознался? Но надежды развеялись в ту же секунду:
— Не, ну Безуглов, ты зазнался совсем, что ли? Или я так растолстел? Это же я, Борис!
— Борис? — растерянно протянул Сергей и снова обернулся ко мне за поддержкой.
Я ничем не могла помочь. Ни ему, ни себе.
— Борис, конечно! Борька! Помнишь, в Серышеве соседи твои, я и жена моя?
Сергей как-то внимательно вгляделся в этого Борьку:
— Серышев?
А тот продолжал тарахтеть:
— Ну Серышев, Серышев! Теть-Женин дом тебе достался. Потом мы попродавались. Сначала ты, а потом и мы. Слушай, нам столько денег отвалили! Мы теперь в Подмосковье домик купили, столичные штучки стали. Как там Джим, кстати? Сереж, да что с тобой?
А с Сережей и правда неладное творилось. Он как будто заморозился и смотрел на пария не мигая. Вот и все. Не Вику мне бояться надо было, а вот такого случайного Борьку. Нелепо как! А тот не унимался:
— Сережа! Ты чего?
— Борис, — тихо-тихо сказал Безуглов и еще раз, как будто пробуя на вкус: — Борис. А жену у тебя Анька зовут. Джим — моя собака, а вы утопить еще хотели. Баня у вас была.
— Ну да. — Борис как-то растерялся. — Я и здесь первым делом баньку справил. Поехали, Сереж, попаримся! Анька-то моя тоже беременная. — Он подмигнул мне. — Поехали! Ох, Анька обрадуется! Мы тебя часто вспоминаем, Анька даже звонила тебе пару раз, да сказали — уехал. Ну надо же — встретились! Поехали! У меня клюква в морозильнике в заначке есть. Под водочку. Помнишь, ты всегда говорил…
— Клюква — первый фрукт.
— Точно!
Все, конец! Он все вспомнил. Даже поговорки свои дурацкие.
Безуглов перевел взгляд на меня, и стало тихо. Мне показалось, что это длилось век. Бездонные зеленые-зеленые глаза с черным ободком. И больше ничего вокруг. А потом сказал медленно-медленно:
— И сын у меня уже есть. Гришка.
Больше всего на свете мне хотелось потерять сознание, но оно не терялось, а в затылке стало холодно.
— Серега, — опасливо подал голос Борис, и тот вдруг очнулся:
— Все в порядке, Боря. Поедем в баньку твою париться. Собирай манатки! — весело так сказал. И так же весело ко мне обернулся: — Машунь, пойдем, я тебя на такси провожу, а сам уже с Борькой, лады? Он меня так в свое время поддержал! Да и вообще! Надо же, встретились!
Я совсем растерялась и дала проводить себя на улицу. Говорить я не могла. По пути Безуглов не забыл прикупить мне капусту с рассолом. Он поймал такси, очень бережно усадил меня, поцеловал в лоб и снова посмотрел долгим взглядом:
— Ты, Маша, не беспокойся. Я приеду. Я не оставлю тебя.
Он захлопнул дверцу, и машина тронулась, а я заревела, нет — завыла. В голос. Таксист не мешал, а когда я успокоилась, спросил, участливо косясь на живот:
— Кинул, что ли, козел?
Я не хотела отвечать и долго смотрела в черную пустоту за окном, по потом ответила:
— Нет, это я его кинула.
Водитель передернул плечом, мы приехали.
Дома я как-то сразу успокоилась. Свершилось. Я знала, что так будет. Рано или поздно. Не паникуй. Безуглов вскорости не вернется. У него манера такая была — после потрясения или неприятностей дня три крепко пить. Раз при памяти сейчас, то и привычки старые вспомнит. Тем более у Борьки этого банька есть. Так что к ужину не жди. А там… А там будь уже что будет. Беременную женщину он вряд ли убьет. Ну, соберет манатки да уедет. Я ведь знала, знала, что это когда-нибудь случится…
Вопреки ожиданиям, звонок в дверь раздался уже наутро. Я обреченно открыла дверь.
На пороге стоял совершенно трезвый и даже какой-то посвежевший Сергей Безуглов.
Тот, прежний. Серьезные зеленые глаза с черным ободком. Не мой. Спокойно переступил порог, разулся, куртку в гардероб пристроил, а меня приобнял и поцеловал. В уголок губ.
— Пойдем, Маш, кофе нам сварю.
— Я думала, тебя дня три не будет, — брякнула я.
— Да куда ж я тебя в таком положении одну оставлю!
Безуглов, Безуглов! Прежний, уверенный, порядочный до мозга костей. Не мой. Не мой! Машка, что ты наделала?! Ты не ему жизнь сломала. Себе.
Мы устроились в гостиной, он сварил кофе. Свой любимый «Амаретто», сделал яичницу с помидорами, и я вспомнила, как ловко он хозяйничал на своей кухне. У себя дома. Во Владивостоке. Господи, ему жизнь сломала тоже. Зачем?
Вот он тот, кого ты на самом деле любила с детства, — сильный, уверенный, большой.
Не овощ, который почти год висел у тебя на руках. А тот, привычный, — зверь. Не мой, не мой…
— Маш, — сказал он просто. — Я не оставлю тебя.
Сказать ему, что мне теперь все равно, или ладно уже?
— Во-первых, мы перед алтарем клятву давали. Во-вторых, у нас будет ребенок. В-третьих, я не знаю, как я смогу вернуться домой. Скорее всего, пока никак. Я даже сыну сейчас звонить не буду. Я не могу. Мне нечего сказать. Я должен окончательно прийти в себя. Маш!
— Да. Я слушаю. Я готова принять любое твое решение. Я виновата.
— Ты не виновата. Любовь — это не вина. И мне ты не чужая. Я тоже тебя люблю. По-другому, но люблю. Мы пока оставим все как есть. Родишь, там разберемся. Мне тоже о многом подумать надо. И запомни, я не злюсь на тебя и не осуждаю. Пусть Господь судит. А я буду рядом. Ты мой маленький Зайка, я в ответе за тебя.
— Сереж, я такая жалкая?
— Не болтай глупостей!
— Я жалкая, Сережа. Я всю жизнь рвала себя. И тебя рвала! Ясно же было — не мой ты, ну не мой! Нет, в клочья рвалась, доказывала — мой! Себе доказывала, другим… Операции на морде делала, деньги зарабатывала, везде блестела. И — мимо, мимо. А надо было залететь от тебя сразу, сожрать бочку квашеных зеленых помидоров, родить девочку, потом — двойню, потом — мальчика и встречать тебя каждый вечер усталого с работы. Блины по воскресеньям стряпать, гульки твои мелкие терпеть. И все! Счастье было так близко!
— Маша. Маша! Это не такое уж счастье было бы для тебя.
А мне совсем как-то грустно стало. Зря прожила сорок лет. В погоне за мистикой. То, что нужно ему, я никогда не смогла бы дать. Вот сейчас прожила полжизни и решилась. И ни одной счастливой физиономии рядом! Ну скажи, Безуглов. Свою любимую фразу: «Важно вовремя определить приоритеты». Сказал другое:
— Давай, Маш, пока просто жить.
— Как?
— День за днем.
Сталлоне, блин! Рэмбо, кажется, так говорил.
Мы стали жить день за днем. Утром Сережа уезжал в контору, возвращался рано, никогда не задерживался, часам к четырем-пяти уже был дома, готовил ужин, кормил меня, потом сидел рядом, читал вслух какую-нибудь белиберду или смотрел телевизор. Он пересказывал мне городские сплетни или новости из нашей конторы, рассказывал свежие анекдоты. Он всегда сидел рядом и держал мою руку. Иногда целовал в ладонь, возле большого пальца. Но я видела: он погружен в себя, в свои новые проблемы. Это я, Сережа, тебе их придумала. Эх, Машка, Машка!