Ганс опустился на пол, сел, прислонившись спиной к стене, и сидел так очень, очень долго, потом встал и пошел.
Он шел уже минут десять, когда две тошнотворно-зеленых змеи соскользнули со стены, чтобы упасть прямо на него. Он отскочил, стряхивая их с себя. С бьющимся сердцем, полный неистового бешенства — признаки надвигающейся истерики — Шедоуспан изрубил обеих рептилий на мелкие кусочки. Они кровоточили. Это очень обнадеживало.
Он как раз потянулся за одним весьма противным на вид кусочком, твердо намереваясь заставить себя проглотить его, когда вдруг заметил очередное явление в глубине коридора. С тяжелым вздохом он поднялся на ноги, переложил длинный ибарский клинок из левой руки в правую, немного размял, сгибая и разгибая, левую руку и вновь взял в левую руку этот заменитель утерянного меча.
Не отрываясь, он смотрел на приближающееся нечто — размером с кулак, оно по виду весьма напоминало глаз, который, не мигая, смотрел на него из вечных сумерек неизменно серой темницы. Это... наваждение плыло футах в восьми над земляным полом. Но чем дольше Ганс смотрел, тем заметнее увеличивалось это видение. Теперь оно было уже размером не с кулак, а гораздо больше. Казалось, оно смотрело на Ганса. Не мигая. Ганс понял, что видение не росло, оно просто приближалось.
Оказавшись в непосредственной близости от Шедоуспана, оно было уже размером с детскую голову.
Теперь он уже был уверен, что оно не просто напоминало огромный, немигающий и лишенный тела глаз; оно на самом деле было глазом! С гигантской зеленой радужной оболочкой, с черным пятном посередине — зрачком размером с кулак Шедоуспана.
— Что бы ни было над или под этим глазом, — спокойно сказал Шедоуспан, — тебе лучше остановиться. Я вооружен и знаю, как применить оружие. Остановись, или я пущу тебе кровь.
— Ни под, ни над этим глазом ничего нет, — отозвался голос, высокий баритон, произносивший слова так быстро, что Ганс с трудом понимал их смысл. — Я всего лишь то, что ты видишь перед собой: Глаз.
— Чудно! — Шедоуспан быстро отпрянул назад, стараясь скрыться в темноте.
— Не чуднее тебя. А ты к тому же еще и грубиян, — затараторил неведомый голос с некоторым раздражением.
— Я грубиян! Сам налетел на меня в темноте!
— Это не темнота, это всего лишь полумрак. И кроме того, я не налетал, я вовремя остановился. Я не один из стражей, охраняющих это проклятое местечко. А что касается нападения из тьмы — ведь ты же не настолько туп, чтобы думать, будто лишенный тела Глаз способен нести факел?
Ганс был настолько оскорблен, что выпалил ответ прежде, чем сообразил, насколько глупо он звучит:
— Нет, и не настолько туп, чтобы ожидать, будто он может говорить.
— А вот в этом, мой глумливый друг, ты ошибаешься. Я и впрямь Глаз, ни больше ни меньше. Тот факт, что ты слышишь меня, а я слышу тебя, неопровержимо доказывает, что я — Глаз, который может слышать и говорить.
Ганс чуть не топнул ногой в сердцах.
— Это невозможно!
— Какой же ты з-з-з-з-ануда!
Ганс насупился, но не отвернулся. Он действительно видел перед собой невозможное. Поверх огромного зеленого глаза отчетливо виднелась унылая серая стена, ту же самую стену было отлично видно и под глазом, и по обе стороны от него. Говорящий, видящий и, очевидно, даже мыслящий глаз.
— Но, — с трудом выдавил из себя Ганс, — как это ты можешь быть просто глазом?
— Тем не менее я действительно просто глаз, и к тому же несчастный скиталец.
— Что?
— Что слышал, — отозвался невозможный Глаз. — Все слышали о блуждающем глазе, а я он и есть: Блуждающий Глаз. Весьма одинокий в этом подземном мире, как видишь.
— Да? — откликнулся Шедоуспан еле слышно.
— Итак? Мы могли бы составить друг другу компанию, тебе не кажется? Или ты тоже из здешнего проклятого воинства?
— Нет, наоборот, на меня постоянно нападают и калечат с тех пор, как я здесь очутился.
— В высшей степени неразумно было очутиться здесь. Но... да, я знаю. Это нехорошее место. Трудно выйти отсюда незваному гостю. Можно я буду тебя так называть?
— Как? Незваным гостем?
— Ты можешь предложить имя получше?
— Да, Ганс. Меня зовут Ганс.
— Привет, Ганс. Ты можешь называть меня Глазом.
— Просто… Глазом?
Бестелесное явление качнулось в воздухе.
— Да. С большой буквы, если не возражаешь. Шедоуспан не нашелся, что на это ответить, и просто кивнул. Нравилось ему это или нет, было ли это невозможным или нет, но глаз — Блуждающий Глаз — поплыл, покачиваясь, в воздухе рядом с ним, сделавшись отныне его болтливым, саркастично-насмешливым компаньоном.
Глава 14
Спустя некоторое время Шедоуспан не мог не проникнуться симпатией к своему необычному компаньону. Во всяком случае, он уже ничего не имел против такого спутника: проклятая сущность оказалась хорошим товарищем.
Глаз даже помог ему отразить нападение двух Бриммов-Митр, двух здоровяков, чрезвычайно напоминавших погибшего великана из Барбарии и оказавшихся на редкость искусными фехтовальщиками. Глаз стремительно падал с высоты на мрачных двойняшек-Бриммов, словно большая бескрылая птица, пытающаяся отогнать змей от гнезда. Эти налеты заставляли гигантов бездумно, со свистом размахивать мечами и дали Гансу возможность сразить их ибарским ножом и кинжалом.
Огромный зеленый шар последовал за ним даже, когда Ганс попался в ловушку и падал, падал, падал... пока не приземлился довольно мягко... в подземной темнице с гладкими стенами, футов двадцати каждая, и без малейшего намека на выход.
— Мне отсюда не выбраться, — мрачно сказал Шедоуспан. — Пожалуй, начну стучать в стены.
— Это самая блестящая идея, которую я когда-либо слышал со времен легенды о том, что ты, я и весь остальной мир был рожден на спине гигантской черепахи.
— Будь ты проклят!
— Уже проклят, Ганс, — мягко отозвался высокий баритон, на этот раз не так быстро, как обычно.
Ганс заморгал, почувствовав в голосе компаньона неподдельную печаль, и задумался над его словами. Хотя в положении Глаза были несомненные преимущества, как, например, способность летать и говорить, не будучи при этом обремененным телом, которое надо кормить, и ногами, которые можно стереть, все же нельзя было не согласиться, что существование в облике одинокого глазного яблока является несомненным проклятием. Он подумал, что появлению этой новой невероятности — впервые за время его странствий в подземелье оказавшейся весьма дружелюбной! — сопутствовала некая отвратительная и, очевидно, весьма печальная история, подобная истории заколдованного Нотабля.
Шедоуспана разбирало любопытство, к тому же он не хотел показаться черствым или равнодушным, и тем не менее он был уверен, что ему не понравится история Блуждающего Глаза.
— Полагаю, мы оба прокляты! У тебя есть предложения, Глаз?
— Ты имеешь в виду, как выбраться из этой части ада? На этот риторический вопрос Шедоуспан поначалу не счел нужным отвечать, но, когда молчание Глаза затянулось, он кивнул. Отвечая, он постарался, как мог, сдержать раздражение:
— Да. Не мог бы ты высказать предложение, о Глаз, как бы мне выбраться отсюда?
— Постарайся умерить свою язвительность. Бери пример с меня с моим ровным характером. Мудрость есть терпение, знаешь ли. Я здесь нахожусь гораздо дольше, чем ты. Да. У меня есть предложения, как выбраться отсюда. Я-то сам, как ты понимаешь, могу просто вылететь отсюда в любое время. Однако с бесконечным и достойным восхищения великодушием я остался, чтобы составить тебе компанию.
— Я... благодарен тебе, — сказал Ганс не без усилия. Глаз покачался в воздухе, он не выглядел смущенным.
— Не сомневаюсь. Мне это стоило некоторых усилий.
— Глаз... а как насчет моего желания? Как бы мне выбраться отсюда?
Его невообразимый компаньон перестал кокетничать и взялся за дело. Ганс заметил, что он уменьшился в размере и понял, что Глаз удаляется, все еще плывя на высоте семи-восьми футов над полом.
— Следуй за мной.
Шедоуспан пошел на голос и минуты через две уже послушно нажимал на камень — «тот, который справа». Он увидел, как стена открылась, пропуская его в помещение, откуда один пролет лестницы вел вверх, а другой вниз. Ганс направился к лестнице, ведущей вверх.
— Ты действительно хочешь выбраться отсюда, Ганс? Шедоуспан остановился, уже занеся ногу на первую ступеньку, решив, что его собираются отчитать; в самом деле, он был так взволнован, что забыл поблагодарить своего невероятного избавителя.
— Конечно, Глаз, и я благодарю тебя четыре раза!
— Что ж, это, конечно, лучше, чем два или три раза! Во всяком случае, сказано искренне.
Однако, поверь мне, Ганс... ты поблагодаришь меня еще горячее, если подойдешь вон туда и спустишься по лестнице вниз, чтобы покинуть эту дыру.
— Но Глаз, мы же упали вниз в эту, как ты выразился, дыру, и…
— Ты упал. Я просто последовал за тобой. Из сострадания и подлинного духа товарищества.
— Ну да, да, я это очень ценю! Но ведь я упал вниз, вниз, в ту ловушку, а эти ступени ведут вверх. Мне кажется, что…
Глаз ничего не сказал, и горячие доводы недоверчивого юнца постепенно заглохли. Он посмотрел на другой лестничный пролет. Предложение было таким странным, таким... бессмысленным. Однако… Разве в этой бесконечной подземной темнице под убежищем Корстика было что-либо осмысленное?
Он убрал ногу со ступени одной лестницы и пошел к другой. Спустился вниз по небольшому лестничному пролету и оказался в точности там, где стоял перед тем, как упасть в ловушку.
Блуждающий Глаз был рядом.
— Очень, очень хорошо, — сказал он. — Ты прошел испытание!
Ганс посмотрел прямо в огромный немигающий зеленый шар с черным зрачком посередине.
— Что-о?
— Мудрость, — изрекло зеленое глазное яблоко без рта, — это принимать все как должное.
Однако вскоре Глаз сбежал, ибо на сцене вновь появился Корстик, мертвый Корстик, чудовище в красивой лиловой тунике, шитой золотом. На этот раз Шедоуспан стал его пленником и был подвергнут пытке.