и, что вы — убийцы.
Катамарка покачал головой; его лицо по-прежнему выражало ужас и недоверие.
— Естественно… — пробормотал он. — Бедная девочка! Мы даже не… Ганс? А что ты думаешь?
— Я не знаю, что думать. Она была в ваших комнатах, и я, естественно, предположил, что это сделали вы. Я ведь не так уж хорошо вас знаю, поймите. И потом, я видел вас у нее, А теперь, черт! Я не могу не верить, что вы пробыли здесь все это время. Дольше, чем пробыл я!
— Да, — кивнул Катамарка. — Дольше, чем вы, и на нас нападали всякие твари и чудища. Джемиза... она пришла, чтобы жить со мной. Я не собираюсь ни осуждать, ни хвалить несчастную девочку. По-моему, она была готова жить с любым мужчиной, у которого есть деньги. Иными словами, если бы вы предложили ей переехать к себе, ее не было бы на месте, когда я... пришел навестить ее. — Он покачал головой. — Мне жаль, Ганс. Я не нахожу слов. Не похоже на меня. — Он откашлялся, и Ганс впервые заметил, что Катамарка выглядит смущенным. — Она... мне нравилась. Она заставила меня почувствовать... она мне нравилась. Кто же мог… — Он отвернулся, продолжая качать головой.
Ганс с Йолем стояли молча. Ждали. Ганс тоже испытывал непривычное смущение, словно оно передалось ему от Ката-марки. Ганс понимал, что многие люди на публике надевают определенную маску, чтобы спрятать свою внутреннюю сущность. Теперь он понял, что такую же маску носил и Катамарка; этот человек вел себя так, как считал необходимым для своего аристократического положения, создав себе внушительный облик и выработав особую манеру говорить. Несомненно, слова о том, что ему нравилась Джемиза, дались этому человеку нелегко.
Шедоуспан также знал, что граф обладал способностью не отвечать на вопросы, как завуалированные, так и заданные в лоб.
В конце беседы Ганс показал им мешочек. Выражение лица Катамарки тут же изменилось.
— Так вы сделали это? Это и есть... тот товар? Ганс встряхнул мешочек.
— Это и есть тот товар, граф. Но я его оставлю при себе, пока мы не выберемся отсюда.
Йоль сделал оскорбленное и злое лицо. Катамарка, однако, улыбнулся.
— Я... понимаю, — сказал он.
Едва повернувшись к ним спиной, Ганс надел на палец кольцо иллюзий, которое принесло ему столько бед в этом лабиринте. На этот раз такого не должно было произойти. Глаз многое рассказал ему об этом кольце и о том, как оно действует. В прошлом колдовство действовало как против него, так и в его пользу, если только странный дар ясновидения, унаследованный Мигнариал от предков-с'данзо, можно было отнести к той же области магии. Теперь, впервые в жизни, Шедоуспан готовился использовать колдовство. Поэтому он повернулся к своим спутникам спиной и шел, не оборачиваясь, отыскивая пометки в лабиринте; он хотел дать тем двоим, идущим сзади, возможность проявить свои предательские натуры.
Разве мог такой разум, как его, поверить во что-то, кроме их намерения убить его и завладеть кольцами?
Блуждающий Глаз не появлялся. Такова была их договоренность. Граф и его человек не должны были видеть Глаз; так ему было легче наблюдать за ними, пока Ганс шел к ним спиной. Нотабль прижимался к Гансу; здесь нечего было вынюхивать и некуда отлучаться.
— Осторожно, ловушка, — предупредил Шедоуспан чуть погодя. — Осторожно. Держитесь ближе к центру. Стрелы! Пригнитесь вот так. Ага. Вот оно, впереди. Все, что нам нужно, это топнуть по полу, — солгал он, — и мы выйдем на дорогу у подножия холма под домом Корстика.
— Они надвигаются на тебя с обнаженными клинками, — произнес тихий голос у него над головой.
Мрачно усмехнувшись, Шедоуспан сотворил мысленный образ Джемизы в том виде, какой он видел ее в последний раз, окровавленную, с отрезанными пальцами, ушами и сосками, искромсанными ноздрями и языком, с чудовищными увечьями внизу живота... но сотворил ее живой, разъяренной, с острыми когтями.
Двое позади завизжали, и Ганс обернулся, доставая меч. Он смотрел, как двое мужчин пятятся от пустоты, вытаращив глаза и бешено размахивая мечами и кинжалами. Нотабль взвыл, ощетинился и умчался со всех лап.
Шедоуспан не улыбнулся. Один из белых камешков в мешочке, который он сжимал в правой руке, по-видимому, начал действовать, потому что иллюзия, сотворенная с помощью кольца, не действовала на него. Он видел только Йоля и Катамарку — зато на них она точно действовала.
Нахмурившись, он взглянул на пол, отошел в сторону и снял с себя пояс, не выпуская мешочек.
Он видел, как Йоль с криком упал, но тут же перекатился через себя и вскочил, по-прежнему сжимая в руках меч и кинжал с такой силой, что костяшки пальцев побелели... и тут Йоль встретился взглядом со своим затянутым в черное партнером. Не глядя на «демона», который теперь, по всей видимости, решил заняться исключительно Катамаркой, Йоль кинулся на Ганса. Меч был занесен для смертельного удара; кинжал он держал ближе к себе. Шедоуспан вспомнил, что Йоля не нужно учить обращаться с оружием.
И тут, медленно и почти бесстрастно, он совершил странное действие: бросил на пол свой пояс с прикрепленным к нему ибарским ножом и пустыми ножнами от меча.
Но бросил не произвольно, а на определенный участок пола. Йоль стоял как раз в центре прохода, когда бревенчатая катапульта в виде опрокинутой буквы Т сорвалась с потолка. Центральный столб раздробил ему череп, а перекладина перебила ноги. Ловушка Корстика подбросила Йоля чуть не до потолка, после чего он с глухим чавкающим звуком рухнул на пол.
Оба раза, когда катапульта пролетала мимо него, Шедоуспан легко перепрыгивал перекладину.
Что касается Нотабля, то он был уже в добрых тридцати футах от этого места, при этом ни разу не оглянулся.
Судорожно вздохнув при виде обломков белых костей, безобразно торчащих из кровавого месива, которое было когда-то Йолем, Шедоуспан переключил внимание на Катамарку.
Тот лежал, скорчившись, на полу, отбросив оружие и сжимая правой рукой левое плечо. Шедоуспан не заметил крови, но широко открытые глаза Катамарки ничего не видели.
— Похоже, у него сердце не выдержало, — сказал Глаз, медленно проплывая над трупом.
Все еще возбужденный и готовый к битве, Шедоуспан испытал разочарование, смешанное с изумлением.
— Ты хочешь сказать, что я испугал его до смерти?
— Именно, Ганс... ты и кольцо испугали его до смерти. В буквальном смысле слова.
Ганс стоял как вкопанный с мешочком в правой руке, кольцом на пальце и мечом в левой и безотрывно смотрел на скорчившегося человека. Сегодня Корстик совершил первое доброе дело в своей жизни. Катамарка проделал долгий путь и перенес множество испытаний в подземном лабиринте, чтобы в конце умереть от вызванной страхом остановки сердца... при этом так и не увидев вожделенных колец. Ганс не ощущал радости по этому поводу. Особенно после того сожаления, которое граф выразил, говоря о Джемизе. Шедоуспану пришлось напомнить себе, что этот человек собирался вонзить ему меч в спину.
— Э… Ганс! Ганс? Видишь ли, они оба мертвы, но, э-э-э… Нотабль все еще видит иллюзию. Может, тебе лучше снять кольцо, пока эти ужасы, от которых волосы дыбом становятся, не повыскакивают из всех щелей, как дротики?
— Ах, да, — тихо сказал Ганс и уронил ставший ненужным меч и хорошо поработавший мешочек с белыми камнями, чтобы левой рукой снять кольцо с правой. И тут же заорал, весь покрывшись гусиной кожей, при виде бегущего на него чудовищного призрака Джемизы, сотворенного его собственным разумом.
Он чуть не оторвал себе палец, сдергивая кольцо. Явление исчезло. Джемиза, предположительно, упокоилась с миром.
— Все кончено, — выдохнул Шедоуспан.
Глава 23
Как верно заметил Глаз, Ганс из Санктуария был не из тех, кто просил помощи. Аркала, уже одетый по-домашнему, понял, что случилось что-то ужасное, но все же продолжал расспрашивать, не возвращая колец, а время все шло, Малисандис, наверное, начинал терять терпение, а Мигни, должно быть, страдала…
Ганс рассказал магистру все, что с ним произошло. Он рассказал все или почти все.
— Малисандис-с-с! Этот... этот гнусный, лживый, кровавый сукин сын!
Ганс заморгал. Ему никогда не приходилось слышать таких ругательств от Аркалы и видеть его в таком исступленном состоянии.
— Хорошее описание, да. Немного неполное, пожалуй. Дело в том, что мне нужны эти кольца, Аркала. Сейчас.
Теперь наступила очередь Аркалы удивленно заморгать. Он смотрел Гансу прямо в глаза, но от его внимания не ускользнуло, что смуглая рука легла на рукоять меча.
— Ради Мигнариал, — тихо сказал он, — ради нее ты готов угрожать даже мне…
Ганс молча смотрел на него.
— Мы идем вместе! — отрезал Аркала и принялся носиться по дому в развевающемся халате.
Ганс в нетерпении ждал, пока Аркала бросался из стороны в сторону, собирая кольца и еще какие-то... вещицы. Время от времени он начинал бормотать, и Ганс не знал, предназначаются ли эти слова для его ушей или нет. Он уловил замечание мага о том, какими друзьями были Малисандис и Короток. Затем Аркала бросился вверх по лестнице. К сожалению, он захватил кольца с собой. Ганс томился ожиданием. Он услышал, как Аркала выкрикнул имя, похожее на Брандис, и секунду спустя хорошо сложенный человек в кожаных штанах и безрукавке торопливо пробежал мимо Ганса к двери.
Шедоуспан ждал столько, сколько смог выдержать, в конце концов решил идти один.
Он уже открыл было дверь, когда позади раздался окрик. Он обернулся и увидел Аркалу, тихо спускавшегося с лестницы. Ганс чуть не улыбнулся: маг переоделся. Теперь он был в черном. Весь в черном. Включая мягкие сапожки. Единственным его отличием от Ганса было лишь то, что он нес с собой маленький мешочек с кольцами и прочими камешками и песком, но не имел при себе оружия.
— У меня никогда не было брата, тем более близнеца.
— Откуда ты знаешь? Ты говорил мне, что твои родители были едва знакомы и ты никогда не видел отца. Пойдем. Надо торопиться.
Неожиданно для себя Ганс не стал парировать это высказывание, ограничившись кратким «ох».