— Тяжело болела?
— Невроз, — коротко ответила Юля.
— Ну, это пустяки!
— Не скажи. Разные есть формы. Юркина мама, например, не могла к окну подойти. Ей все время казалось, что она сейчас наружу упадет с седьмого этажа. В метро вообще не ездила, поездов боялась… Говорила, что ее рельсы притягивают. В общем, она даже на улицу одна не выходила.
— Господи! — поразилась я. — С чего бы это?
— Она тяжело пережила смерть мужа, — ответила Юля, и я невольно стиснула руки под столом.
— В общем, проболела она восемь лет.
Я хрустнула пальцами. Восемь лет!
— Что с тобой?
— Извини, — быстро сказала я. — Просто представила, что это такое.
— Откуда тебе про такое знать! — махнула рукой Юля. — Да не дай бог тебе это представить!
Я промолчала.
— В общем, сама понимаешь. Не до женщин было. Да и какая женщина захотела бы на себя такое бремя взвалить?
— Все не так страшно, — снова не утерпела я. — Ты, например, справилась бы, я уверена.
— Не знаю. Мы познакомились, когда Юрочка уже один жил.
Она вдруг рассмеялась.
— Знаешь, он такой забавный был. Все время вокруг меня суетился. То чай принесет, то плед подаст, то мои вещи перегладит… Трогательно очень.
Она всхлипнула и замолчала. Я молча погладила ее по плечу. Юля быстро вытерла нос.
— У меня эти полгода были самые лучшие в жизни, — сказала она негромко.
— Все еще будет, — пообещала я.
Она молча отмахнулась.
— Будет! Вот увидишь!
Юля подняла голову и посмотрела на меня безнадежными пустыми глазами.
— Ты не понимаешь. Дело не в том, есть ли мужчина. Дело в том, чтобы с ним хорошо было. Это редко бывает.
И добавило совсем тихо.
— А так хорошо, как с Юркой, мне ни с кем не было. И не будет.
«Нужно ее о чем-нибудь спросить,» — быстро подумала я.
— Юлечка, а друзья у Юры были?
Она пожала плечами.
— Нет. Были знакомые. Только они почти не виделись. Юрке не до компаний было.
— Да, я понимаю. А ты кого-нибудь из них знаешь?
Юля нахмурила брови, припоминая.
— Видела, конечно, но уже и не вспомню… Я у него на работе всего два раза была.
— А он у тебя на работе был? — спросила я. Сама не знаю зачем. Наверное, боялась, что Юля расплачется.
— Что ты!
И к моему облегчению она рассмеялась.
— Ко мне на работу так просто не придешь!
— Почему?
— Я в Гохране работаю.
— Что это? — не поняла я.
— Не знаешь, что такое «Гохран»? — удивилась Юля. — Темнота! Государственное хранилище драгоценных камней!
— Bay!
Я посмотрела на хозяйку с интересом.
— И какие камни у вас хранятся?
— Разные. Алмазы, например.
— Ничего себе!
Я присвистнула.
— Никогда в жизни не видела алмаза.
— Ты не много потеряла, — заверила меня Юля.
— Почему?
— Они некрасивые. Тусклые, пыльные… Совсем не похожи на драгоценные камни.
— Да? — в свою очередь удивилась я. — А я думала, что алмаз — это большой не отшлифованный бриллиант! В смысле, тоже сверкает и переливается.
— Нет!
Юля снова рассмеялась. У меня отлегло от сердца, Пусть хоть ненадолго забудет о своем горе.
— Сверкать камень начинает только после огранки.
— И как это делается?
— Способов много.
Я спохватилась.
— Слушай, ничего, что я расспрашиваю? Может, тебе нельзя об этом рассказывать.
— Ничего секретного я тебе не расскажу, — успокоила меня Юля. Открыла рот, чтобы продолжить рассказ, и вдруг споткнулась.
— Слушай, а ведь Юрка меня тоже об этом расспрашивал, — сказала она растерянно.
— О чем? Об алмазах?
— Ну да!
Мы смотрели друг на друга, захваченные общей догадкой.
— И как гранится камень, и где добывают, и сколько стоит карат, — медленно перечисляла Юля.
— И сколько стоит карат? — не удержалась я.
— Смотря какой камень.
Юлины глаза смотрели в одну точку у меня за спиной.
— Наши камни дешевле африканских, — говорила она механически, думая о чем-то другом. — Сибирские алмазы не такой чистой воды. С желтизной. В среднем — пятьдесят пять долларов за карат.
— Так дешево! — не сдержала я разочарования.
— Что?
Юля оторвала взгляд от точки за моей спиной. Ее глаза снова стали осмысленными.
— Дешево, говорю! — повторила я с обидой.
— Это технические камни. А есть раритеты. Их стоимость со стоимостью технических камней несопоставима. Тем более, если у камня есть история…
— История?
— Ну, да! Знаменитый владелец, легенда, связанная с самим камнем, или что-то еще… Возраст, например.
— И сколько стоят такие раритеты?
Юля беспомощно пожала плечами.
— Да сколько угодно! Миллионы!
— Долларов?
— Можно и в евро.
— Да-а…
Мы снова переглянулись.
— Как ты думаешь, почему он тебя об этом расспрашивал?
Юля покачала головой.
— Знаешь, Ирка, мне только сейчас это в голову пришло. Пожалуй, что не просто так. Тогда я на тот разговор и внимания не обратила. Ну, мало ли почему он об этом расспрашивал! Интересно, где невеста работает, например! Я вон тоже расспрашивала про его лингвистику. Хоть и не понимаю в ней ни черта…
Она снова покачала головой.
— Точно! — повторила она уверенно. — Он не любопытствовал. Он что-то уточнял.
— А он тебе ничего не показывал? — рискнула я задать мучивший меня вопрос.
— Ничего! — твердо ответила Юля.
— Правда?
— Правда.
— Правда?! — еще раз с нажимом повторила я.
Юля цепко и быстро поймала мой взгляд.
— Ирка, да ты сама что-то знаешь! — сказала она удивленно.
— Ничего.
— Правда?
— Клянусь! — тут же прекратила я ненужное объяснение. И тихо добавила:
— Но очень хочу узнать. А ты?
— Я боюсь, — сразу ответила Юля. — Юрку убили из-за этого…
Она поискала слово и с ненавистью договорила:
— раритета…
Несколько минут мы сидели молча, размышляя каждая о своем.
— Тебя уже в милицию вызывали? — наконец деловито спросила я.
— Нет. А должны?
— Думаю, да. Ты была его единственным близким человеком.
— Думаешь, меня найдут?
— Найдут! — ответила я уверенно, вспомнив нашу Веронику.
— Да я же ничего не знаю!
— Зато можешь догадываться, — ответила я.
Юля вздрогнула.
— Ну, знаешь! Если я о чем-то и догадаюсь, то в милиции этого не скажу.
— Почему?
— Жить хочу! — ответила она с нажимом.
Налила в бокал еще вина и залпом выпила. Со стуком, как у меня, впечатала стакан в стол. Вытерла губы.
— А как же Юра? — спросила я, отбрасывая деликатность. — Пускай его убийца гуляет? Не наказанный, да?
Юля вздрогнула и заплакала. Мне стало ее жалко.
— Тебе хорошо говорить, — прошептала Юля, размазывая слезы по лицу. — Тебя это не касается. А мне страшно! Знаешь, как страшно!
— Знаю, — ответила я, треснувшим голосом. Откашлялась и повторила:
— Знаю. Но меня это касается.
Юля быстро подняла голову.
— Он мне хочет что-то сказать, — объяснила я, прекрасно зная, как сейчас выгляжу. — Юра. Но я не могу понять. А вдвоем мы сможем.
Юля безмолвствовала. Только ее глаза раскрылись широко-широко. И плакать она перестала.
— Ира?!
Она не договорила.
Я встала и сказала:
— Спасибо за угощение. Ты потрясающая хозяйка.
Юля поднялась с табуретки и пошла следом за мной по полутемному коридору.
Я обулась, стараясь не столкнуться с ней взглядом. Выпрямилась.
— Ира? — повторила Юля неуверенным голосом.
— Я не могу сейчас, — оборвала я ее. — Потом, ладно?
Она кивнула, потрясенная, испуганная.
— Ничего не бойся, — сказала я. — Нас теперь двое.
Она снова молча кивнула. Из гостиной, задрав хвост трубой, вышла голубоглазая Соня и уверенно двинулась ко мне. Наверное, принесла очередное послание.
Но я торопливо открыла дверь и выскочила из квартиры.
Можно сказать, сбежала.
Боюсь, что слишком часто повторяюсь, но все же повторюсь.
Спала я очень и очень плохо.
Сны, которые снились мне этой ночью, можно смело назвать шизофреническими. Самая жуткая и неприятная мешанина, которую я видела в жизни.
Мне снилось, что я живу в одной комнате с цыганской семьей. Женщин было много, мужчин мало. И еще помню множество маленьких детишек, которые носились по комнате и не давали мне ни минуты покоя.
Помню, что я решила навести в комнате порядок и принялась выметать веником мусор из-под огромного пианино, занимавшего половину комнаты. Мусор был странный: какие-то отвратительно пахнущие предметы, упакованные в бумагу. Помню, что я долго размышляла, посмотреть мне, что в свертке, или лучше не надо. Мудро решила воздержаться и, как апофеоз, вымела из-за пианино половину лошадиной туши. Лошадь при жизни была белой. Помню, что меня совершенно не удивила моя жуткая находка. Я только зажала нос, отошла подальше и принялась с тоской размышлять, как же я одна вынесу на улицу этот полуразложившийся труп.
В таком положении я и проснулась. Нос был крепко зажат рукой, тело плавало в холодном поту.
Первое чувство, которое я испытала, было облегчение оттого, что мне не нужно убирать тухлую лошадиную тушу.
Потом я нащупала на стене выключатель и зажгла бра. Над моей головой вспыхнула неяркая лампочка.
Я посмотрела на часы. Половина четвертого.
Я поднялась с дивана и подошла к окну. Ночь еще оставалась хозяйкой положения, но к городу уже неотвратимо приближался ранний весенний рассвет. Горизонт переливался всеми оттенками густого синего бархата, луна бледнела, и на глазах превращалась в свой призрак.
Призрак!
Я вздрогнула и обернулась. Комната была пуста.
«Чего ты боишься, глупая, — укорила я сама себя. — Ну, что плохого тебе может сделать бесплотный дух? И потом, с какой стати духу Казицкого тебе мстить? Убила-то его не ты!»
И тут же негромко звякнула ложечка в стакане.
Перед сном я выпила чашку чая и оставила стакан возле дивана, на столике. Чайная ложка торчала из него.