«Что происходит?» — подумала я.
Протянула руку и коснулась холодной стены.
И тут же проснулась.
Моя рука шарила по стене. И не успела я окончательно перейти из сна в мир реальный, как пальцы нащупали выключатель.
Комната облилась приглушенным хрустальным светом. Я протерла глаза и уставилась на часы.
Половина второго. Пора собираться.
Я встала, потрясла головой, разгоняя остатки идиотского сна, на всякий случай выглянула в коридор.
Наш белый «Симменс» с базарным голосом горделиво красовался на телефонной тумбе.
— Приснится же такое! — сказала я вполголоса.
Влезла в черные джинсы и черный свитер. Не знаю почему. Наверное, такая экипировка у меня подсознательно ассоциировалась с воровской атрибутикой.
Вышла в коридор и, не включая свет, пошарила в обувном шкафу. Достала мягкие теннисные тапки, которые обычно ношу летом. Они очень удобные, но дело не в этом. В них можно ходить совершенно бесшумно. И еще они плотно сидят на ноге и не упадут в том случае, если мне придется спасаться бегством.
В общем, обувь не для Золушки.
Я надела тапочки и прошлась по комнате. Хорошо. Удобно, надежно и бесшумно.
Посмотрела на часы.
Без пятнадцати.
Высидеть дома еще пятнадцать минут было выше моих сил. Принятое неразумное решение подталкивало меня в спину так нетерпеливо, что я не могла устоять. Только заглянула в папину комнату и проверила, спит ли он.
Папочка дышал ровно и размеренно. Спит.
Все так же тихо я притворила дверь спальни и вышла в коридор. Еще вечером я приготовила свой фонарик к работе. В смысле, заменила севшие батарейки на новые.
Я взяла фонарик и нажала на кнопку. На обои прихожей упал неяркий круг света. Годится.
Не выключая фонарик, я открыла ящик телефонной тумбочки и нашла среди всякого барахла связку ключей Казицкого. Потом пошарила в сумке и достала ключи от нашей квартиры. С сомнением осмотрела обе связки.
Тяжелые, ничего не скажешь. Главное неудобство не в тяжести. Главное неудобство в том, что они звенеть будут.
Я сняла со своей связки один ключ от двери и ключ от подъездного замка. Прицепила их на связку Казицкого. Не слишком облегчила себе жизнь, но все же… Суну в карман джинсов. Джинсы тесные, облегающие… В таких не позвенишь.
Посидим перед дорожкой.
Я присела на банкетку, опустила голову на руки и просидела так несколько минут. Мыслей в голове не было никаких. А жаль.
Наконец я встала. Открыла дверь, вышла на лестничную площадку и заперла замок. При свете длинной электрической лампы над дверями лифта пересчитала ключи в связке.
Так, два моих отпадают. Всего на связке Казицкого три ключа. И ключ от подъезда.
Один ключик совсем маленький. Наверное, от почтового ящика.
Еще один круглый, с резьбой. Знаю я такие замки. Их обычно ставят на сейфовые двери. Очень неудобная конструкция. Пока найдешь нужную сторону — на пенсию выйдешь.
И второй ключ от обычного нехитрого замка, который ставится в любую среднестатистическую дверь. Примерно такой же стоит и у нас.
Ладно. Разберемся.
Вызывать лифт я не стала. Почему-то мысль о том, что кабина оживет и с ровным гулом тронется в путь, меня не вдохновила. В подъезде стояла благостная сонная тишина, и нарушать ее не хотелось ни единым звуком.
Я быстро побежала по лестнице вниз.
Бежать в теннисках было легко и удобно, прыгать через ступеньки получалось изящно и просто, и я добежала до первого этажа с рекордным результатом.
Вышла на улицу и поежилась.
Хоть и май месяц, а ночи какие-то осенние.
Мгновенно окоченели ноги. Ну, правильно. Обувка-то на мне летняя, на картонной подошве… Или на матерчатой, что, в общем, одно и то же.
Я побежала вдоль дома, отсчитывая на ходу подъезды. Добежала до нужного и замедлила бег. Перешла на шаг, оглянулась.
Никого.
Я подошла к светящемуся табло домофона и зачем-то набрала номер квартиры: шестьдесят восемь.
Сама не знаю, для чего я это сделала.
Как и следовало ждать, никто мне не ответил. Пока в громкоговорителе переливались длинные гудки, как в телефонной трубке, я с трудом вытащила из тесного кармана связку ключей. Приложила металлический кругляш к нужному отверстию, и тут же радостно заиграла бравурная трель.
Замок щелкнул, на табло высветилась надпись «опен», и я потянула на себя деревянную дверь.
Подъезд, в котором жил мой покойный сосед, почти не отличался от нашего. Разве что было чище.
Оно и понятно. У меня вообще такое ощущение, что все местные уроды собрались в месте проживания компактно. В нашем подъезде.
Именно наш подъезд стоял распахнутым дольше всех остальных подъездов в доме. Именно у нас в подъезде постоянно собираются пьяные компании. Именно в нашем подъезде чаще всего обворовывают жильцов.
Наконец, с великими усилиями мы собрали деньги и установили нормальный механизм, который автоматически закрывал дверь за всеми входящими-выходящими жильцами. (Проделать эту процедуру сами они, конечно, не могли. Интеллекта не хватает.)
И что вы думаете?
Три раза кто-то из подъездных уродов по ночам снимал с двери доводчик!
Так что я искренне завидую нормальным людям, живущим в нормальных домах. Судя по всему, в подъезде Казицкого жили нормальные люди.
Вычищенные лестничные клетки. Никаких объедков, никакой грязи возле мусоропровода. На некоторых этажах даже стояли живые цветы в горшочках разной величины. В общем, приятно посмотреть.
Я медленно поднималась по лестнице, разглядывая номера квартир.
Квартира Казицкого была на седьмом этаже.
Несколько минут я стояла перед черной сейфовой дверью. Сердце мое исполняло танец с саблями.
Наконец, я решилась. Достала связку, сжала ее пальцами так, чтобы она не звенела, и начала тыкать круглым ключом в отверстие замка.
К моему удивлению, нужный поворот нашелся почти сразу, и замок лязгнул, открывая мне путь.
Теперь второй.
Второй открылся не менее легко. Минуту я постояла на месте, пытаясь справиться с сердцебиением, не справилась, и осторожно толкнула дверь от себя.
И тут же испуганно придержала ее: а вдруг заскрипит?
Дверь, к счастью, двигалась абсолютно бесшумно. И вообще, она выглядела очень новой и солидной. Непонятно, зачем скромному сотруднику не слишком доходного института ставить дома такую дверь.
Я распахнула дверь до конца и ступила в чужую темноту.
То, что темнота была чужой, неопровержимо доказывали запахи. Здесь пахло пылью, валокордином и еще каким-то неуловимо казенным запахом бумаги. Так пахнет в старых библиотеках.
Я немного постояла в прихожей, прислушиваясь. Тишина.
Конечно, никого здесь нет, да и быть не может! И все же мне было страшно.
Глаза привыкли к темноте и начали различать очертания предметов.
Справа смутно нарисовался платяной шкаф. За ним зеркало с тумбочкой, телефон на ней…
Я зажгла фонарик, и желтый круг сразу упал на аппарат.
Я замерла.
Под зеркалом красовался зеленый допотопный «Телеком», словно материализовавшийся из моего сна!
Не может быть!
Я подошла ближе и ощупала аппарат.
Нет, мне не кажется. Именно такой телефон я видела во сне.
Волосы на моей голове зашевелились от предчувствия чего-то жуткого и мистического. Сейчас аппарат разразится негромкой переливчатой трелью, я сниму трубку, скажу «Алло…»
И мне никто не ответит.
Я стояла возле зеркала и ждала, по коже бегали ледяные мурашки. Но телефон молчал.
Тогда я сняла трубку и с облегчением услышала бодрый длинный гудок.
Дура! Нельзя же так себя накручивать!
Я глубоко вздохнула. На всякий случай пошарила светом фонарика по тумбочке.
Ничего интересного. Справочник «Желтые страницы», деревянный карандаш, кусочек бинта…
Тут круг света упал на обои позади телефона. Я подскочила и снова чуть не заорала.
Именно такие старые, ветхие обои я видела во сне! И рисунок тот же! И цвет!
«Нет, это не может быть простым совпадением,» — шепнул мне рассудительно внутренний голос. И повелительно добавил: «Ищи!»
И я принялась искать.
Отодвинула в сторону телефон, пошарила желтым лучом по стене.
Есть!
На ветхих обоях внезапно слабо высветилась какая-то надпись. Точнее, не надпись, а цифры.
Знаете, есть люди, которые любят записывать нужные номера не в книжках, а прямо на обоях. Помните «Покровские ворота»? Там возле телефона всегда был карандаш. А номера писали на стене.
Я уткнулась в стенку носом.
Вот и Казицкий любил это делать. Нацарапал два номера прямо на бумажных обоях. А чтобы было не слишком заметно, нацарапал их карандашом. Обои серо-коричневые, на них след карандаша почти незаметен. Только если специально приглядеться…
Два номера.
Я схватила с тумбочки карандаш, вырвала из справочника край страницы и быстро переписала четырнадцать цифр.
Видимо, номера московские. Если бы они были междугородние, то Казицкий наверняка бы дописал цифры кода.
Я еще раз дотошно проверила, правильно ли я разглядела номера, сверилась со своими записями и сунула бумажку в карман. Второй раз я сюда вряд ли приду.
После этого я вдруг спохватилась, вернулась к входной двери и закрыла ее на один замок.
Тот, который попроще.
Пора идти в комнаты.
Длинный коридор приводил гостя в зал. Справа дверь на кухню, рядом с ней удобства… Так.
Слева дверь в еще одну комнату.
А где третья? Помнится, Олег Витальевич говорил, что у Казицкого трехкомнатная квартира.
Я вошла в зал и пошарила лучом по стене. А! Понятно! Зал и третья комната смежные!
Я вернулась в коридор и повернула налево.
Комната казалась длинной и узкой. На полу валялись какие-то предметы, узлы, коробки…
Я пошарила лучом по полу.
Так. Видимо, Казицкий собирал вещи покойной матери. В разворошенных узлах пододеяльников были старые женские пальто, платья, юбки и кофты. Еще в комнате было множество коробок со старой обувью, а на столе стоял деревянный ящик, похожий на ящик с посылкой.