— Как это?
— Опухал и становился красным, как у деда Мороза! Представляешь, и градусник незачем покупать: смотришь на мой нос и определяешь, больше пяти градусов или меньше…
Я тихо засмеялась.
— Уши мерзли, — пожаловался Слава. — Просто мучение. Мама мне специальную шапочку покупала, чтобы уши прикрывать, только ничего не помогало. Я дома даже плакал, когда с улицы приходил. Болели ужасно.
— Ты про театр хотел…
— А, ну да. Так вот, родители достали билеты в Большой, на «Иоланту». Тогда достать билеты в Большой театр было так же просто, как билет на Луну. В кассах билетов, конечно, нет, а перекупщики прячутся по норкам, как мыши.
— Почему?
— Боятся! Раньше за спекуляцию сажали! Но родителям повезло. Мамина сестра, к которой мы приехали, работала в Министерстве культуры. Вот и достала три билета. И заболела. Пришлось взять меня.
— Детей пускали на вечерний спектакль?
— Это был дневной спектакль, — объяснил Слава. — Не знаю, как сейчас, а раньше такое практиковалось. Честно говоря, мне идти не хотелось. Мы жили в Чертаново, оттуда добираться далеко… Уши заранее разболелись, я даже посимулировать решил. Но не помогло. Меня утром разбудили, собрали, упаковали в теплую одежду, закрыли уши и потащили.
Он сделал паузу и немного опустил стекло.
— Приехали. Входим. Оглядываемся. Я смотрю — и глазам не верю, какая красота. Спрашиваю у мамы: «Это дворец?» Она смеется. Входим в ложу. Везде красный бархат. На полу, на обивке, на сиденье, на шторах, на потолке… Сказка! Вокруг полно людей, все такие нарядные, вежливые, приветливые… Мне мама купила пирожное, я такого больше никогда не ел. Ну, думаю, все; останусь здесь жить. И тут вдруг первый звонок дают, как в школе. Я напрягся, спрашиваю у родителей: на урок идти пора? Они смеются, переглядываются; говорят, не сейчас. После третьего звонка. Третьего звонка еле дождался, так интересно стало, какие же здесь уроки? Звенит звонок, медленно гаснет люстра, а она меня особенно поразила: огромная, хрустальная, вся переливается… Я смотрел и прикидывал, поместится такая люстра в нашей квартире или нет? Решил, что поместится, только ходить будет негде. В общем, театр меня очаровал уже с гардероба. А дальше — вообще не описать… Раздается музыка, я не могу понять откуда. Отовсюду. Звук такой чистый-чистый, просто потрогать его хочется. В Большом акустика хорошая, звук материализуется… Открывается занавес, а там…
Слава сделал паузу и плавно провел рукой перед глазами.
— Цветы. Много-много цветов. Розы. Красные, желтые, фиолетовые, белые… До чего на цветы было приятно смотреть после бесконечного снега и апельсинов! Какая-то изумительная беседка, вдали пейзаж, такой красивый, что туда убежать хочется. А среди этой красоты сидят женщины в прекрасных платьях и поют, как ангелы.
Он потряс головой и рассмеялся.
— Представляешь, я подумал, что они действительно там живут. А мы подсматриваем и завидуем.
Он снова с хрустом потянулся.
— Сюжета я не знал, мне отец потом, по дороге домой рассказал. Но я и так разобрался. Мне повезло. Пел хороший состав. Водемона пел Соткилава. До сих пор помню, как он со смехом выскочил на сцену: маленький, кругленький, похожий на африканца… Я даже разочаровался немного. Думаю, почему рыцарь такой некрасивый? Но тут он запел…
Слава сделал паузу.
— И все.
Он повернул голову и внимательно посмотрел на меня. Глаза за стеклами очков мерцали нежно и таинственно.
— И все, — повторил он, а я молча смотрела на него и не могла оторвать взгляд. — Я до сих пор помню, как водил рукой по воздуху: пытался пощупать голос. Он звучал где-то совсем рядом, прямо передо мной. Сильный, торжествующий, легкий… Мне казалось, что таким голосом поют победители.
— Победители чего? — спросила я.
— Победители всего, — ответил Слава. — Победители вообще. Счастливые люди. Понимаешь?
Я молча кивнула.
— Перестаешь замечать, что человек маленький, толстенький, некрасивый, что у него огромный рот и кудряшки, как у эфиопа… Он просто берет тебя за руку и ведет за собой в тот мир. Мир с белыми лебедями, с разноцветными розами, с прекрасными замками и красивыми женщинами в роскошных платьях… В мечту.
Я снова молча кивнула.
— А музыка! До сих пор ее помню. Помню целые отрывки. У благородного короля был очень низкий голос. Бас. Помню, как он умолял восточного врача в чалме вылечить его дочь, слепую принцессу Иоланту.
Слава сдвинул брови и запел: «Со страхом жду решенья твоего…»
— А врач отвечает высоким чуть дрожащим тенором: «Аллах велик, надейся на него!»
Он замолчал и покачал головой. Потом тихо сказал, обращаясь к самому себе:
— Сказка… Мурашки по коже…
И замолчал.
— А потом? — робко спросила я.
Слава посмотрел на меня так, словно только что проснулся.
— Потом? Потом мы вышли на улицу, в снег, в мороз, в холод, в бесконечные апельсиновые ящики… Я рыдал, упирался, просил родителей остаться. А они уговаривали меня, объясняли, что это только сказка, что на сцене были артисты и что они тоже сейчас пойдут домой. В этот холод, в мороз, в запах апельсинов… Ты знаешь, меня это просто убило. Я-то был уверен, что мы подглядели кусочек настоящей сказочной жизни.
Он рассмеялся, а я нет.
— А на следующий день я свалился с температурой под сорок. И остаток каникул проплавал в поту.
— Простудился?
— Нет. Последствия стресса. Нервное потрясение.
Он посмотрел на меня и снова тихо засмеялся.
— Вот и вся история. А когда мы вернулись домой, родители подарили мне книжку, называется «Сто оперных либретто». Мою любимую книжку.
— Что такое «либретто»?
— Сюжет оперы или балета. Это итальянское слово. В музыке вообще приняты итальянские обозначения.
— Почему? — спросила я.
Слава пожал плечами.
— Почему? Как бы тебе объяснить… Понимаешь, итальянский язык для музыкантов все равно что английский для программистов. Так сложилось. Такова традиция.
— То есть итальянцы круче всех остальных в музыке? — уточнила я.
Слава громко расхохотался.
— Прости, прости…
Он смеялся и отмахивался от моей обиженной физиономии.
— Бедный ребенок. Дитя технократии… Прости.
Он перестал смеяться, достал платок, вытер глаза под очками и серьезно сказал:
— В переводе на язык поколения «пепси» ты в теме.
Я хотела обидеться, но передумала.
— Ты меня сводишь в оперный театр? Потом, когда время будет?
Слава снова повернул голову и посмотрел на меня. Осторожно коснулся рукой моей макушки и тут же убрал руку.
— Обязательно, — пообещал он. — Только для начала тебе придется прочитать либретто. Иначе смотреть неинтересно.
— Прочитаю, — пообещала я. — Оно длинное?
— Оно занимает полстраницы, — ответил Слава серьезно.
Я прикусила нижнюю губу и решительно кивнула.
— Прочитаю. Повтори это слово…
— Либретто.
— Либретто, — тихонько прошептала я. — Катратун таниятун.
Мой иностранный словарь стремительно пополнялся.
Еще полчаса мы сидели молча. Наконец Слава откашлялся и спросил:
— Который час?
— Без пятнадцати, — ответила я, бросив короткий взгляд на запястье.
— Шесть?
— Шесть.
— Как время быстро летит, — пробормотал Слава.
Рывком поднял спинку сиденья и энергично потряс головой, отгоняя дремоту.
— Ты чего? — не поняла я.
— Привожу себя в боевую готовность.
— Может, Верховский на работе задержится.
— А если не задержится?
— Тоже верно…
Мы впились взглядами в тяжелую деревянную дверь с позолоченными ручками.
Дверь открывалась с правильными равномерными промежутками. Из темной пасти холла радостно вываливались сотрудники и разбегались в разные стороны.
— Интересно, почему у людей, уходящих с работы, бывают такие счастливые лица? — спросил Слава.
Я мрачно покосилась на него.
— Риторический вопрос.
— Это точно, — согласился приятель. — Заметь, а нашего подопечного не видать. Вдруг он сегодня занят дополнительными заработками?
— Тот есть?
— То есть родословную ваяет.
— Да, это возможно, — расстроилась я.
— Ирка, не грусти! — бодро утешил меня Слава. — Сегодня мы с тобой наберемся опыта и в следующий раз явимся на слежку во всеоружии.
— Это как?
— Возьмем, к примеру, магнитофон и пару хороших кассет. Ты будешь слушать хорошую музыку, а я обеспечу лекционное сопровождение. Совместим полезное с приятным.
— Под приятным ты разумеешь лекцию?
— Под приятным я разумею слежку, — ответила Слава и вдруг резко подобрался:
— Ирка! Смотри! Не он?
Я дернулась вперед. На полукруглом каменном крыльце задержалась высокая мужская фигура. Мужчина постоял, прикуривая сигарету, сунул в карман зажигалку, огляделся и сбежал по ступенькам вниз.
— Он! — сказала я мрачно.
— Да. Мужик высокий, сразу в глаза бросается.
— Как ты думаешь, какой у него рост?
Слава пожал плечами и повернул ключ зажигания.
— Мне пришлось подняться на носочки, чтобы достать до его головы. У меня — метр семьдесят пять. Думаю, у него — метр девяносто. Или девяносто с хвостиком.
— Здоровый бугай, — процедила я сквозь зубы.
— Да. Заметная фигура, — согласился Слава. — У такого главная особая примета — рост. Не спрячешь, не замаскируешь…
Верховский влез в машину. Джип мигнул разноцветными фарами и стал задом выползать из ряда малорослых легковушек.
— Машинка у него не дешевая, — продолжал приговаривать Слава. — Сейчас он проедет мимо нас, тогда и тронемся.
— Да, хорошая машина.
— Не знаю, какая у него зарплата, но сомневаюсь, чтобы он за два года накопил на «Ниссан».
— Тем более, что и жить на что-то нужно, — поддержала я. — Интересно, у него семья есть?
— Узнаем! — пообещал Слава. — Все разнюхаем, ничего не упустим!
Темно-синий джип медленно двигался по узкой асфальтовой колее, ведущей к трассе.
Слава протянул мне газету.