— Сегодня день сумасшедший, наши хирурги выдержать не могут такого наплыва, так что дирижером сегодня у нас Таня. Шутка ли, больше девяноста неотложных ранбольных за день!
— И вы всех сегодня решили прооперировать?
— Таня сказала, что эти ждать не могут.
— А врачи? Они сколько операций смогут сделать?
— Ну, на конвейере Таня разрешает стоять не больше четырех часов, так что на каждого приходится до сорока человек.
— Сколько?!
— Это же конвейер, тут каждый исполняет свою часть операции. Первые два стола — это медсестры, подготавливают операционное поле. Седьмой и восьмой — раны зашивают, там тоже медсестры. Четвертый и пятый — делают предварительные разрезы по схеме, Таня собственно операцию выполняет…
В это время из динамика снова раздался голос девочки:
— Дитрих, похоже, выдохся. Будите Дылду, пусть часок потрудится вместо Дитриха.
Одна из сидящих у стены девушек подскочила и, пробегая мимо «наблюдателей», поинтересовалась:
— Вам тоже?
— Да, — коротко ответил Иван Михайлович.
— Что «да»?
— Для бодрости сейчас кофе принесут и виноградный сок. Очень, знаете ли, помогает взбодриться. А Байрамали Эльшанович ведь спросонья, ему тоже нужно быстро проснуться.
— Это она его «Дылдой» обозвала?
— Не обозвала, а назвала. На конвейере у каждого есть свой позывной, что ли — короткий, чтобы время зря не терять. Я, например, Дедом зовусь — но меня на конвейер редко допускают, я же не хирург…
— Интересно, а Швабра, или эта, как ее, Мышка?
— Швабра — это у нас лучшая медсестра в реанимации, а позывной у нее такой, потому что зачищает промахи других врачей. Мышка — это Мария Степановна, ее Таня так назвала потому что она — самая высокая женщина в госпитале. Есть еще Лысый — у него шевелюра — любая барышня обзавидуется, но Таня сказала, что «Курчавый» слишком долго произносить… И никто не обижается: все же понимают, что это для дела полезно. А Байрамали Эльшанович себе позывной сам выбрал.
— А кто кроме Тани у вас дирижером?
— Когда раненых немного, то или Байрамали Эльшанович, или, реже, Дитрих. А когда много, как сегодня, например, то только Таня. Кроме нее никто не может восемь часов у стола простоять.
— Она что, все время одна оперирует?!
— Нет, только когда большое поступление. Но у нее организм молодой, для нее восемь часов у стола — вообще легкая разминка, тем более что утром она не оперировала, на заводе что-то делала. Сами увидите: завтра хирурги и сестры операционные хорошо если к десяти проснутся, а Таня в восемь уже у себя в госпитале работать начнет: немцев-то раненых тоже немало привозят…
— Я бы хотел с ней поговорить… собственно, и приехал я в известной степени из-за нее. Но раз уж она так сильно занята, попробую поговорить завтра. То есть уже сегодня утром.
— Разве что в обед: до полудня она у себя в госпитале будет или в лаборатории на заводе. Досматривать будете? Осталось еще девять человек, это примерно минут на сорок. И ужин…
— Нет, я, пожалуй все же посплю, не хочу людям мешать высыпаться. Гостиница далеко?
— Честно говоря, я вам гостиницу даже не бронировал. Не очень она хорошая…
— Мне и в землянках ночевать доводилось.
— Да знаю я. Просто у нас в госпиталях для дежурных врачей спальни куда как получше, и тараканов с клопами нет, да и перекусить всегда найдется чем.
— Совсем клопов нет?
— Совсем. И тараканов нет: Таня какую-то смесь цветочную сделала, все насекомые из здания убегают. Если не ошибаюсь, там пиретрум, еще что-то — но, главное, теперь насекомых у нас нет.
— Ну что же, показывайте, как тут у вас доктора отсыпаются…
Глава 10
Утром дежурный санитар, оказавшийся, к удивлению пожилого хирурга, немцем, проводил его в небольшую столовую — где уже сидело несколько человек из персонала госпиталя. Столовая была действительно очень небольшая, так что Бурденко подсел за столик к Байрамали Эльшановичу, который уже завтракать явно заканчивал. А когда повариха принесла ему тарелку с завтраком, он с подозрением в голосе поинтересовался:
— Это тут специально для меня такой завтрак приготовили? У вас, я смотрю, мяса в тарелке не было.
— Ну что вы, это нас почти всегда теперь так кормят, а уж после аврала каждый раз. Просто у нас в Азербайджане свинину есть не принято — зато лично мне на обед курица будет. А вот салат сегодня почему-то не приготовили!
— Не приготовили потому что Катя ужин вчера готовила и не пришла еще! — сварливым голосом сообщила повариха. — Совсем девку замучили!
— А Таня…
— А Таня — не девка, она, может, вообще ангел небесный!
— Ангел-то ангел, но ест как тигра, — усмехнулся богатырь от хирургии, — и почему только вся эта еда у нее ни в рост, ни в вес…
— Работает она много… — уже с некоторой грустью в голосе сообщила повариха, — вы бы ей объяснили, что надо и отдыхать хоть когда. Других-то она вовсе не слушает… А сегодня она будет? Я бы ей борщ сварила, борщ она любит.
— Варите, на обед она точно к нам придет: немецкая пища ей совсем не по нраву.
— Почему немецкая? — спросил Бурденко.
— Да там в третьем госпитале у нее повар как раз немец, — ответила повариха, — а он кроме капусты, ничего и готовить не умеет. Хотя сосиски у него и неплохие…
Бурденко с сомнением посмотрел на тарелку, на которой делал приличный такой эскалоп и немаленькая порция картофельного пюре:
— А у раненых какой рацион?
— Почти такой же. Это у нас с подсобного хозяйства продукты, Таня немцев своих, кто из баров…
— Из бауэров! — поправила азербайджанца повариха и, взглянув на него, быстро ушла у себе на кухню.
— Из мужиков, значит, — миролюбиво продолжил тот, — так вот, она их сорганизовала в такое хозяйство. Они редиску выращивают, капусту, свеклу с морковкой, помидоры даже — а еще свиней и кур. Таня по деревням скупила поросят… она тогда премию получила большую, еще в прошлом году, а сейчас у нее штук шесть свиноматок и на откорме больше полусотни поросят. Она с колхозов за работу немцев в посевную тоже поросятами брала, и теперь пару раз в неделю для госпиталей по поросенку на ферме забивают. Она сказала, что за уборочную тоже поросятами брать будет, так что где-то с октября с фермы будет по свинье в день. Но это потом, а сейчас в дополнение к свиньям нам бауэры эти в день десяток кур еще забивают. Раненым, у кого диета специальная, ну и мне… и еще двоим татарам, кто традиции свои блюдет.
— А вы мусульманин?
— Я — коммунист! Но мне Таня жареное мясо есть вообще запретила, сказала, что мне даже думать про кебаб противопоказано года два… после остановки сердца.
— Да, я вчера спросить хотел, но забыл: в операционной была какая-то «остановка»…
— Она и есть. Но теперь Фриц… это его так зовут, Фриц Рихтер, он радиотехник, так вот он сделал по указанию Тани прибор чтобы сердце перезапускать. Дефибриллятор называется. Прибор разрядом тока сердце запускает, а Таня мне его тогда ударом пятки в грудь это сделала. И, пока прибора не было, мы тоже пациентов били… ну а теперь все по науке, пациенты, которые свидетели, жалоб в обком не пишут, а то, что током больнее бьет — те, кому повезло, об этом и не знают: мертвым не больно.
— Это тоже Таня придумала?
— Да, затейница она та еще.
— А кому в голову пришло эту затейницу ставить на операции, да еще на этот ваш конвейер?
— Так конвейер тоже она придумала. Правда, поначалу я обычно главным оперирующим хирургом был, но после того, как ко мне прибежал Дитрих с просьбой научить и его делать операции на открытом сердце… оказывается, она сделала, взяв его ассистентом, а немец решил, что это я Таню научил…
— Не понял, она что, на сердце операцию сделала?
— Подозреваю, что даже не одну. Мы-то только потом выяснили, что она в приемной давно уже операции делала самостоятельно. То есть и раньше знали, но думали — пустяки какие-то, вроде швы наложить или что-то в этом роде. А оказалось, что часто при ночной сортировке она неотложные — то есть самые трудные — тоже делала. И у нее ни разу неудачи не было. Поэтому как новую операционную сделали, то… в общем, отказать ей никто не смог, а при аврале кроме нее никто бы и не справился.
— Интересная у вас девочка… может, из-за нее у вас санитарные потери и прекратились?
— Именно. Оказалось, что в ночные дежурства она обходы в госпитале делала, кого-то долечивала после не самых удачных операций, а иной раз и переделывала за хирургами. К тому же она какие-то свои лекарства применяет…
— Какие именно? Я слышал, она какой-то ибупрофен… кстати, где она его берет?
— Ибупрофен она сама делает, у нее на заводе экспериментальная химлаборатория. А другие… мы их сейчас тоже применяем, но откуда они у нее — хрен знает. Она не говорит. То есть говорит, что средство «народное», а мы больше и не спрашивали. Работает — и хорошо. Вы лучше у нее сами спросите. За обедом: борщ у нас хорош, бульон для него на свиных косточках — а вареное мясо мне можно. И вы отведайте…
Когда Николай Нилович пришел на обед, Байрамали Эльшанович сообщил:
— Таня сказала, что сюда не придет, очень устала: у нее сегодня два десятка операций было. Не сложных, но все же. Но вас она ждет, пойдемте, я как раз ей обед занесу. Это в старом корпусе, тут совсем рядом.
На вопрос Бурденко у Тани Ашфаль был уже подготовленный ответ:
— Я использую раствор мумиё для скорейшего заживления ран и переломов. А в качестве антисептика… я сначала попробовала экстракт тысячелистника, а потом стала проверять, что же в нем такое антисептическое водится. Оказалось, в тысячелистнике много азулена, который микробов и убивает, а я поискала и нашла, как этот азулен оттуда экстрагировать. Чистый, правда, в воде почти не растворяется, но если за чистотой экстракта не гнаться, то с какими-то эфирными маслами из тысячелистника, которые азулен в раствор тянут, неплохо выходит. Траву мне эту пионеры стогами таскают, так что антисептика могу сколько угодно сделать: на госпитали нам хватает и населению остается.