– Так везде, – пожал плечами Орс. – Люди продолжают умирать, независимо от того, война ли вокруг или мир.
– Идем, – решительно произнесла Кама. – Тут недалеко, и сильных морозов не было, тропа не должна заледенеть. И не волнуйся насчет темноты. На пару часов хорошим ночным зрением я тебя одарю. Я должна побыть с отцом, матерью, сестрой, братьями.
– Ты думаешь, принцесса, что я совсем ничего не умею? – с улыбкой вздохнул Орс.
– Я ни о чем не могу думать, пока не прикоснусь к могильным плитам, – прошептала Кама.
– Я могу пойти с вами? – спросила Ви.
– Не стоит, – мотнула головой Кама. – Ты ведь уже не служишь Диа?
– Нет, – ответила валлка. – Жена наследника короны Утиса попала в цепкие лапы служанок и мамок. Кое-кто из них, как мне показалось, растил и воспитывал еще ее мужа.
– Отправляйся к Дивинусу, – сказала Кама. – Скажи, чтобы не ждали нас с Орсом к застолью, мы вернемся через два-три часа.
…Натоптанная дорога оказалась хуже целины. То, что растопило скупое полуденное солнце, уже в сумерках застыло ледяными потоками, поэтому идти пришлось не по тропе, а вдоль нее. Кама щелкнула пальцами, одарив себя и Орса ночным зрением, и теперь все вокруг нее – и горы, и склон, и черные скалы, и замок за спиной – все казалось белесыми тенями на фоне непроглядной бездны. Только на два десятка шагов взгляд различал каждый камешек, каждый след.
– Хвоя, – пробормотал Орс. – Тропа присыпана хвоей.
– Значит, хоронили кого-то с утра, – словно вынырнула из забытья Кама. – Кого-то, для кого выдолбили нишу в скалах. По тропе рассыпают хвою, на следующее утро ее сметают, собирают и сжигают в домашнем очаге, испрашивая покровительства дому умершего. Если человека сжигают на погребальном костре, то вместо хвои рассыпают золу из костра. Поэтому солнце и растопило тропу.
– Сколько поколений твоих предков лежит на этом склоне? – спросил Орс.
– Не знаю точно, – призналась Кама. – Старые склепы выше, совсем древние – тоже выдолблены в скалах. Многие уже обрушились. Мы забирались с Игнисом к последним, но там уже только осыпи. Отец говорил, что здесь лежат семьдесят три поколения Тотумов. С ним получается – семьдесят четыре. С Нуксом, Нигеллой и Лаусом – семьдесят пять. Первый Тотум, который пришел сюда с отрядом, занял крепость Ос через двадцать лет после битвы у Бараггала. Мне стыдно, но я не помню его имени.
– Семьдесят пять поколений – очень много, – согласился Орс. – Я бы и сам не запомнил всех своих предков по именам. Какой из склепов нам нужен?
– Этот, – протянула руку Кама, указывая на уходящее в скалу приземистое темное здание, украшенное четырьмя колоннами и фигурой ворона на коньке двухскатной крыши. – Для каждого короля строится новый склеп. Он сам и все его дети найдут успокоение в нем. Кроме того, кто сам станет королем. Видишь соседний склеп? Он без колонн, но с каменной резьбой на фасаде. Это склеп моего деда, Синума Тотума. В нем должны лежать он сам, королева-мать Окка, его второй сын, отец Дивинуса и Процеллы – Латус, третий сын Малум и внук Палус. Если тело сестры отца Патины было доставлено в Лапис, она тоже должна лежать в том склепе. И даже Тела, жена Малума, если бы не стала потом женой Солитуса, тоже оказалась бы там. Да и мать Лавы. Неизвестно, что стало с ее телом в Ардуусе. И Дивинус, и Процелла, и их дети тоже однажды могут найти здесь свое успокоение. Или поставят склеп поменьше, вон там, в ста шагах достаточно таких склепов. А в этом, – Кама вновь повернулась к крайнему из мрачных сооружений, – не было никого, когда я покидала в последний раз Лапис.
– Пойдем, – сказал Орс. – Я вижу, снег расчищен у входа. Кто тревожит покой правителей Лаписа?
– Никто не должен тревожить, – нахмурилась Кама. – Дверь не запирается, но войти внутрь может только кровный родственник, вернувшийся после долгого отсутствия. Один или в сопровождении… Сейчас…
– Прости, принцесса, но я нарушу это правило, – придержав Каму рукой, потянул из ножен меч великан. – Мне не нравится этот снег, эти следы и этот запах. Очень не нравится.
Ненависть скрутила Каму уже внутри. Чужой запах забил ноздри, перебил даже запах тлена, и прижавшись лбом к плите, под которой, судя по выбитому барельефу на ней, покоилось тело ее матери, прекрасной Фискеллы Тотум, урожденной Этли, той, что одарила ее и сына Игниса толикой крови этлу и дакитов, Кама расплакалась, как маленькая девочка.
– Успокойся, – обнял, прижав принцессу к широкой груди, Орс. – Будь ты мурсом, я разрешил бы тебе сейчас забраться внутрь меня и погоревать там вволю. Но ты должна собраться. Да, в склепе обитали гахи, но они где-то рядом. Во всяком случае, угли костра еще не остыли. И их немало. Лежка на десять человек, тьфу, гахов, конечно. Они следили за Лаписом. А питались свежими трупами. Обглоданные кости здесь же. Соберись. Я один не справлюсь с десятью рослыми гахами, у них обязательно есть оружие, может быть, даже луки. Они не могли уйти далеко, а уйти из Лаписа – не должен никто из них.
– Свежее тело, – отпрянула от Орса Кама. – Хвоя. Свежее тело в скалах, в Лаписе хоронят в день смерти! Богатая семья всегда держит готовую нишу, если есть старики в роду. Быстро!
– Опоздали, – скрипнул зубами Орс, потому что над склоном разнесся крик, а затем раздалось какое-то рычание и звук схватки.
Девять порубленных рослых гахов в кожаных доспехах валялись у развилки троп, тут же лежали два мертвых стражника и Дивинус, который хрипло дышал, зажимая пронзившую его грудь стрелу. Десятого, раненого, но живого гаха скручивала Ви. Она бросила быстрый взгляд на подбегавших Орса и Каму, как будто могла видеть их в темноте, и почти прошипела:
– Герцог не послушался меня, решил идти первым!
– Легкое! – скривился Орс, бросаясь к Дивинусу. В углах рта его вздувались красные пузыри.
– Все? – пнула ногой связанного гаха Ви. – Я не знаю, чтобы от таких ран выхаживали. Герцогу осталось несколько минут.
– Я присягаю тебе, а через тебя Игнису, – прохрипел Дивинус.
– Молчи! – почти зарычал Орс, приложил ладонь к ране Дивинуса и повернулся к Ви. – Сражаешься, как демон. Еще и в магии сильна? Кто учил?
– Аментия, – опустилась на колени Ви. – Как только вырвалась из лап свеев, получила монету вот от его матери, так считай, что на коленях приползла в Утис. Протянула письмо от Пустулы, умоляла разрешить изучать схватку с лучшим воином Утиса Фелисом, магию с лучшей колдуньей Утиса – Аментией. Так и занимались, Фелис, Фестинус, что пропадал, правда, в каком-то фидентском замке частенько, Аментия и Серва. Я была на посылках, но глаз не закрывала и уши тоже. Орс, никакая магия не поможет. Легкое пробито.
– Много ты понимаешь в магии, – сплюнул Орс и повернулся к Каме: – Возьми Ви за руки, встаньте надо мной и Дивинусом. Как хочешь, но ни Светлая Пустошь, ни ее хозяин не должны почувствовать свободного мурса. Прикрывайте меня!
– Как ты будешь его вытаскивать? – прошептала Кама.
– Изнутри, – зарычал Орс, ломая стрелу в ране.
Глава 13Лава
Лава смогла стоять на ногах, хотя колени дрожали, и ей потребовалось полчаса, чтобы прийти в себя, бросить что-то в рот, умыться, сменить одежду.
– Вот это красавица, – встретил ее на палубе, в окружении множества вельможных детишек, утомленных плаваньем, Литус. – Придется отдать тебе мантию.
– Зачем? – не поняла Лава.
– Мне так будет спокойнее, – сказал Литус. – Мало ли бродит вокруг охотников до красавиц?
– А ты? – удивилась Лава.
– Мне кажется, что вам это будет нужнее, – сказал Литус, поклонился измученным принцессам, которые тоже вышли на палубу, кивнул Шиару, белобрысому Шупе, шагнул к Моллису и обнял его.
– Нам? – растерянно прошептала Лава и залилась краской.
– Ты похож на одного парня, – прохрипел вымотанный капитан. – Он на этом корабле завернул такое… С него все и началось.
– Игнис, – кивнул Литус. – Я его знаю. Вот эта девушка его двоюродная сестра.
– Чудно, – покачал головой Моллис. – Чудно у вас у атеров, куда ни ткнешь – или родственник, или знакомец. Так ты уверен, что я дойду до Тимора? Такого больше не будет? А то ведь мое сердце не выдержит!
– Может быть, будет хуже, – сказал Литус, – но не с твоим кораблем и не с тобой. Светлая Пустошь оставила ядовитый след, но она подобралась, свернулась, собралась в центре. Я чувствую.
– Свернулась? – не понял Моллис. – Или все-таки подобралась? Разница есть! Уверяю тебя, парень. Если снежная кошка свернулась, иди мимо, да головой не ворочай, она сыта. А если подобралась, топырь копье. Прыгнет!
– Подобралась, – проговорил Литус. – Но еще не прыгает. Ждет.
– Чего? – не понял Моллис.
– Крови, – ответил Литус. – Кажется мне, что ждет она крови.
– Кошка не ждет, – не согласился Моллис. – Душит добычу и жрет!
– У нее есть помощники, – пожал плечами Литус. – Гонят добычу. И ты, Моллис, не добыча. Ты крошка, которую она даже не замечает. Тем более теперь, когда я схожу с твоего корабля. Теперь, когда все набухло в ее центре. Крови она ждет. А ты… До Аббуту река широка, да и до Тимора порогов нет. Доберешься. Только поспеши, думаю, через неделю-другую грянут морозы… Хотя Азу не замерзает, кажется…
– Крови, говоришь? – покачал головой Моллис. – Ну, этого добра у нее будет в достатке. Уж поверь. Родники бьют.
– Знаю, – кивнул Литус, взял Лаву за руку и пошел на берег. Джокус уже ждал внизу. Вскоре, разжав объятия, передав детей старшей сестре, на берег сошла и Тела. Она вытерла слезы, окинула взглядом Лаву и Литуса, напрягла скулы:
– Вот ведь как выходит! Нашлось время сердечным делам? Или уже не только сердечным?
– Ты обещала, – равнодушно проговорил Литус. – Идем, – и тут же перевел взгляд на Лаву. – Делай то, что я скажу. Все сладится. И не скрипи зубами. Забудь о старой боли, новая наступает.
– Подожди, – попросила Лава и вдруг побежала с пристани по ступеням наверх, к основанию пузатых, приземистых башен, от которых открывался вид и на принесшую холодные воды с востока – с гор Балтуту Му, и на сливающуюся с ней, бегущую с севера еще более холодную Азу, и на широкое русло уходящей на юг главной реки Анкиды. Тиренский берег был окутан туманом. Нахоритский – укутан снегом. Снег закружился и над Эбаббором. Пристань, лестница, ведущая в город, набережная, крепостная стена – все было пустынно, как будто город вымер.