Александра Осиповна хлопотала за Гоголя, помогла получить для него у государя пенсион (1 000 рублей серебром в год). Когда вышли «Выбранные места из переписки с друзьями», встреченные читателями с изумлением, возмущением и неприязнью, она была среди немногих, кто стал на защиту автора. Даже поссорилась с Аксаковыми, резко (кроме молодого тогда Ивана Сергеевича) встретившими эту книгу.
Россети и Гоголь сходились даже в крайностях. Оба со второй половины 1840-х были погружены в мистицизм, доходивший едва ли не до религиозной экзальтации. В Ницце он читал ей Марка Аврелия и выписки из отцов Церкви. Одно время под влиянием Гоголя эта блистательная светская дама переменила свои легкомысленные наряды, одевшись в черное, хотя для траура не было причины. Николай Васильевич, со своей стороны, однажды в Риме, желая понравиться даме, надел свой лучший наряд, какой носил обычно на Пасху: серую шляпу, светло-голубой жилет и панталоны цвета малины со сливками[1512].
Гоголю нравились ее шутки, нередко довольно циничные, на грани приличия. Ивана Аксакова она смущала: «Это не женщина, а просто черт, бес»[1513]. Поведение светской львицы представлялось молодому московскому славянофилу почти неприличным. Ей чрезвычайно нравилась «чудесная гнусность». Между прочим, «чудесная гнусность» – это о фрагменте из «Мертвых душ». Однажды Смирнова заметила: «Они (офицеры в Калуге. – С. Б.), чай, все, как Кувшинников, насчет клубнички!». Сказала это «с хохотом и наслаждением», да еще повторила несколько раз. Заметив, что ее не все поняли, Александра Осиповна развернула «Мертвые души» и прочитала вслух, очевидно, вот эти слова Ноздрева: «Вот, говорит, брат, попользоваться бы насчет клубнички!» – и повалилась со смеху на диван от слов «насчет клубнички»[1514].
Александра Осиповна принадлежала к другому поколению. «В XIX веке поколения обгоняли поколения с удивительной быстротой (особенно в России), – заметила однажды Лидия Яковлевна Гинзбург. – <…> Шестидесятники рассматривали людей 40-х годов как обитателей другого мира»[1515]. Смирнова-Россет прожила жизнь долгую, но время свое пережила. Осталась даже не столько в сороковых, сколько в двадцатых – тридцатых годах. Молодой славянофил просто не мог «наладить себя на ее тон»[1516]. Зато Николай Васильевич Гоголь любил грубоватые, «раблезианские» шутки и, как правило, переходил на украинский: «Это было малороссийское сало, посыпанное крупною аристофановскою солью»[1517].
В низком и высоком, в приземленном и возвышенном их вкусы, взгляды, настроения совпадали. «Любящий без памяти вашу душу»[1518], – подписался Гоголь в одном из писем к Александре Осиповне. «Гоголь при ней (Смирновой-Россет. – С. Б.) совершенно счастлив, она его очень любит, у них есть свой особый мир, так сказать, в котором у них совершенно одинаковые взгляды, понятия, впечатления, язык»[1519], – писала Вера Сергеевна Аксакова своему брату Ивану Сергеевичу 10 марта 1850 года.
Удивительное родство душ, какое редко можно найти даже у супругов. При этом отношения Николая Васильевича и Александры Осиповны были совершенно целомудренными. Впрочем, тема эта, запутанная, загадочная, деликатная, – не для нас. О Гоголе и Смирновой-Россет надо писать другую книгу. Сейчас речь об ином.
Их дружба началась с общей любви к Малороссии. Гоголь и Россети познакомились летом 1831 года в Царском Селе[1520]. Вернувшись в Петербург, он отправил в Царское Село несколько экземпляров только что вышедших из печати «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: один – Жуковскому, другой – Пушкину, «третий, с сентиментальною надписью, для Розетти»[1521].
Книга ей чрезвычайно понравилась, в своих воспоминаниях о Гоголе она не преминула написать: «…мы читали с восторгом “Вечера на хуторе близ Диканьки”, и они меня так живо перенесли в великолепную Малороссию. Оставивши еще в детстве этот край, я с необыкновенным чувством прислушивалась ко всему тому, что его напоминало, а “Вечера на хуторе” так ею и дышат»[1522].
Дневник Смирновой-Россет, ее автобиографические заметки и воспоминания, записанные ею самой или другими людьми – ее дочерью Ольгой Николаевной, А. Н. Пыпиным – ценный, но очень сложный для изучения источник. Ее ранние записи не слишком откровенны, поздние откровенны, но полны неточностей, ошибок, анахронизмов. «Записки А. О. Смирновой», напечатанные в 1893 году в журнале «Северный вестник», принадлежат перу не Александры Осиповны, а Ольги Николаевны. Впрочем, даже это апокрифическое сочинение имеет определенную ценность, потому что написано, видимо, на основе подлинных, но не дошедших до нас мемуаров Россети и даже ее устных рассказов, записанных дочерью. На это указывает, в частности, одно из подлинных писем Смирновой-Россет 1855 года: «Моя дочь записывает всё, что слышит и что я ей говорю… <…> Ужасно интересуется всем этим»[1523]. В более или менее достоверных мемуарах Смирновой-Россет история ее знакомства с Гоголем описана много раз. Три варианта ее воспоминаний почти повторяют друг друга (два записаны самой Россети, один записан с ее слов филологом Пыпиным). Россети якобы не помнит, как они познакомились, и рассказывает о встречах с Гоголем в Париже 1837 года. Но о Париже, о Европе они в то время говорили мало. Говорили о Малороссии: «…о высоком камыше и бурьяне, о белых журавлях на красных лапках, которые по вечерам прилетают на кровлю знакомых хат (Александра Осиповна путала журавлей с аистами. – С. Б.), о галушках и варениках, о сереньком дымке́, который легко струится и выходит из труб каждой хаты…»[1524], «спивали» украинские народные песни вроде знаменитой «Грицько, не ходи на вечерницы, / Там увси дивки чаровницы».
Совсем иначе рассказано о знакомстве в одном из вариантов ее «Баденского романа». Неожиданно Александра Осиповна вспоминает, что познакомились они с Гоголем в Царском Селе (что не вызывает сомнений). Россети увидела человека, облаченного то ли в альмавиву, то ли в шинель, и спросила, кто это. Плетнев ответил: «Гоголь – хохол, он писатель»[1525]. И здесь же, в этом фрагменте, Смирнова-Россет приводит возражение Гоголя: познакомились они Царском Селе, но при других обстоятельствах… А далее следуют знакомые нам воспоминания о Малороссии, которые Александра Осиповна на этот раз приписывает Гоголю: «Помните, как мы любили говорить о Малороссии, о галушках, варениках, коржиках и шуляках?»[1526]
В 1892 году Ольга Николаевна Смирнова прислала известному гоголеведу В. И. Шенроку фрагмент из дневника своей матери, где рассказана новая версия знакомства с Гоголем: «Малороса, учителя Марии Балабиной, зовут Гоголь-Яновский <…> он родственник не так давно скончавшегося бывшего министра Трощинского <…> Я увидала Гоголя-Яновского у Балабиных; хохол его мне напомнил Громоклею…»[1527]
Наконец, существует самое сомнительное, но, возможно, не лишенное правдивости свидетельство. Ольга Николаевна Смирнова, готовившая воспоминания своей матери к публикации в журнале «Северный вестник», писала: «Есть указание на то, почему она сразу так заинтересовалась Гоголем: он был малоросс. Как только Орест и Пилад (Пушкин и Жуковский) привели его к моей матери – он стал просто Гоголем и получил прозвище “Хохол упрямый”. Он от застенчивости колебался ходить к моей матери, которая через Плетнева передавала ему, что она тоже отчасти “хохлачка”. Это впервые сблизило их и положило начало их хорошим отношениям, перешедшим впоследствии в глубокую дружбу»[1528].
Смирнова-Россет, светская львица, блестяще образованная, начитанная, мало напоминает расхожий образ украинской «жинки». Поэтому ее настойчивые признания в своем «хохлацтве» принято считать сортом кокетства или игры. Между тем это была, видимо, не только игра. Связь Россети с Украиной и ее любовь ко всему украинскому заставляет нас серьезнее относится к ее словам. Недаром же она даже украинские песни предпочитала русским, чем рассердила русского славянофила Константина Аксакова[1529].
В своем дневнике Ольга Николаевна так передает разговор матери с Гоголем, который вспоминал в Калуге 1850 года обстоятельства их давнего знакомства. Александра Осиповна будто бы «приказала Плетневу доставить к ней хохла». Плетнев обратился к Пушкину и Жуковскому, и они будто бы привели Гоголя к Россети: «Наконец-таки пришли! Ведь и я хохлачка, и я помню Малороссию. Мне было всего семь лет, когда я уехала на север, на скучный север, а я всё помню: и хутора, и малороссийские леса, и малороссийское небо, и солнце. Поговорим о родном крае»[1530]. Сомнение вызывает всё, кроме одного: первоначальный интерес Россети к Гоголю – это интерес к соотечественнику, малороссу, хохлу. Во всех без исключения вариантах знакомства Гоголя и Россети фигурирует Малороссия.
Впрочем, это заметила еще Анна Ахматова: «А знаете, я догадалась, почему он (Гоголь. – С. Б.) со Смирнихой дружил: оба они без памяти любили Украйну»[1531]