. прекрасны. Звёзды блещут сильнее, нежели у нас, и по виду кажутся больше наших, как планеты. А воздух? – он так чист, что дальние предметы кажутся близкими. О тумане и не слышно»[1583]. В словах об итальянской ночи как будто слышится воспоминание о ночи украинской.
Для Гоголя Италия стала как будто новой Малороссией, родной землей. Зимы теплее, краски ярче, а так – много общего: «Мне кажется, что будто бы я заехал к старинным малороссийским помещикам, – писал Гоголь своему другу по Нежинской гимназии Александру Семеновичу Данилевскому. – Такие же дряхлые двери у домов, со множеством бесполезных дыр, марающие платья мелом; старинные подсвечники и лампы в виде церковных».
Как только началась публикация «Выбранных мест из переписки с друзьями», некоторые читатели заметили эту странную связь итальянофильства Гоголя с его малороссийской идентичностью. Кажется, первым был русский поэт и литературный критик Аполлон Григорьев. Человек с обостренным национальным чувством, он отзывался о письмах Гоголя с неприязнью, с гневом, с возмущением: «…1/3 моего уважения к Гоголю уплыла вслед за двумя томами переписки <…> столь искренне разоблачающей всю неискренность этой чисто хохлацкой натуры…»[1584], – писал Григорьев своему другу, критику Евгению Эдельсону в ноябре 1857 года. А два месяца спустя в письме к Михаилу Погодину Аполлон Григорьев неожиданно бросит: «Чтобы так поэтизировать Италию и жизнь в ней в ущерб нашей, как это делал покойник Гоголь, – надобно иметь эгоистическую и притом хохлацкую душу»[1585].
«Хохол по рождению»
«Хохлацкая душа», «хохлацкая натура»? А какую же еще натуру ожидали найти в Гоголе?
Русские современники Гоголя, особенно из тех, что лично знали его, называли его именно «малороссом», «малороссиянином», «хохлом». При этом подчеркивали его происхождение в тех случаях, когда Гоголь по какой-либо причине производил на них неприятное впечатление.
Александр Сергеевич Пушкин: «Гоголь, хитрый малоросс»[1586].
Сергей Тимофеевич Аксаков: «…хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок <…> нам показалось, что в нем было что-то хохлацкое и плутоватое»[1587].
Фаддей Венедиктович Булгарин: «По моему мнению Гоголь <…> был просто Малороссийский жартовник…»[1588]
Андрей Александрович Краевский: «Гоголь скот, как и все хохлы»[1589].
Удивительно, как сошлись в оценке национальной идентичности писателя столь разные люди.
«Хохол по рождению», – говорил о нем Василий Любич-Романович, один из учеников Нежинской гимназии высших наук. Он помнил, как «хохлацкая бричка», запряженная двумя волами, привезла в Нежин юного Никошу Яновского. Возницей был «усач-запорожец»[1590] «с чубом на макушке, как у Тараса Бульбы». Любич-Романович, генеральский сын, прежде учившийся в Полоцкой иезуитской коллегии, с пренебрежением описывал и «грубого, дикого» «дядьку-запорожца»[1591], и его маленького хозяина, вкладывая всё презрение шляхтича к мужику-украинцу, козаку и потомку козацкого рода. Со своей стороны, Гоголь будто бы называл Любича-Романовича «польской мордой»[1592].
Николай Васильевич родился в то время, когда из жизни дворянства уходили старинные малороссийские обычаи, сменяясь русскими и общеевропейскими. Но как украинская деревня никогда не русифицировалась полностью, так не русифицировалась полностью и жизнь мелкопоместного малороссийского дворянства.
Татьяна Семеновна, бабушка Николая Васильевича, происходившая из славного рода Лизогубов и помнившая старый уклад жизни, принятый еще во времена Гетманщины, даже из усадьбы выезжала только в бричке, запряженной парой волов[1593]. Должно быть, в той самой, что привезла ее внука в Нежин.
Нежинская гимназия располагалась недалеко от предместья Магерки (в некоторых источниках – Мегерки), застроенном обычными малороссийскими мазанками, крытыми соломой. Домики были огорожены плетнями, как в настоящем украинском селе. Там квартировали небогатые преподаватели, вроде латиниста Кулжинского, и некоторые из учеников. Среди последних был будущий украинский и русский поэт и прозаик Евгений Гребенка. Но большую часть населения предместья составляли украинские крестьяне. Гимназист Гоголь между прочим очень любил там гулять, «имел много знакомых между крестьянами». Случалось, приходил на простонародную свадьбу и вообще проводил в Магерках чуть ли не всякий «погодливый праздничный день»[1594]. Кроме того, Гоголь каждый день (!) бывал на городском базаре, где покупал у «баб-хохлушек» свой любимый грушевый квас[1595]. Любич-Романович приписывает такое поведение Гоголя его «почти плебейскому», «хуторскому» происхождению однодворца»: «…он держал себя каким-то демократом среди нас, детей аристократов»[1596], – вспоминал генеральский сын. В его глазах Никоша Гоголь, наследник состояния в три сотни душ, может, и в самом деле представлялся однодворцем, но вот сам Николай Васильевич демократом себя никогда не ставил. Как известно, Гоголь был убежденным консерватором. Не только практиком, но и теоретиком крепостничества. Прогрессивно мыслящие люди с изумлением и неприязнью читали поучения Гоголя в его «Выбранных местах из переписки с друзьями»:
«Возьмись за дело помещика, как следует за него взяться в настоящем и законном смысле. Собери прежде всего мужиков и объясни им, что такое ты и что такое они. Что помещик ты над ними не потому, чтобы тебе так хотелось повелевать и быть помещиком, но потому что ты уже есть помещик, что ты родился помещиком, что взыщет с тебя Бог, если б ты променял это званье на другое, потому что всяк должен служить Богу на своем месте, а не на чужом»[1597].
Практика не расходилась с теорией. Еще в 1832 году Николай Васильевич решил женить своего слугу Якима на крепостной девке Матрене. Матрена была горничной у сестер Николая Васильевича, а он как раз собрался везти их в Петербург – учиться и жить в Патриотическом институте. Везти с собой супружескую пару слуг и размещать их в Петербурге было менее хлопотно. Таким образом, «совершенно неожиданно для себя и для всех, Яким отправился в Петербург с женою, а барышни – с горничною; а Мария Ивановна (мать Гоголя) была очень довольна, что всё так устроилось по-семейному»[1598]. Что обо всем этом думали Яким и Матрена, мы доподлинно не знаем, но случай вполне достоин печальных анекдотов о крепостниках. Так что не природный или идейный демократизм побуждали Гоголя «идти в народ». И не один лишь грушевый квас или еще какие-нибудь малороссийские лакомства вроде маковников, бубликов, коржиков и тому подобного. Гоголь их любил чрезвычайно и почти постоянно жевал, даже на занятиях, но в ежедневном общении с украинскими крестьянами он, кажется, искал другого: «Любимым времяпрепровождением Гоголя еще было выходить на большую дорогу и, встречаясь здесь с хохлами, едущими на волах в Нежин, беседовать с ними на родном ему малорусском наречии…»[1599], – вспоминал Любич-Романович. Вне всякого сомнения, с «бабами-хохлушками» на базаре и с крестьянами из Магерок Гоголь тоже говорил только по-украински. Из русифицированной атмосферы гимназии Гоголь каждый день возвращался в чисто украинский сельский мир, который, очевидно, ему очень нравился.
В гимназии Гоголь начинает составлять «Книгу всякой всячины, или Подручную энциклопедию», куда в числе прочего заносит множество украинских материалов: выписки из составленной Павловским «Грамматики малороссийского наречия», первой грамматики украинского языка, из «Энеиды» Котляревского, из сборников малороссийских песен, составленных князем Цертелевым и Михаилом Максимовичем. В пьесе, написанной совместно с Прокоповичем и поставленной в гимназическом театре, Гоголь блистает в роли старика-украинца. Всё украинское ему близко, понятно, мило.
Шевченко наивно полагал, что Гоголь просто не знал украинского языка, а потому и не писал по-украински. В незнании не только языка, но и быта, истории Малороссии обвинял Гоголя и Пантелеймон Кулиш. Между тем Михаил Максимович, давний хороший знакомый Гоголя, в письме Г. П. Галагану, опубликованном «Русской беседой» в качестве отклика на роман Кулиша «Черная рада», утверждал, что Гоголь был великолепным знатоком украинского языка: «…мне, как и всем Малороссиянам, знавшим Гоголя близко, несомненно известно, что он свое родное Украинское наречие знал основательно и владел им в совершенстве. В иной час, когда, бывало, заговорит он по-украински, представляя какое-нибудь оригинальное, типическое лицо, то – заслушаешься его, как заслушивались мы поющего Шевченка…»[1600]
У нас нет оснований не верить Максимовичу. В беседах с земляками Гоголь часто переходил на украинский (малороссийский).
Впервые приехав в Москву, Гоголь узнал, что Михаил Семенович Щепкин, уже тогда знаменитый актер Малого театра, оказывается, его соотечественник. Николай Васильевич неожиданно пришел в гости, когда семья Щепкина обедала, и вместо приветствия пропел куплет из украинской песни:
Ходит гарбуз по городу,