. Такой комплимент стоит доброго ругательства.
Однажды Смирнова-Россет, зная о неприязни Гоголя к немцам, спросила его:
« – Вы браните немцев, <…> ну а Шиллера все-таки любите; а Шиллер – тоже немец.
– Шиллер! – отвечал Гоголь. – Да когда он догадался, что был немцем, так с горя умер. А вы думали, отчего он умер?»[1115]
Немцы сыграли в истории Украины роковую роль. Немка Екатерина II уничтожила украинскую автономию, ликвидировав Гетманщину и Запорожскую Сечь. Земли, которые запорожцы считали своими, императрица отдала сербам, грекам, валахам и, конечно же, немцам. Немецкие колонисты поселились даже на острове Хортица, то есть на месте первой, основанной еще Дмитрием Вишневецким Запорожской Сечи. После посещения этой процветающей немецкой колонии Шевченко «всё плакал», приговаривая: «сплюндрували нашу Україну катової віри німота з москалями, щоб вони переказилися»[1116]. И даже в еврейский шинок простодушных малороссиян завлекают игрой немецких шарманок: «Вот мужик бедный и пропивает последнюю нитку под немецкую музыку»[1117].
Но эта неприязнь идейная, историческая, а не бытовая, как у Гоголя. Шевченко с немцами дружил. Молодой художник Василий Штернберг, один из самых близких друзей молодого Шевченко, стал первым иллюстратором «Кобзаря». В хорошенькую немку Марию Европеус Шевченко был влюблен. Наконец, учителем Шевченко, его благодетелем и высшим авторитетом в живописи был Карл Брюллов. И после возвращения из ссылки, когда брюлловский (и шевченковский) академизм уже вышел из моды, Брюллов оставался в глазах Шевченко «Карлом Великим».
Из повести Тараса Шевченко «Художник»: «Вы замечаете, что все мои знакомые – немцы. Но какие прекрасные немцы! Я просто влюблен в этих немцев»[1118].
Песнь на чужой земле
Украинское население Петербурга 1830–1840-х сейчас определяют в несколько десятков тысяч человек и даже в сто тысяч[1119]. Это сомнительно, ведь население Петербурга еще не перевалило и за полмиллиона. В России того времени население учитывали не по национальности, а по вероисповеданию. Но украинцев в самом деле было много. Одни заседали в Сенате, руководили министерствами, командовали дивизиями и гвардейскими полками. Другие, не столь знатные и удачливые, шли к девяти утра в департамент, а третьем часу пополудни их зеленые вицмундиры покрывали Невский проспект: «На Невском проспекте вдруг настает весна», – писал малоросс, известный всей просвещённой России. Были украинцы и в числе ремесленников, мастеровых, вольноотпущенных или крепостных. Барские покои русских, польских и малороссийских господ наполняли украинские дворецкие, лакеи, повара, казачки. Летом 1830-го Гоголь писал маменьке, что одних только «однокорытников» из Нежина (то есть таких же, как и он, выпускников Нежинской гимназии) в Петербурге «до 25 человек»[1120].
Украинская диаспора не отличалась сплоченностью. Малороссияне не специализировались на определенных занятиях, ремеслах, как французы (кондитеры, парикмахеры) и немцы (доктора, аптекари, булочники, ремесленники). Поляков от ассимиляции сохраняли чрезвычайно развитое национальное самосознание и нескрываемая враждебность к русским, украинцы же еще не враждовали с русскими настолько, чтобы так демонстрировать свое презрение. Напротив, они стремились быстрее и лучше выучить русский язык, приспособиться к господствующим обычаям, вкусам, манерам. «По-московські так і ріжуть», – сокрушается лирический герой Шевченко, глядя на многочисленных соотечественников-карьеристов, в совершенстве освоивших «московску мову».
Однако чувство национальной солидарности было знакомо и украинцам. В чужой стране, среди русских, немцев, французов, чухонцев они узнавали друг друга и друг другу радовались. Сам Тарас Шевченко своим освобождением обязан не только добрым русским людям, выкупившим его у помещика Энгельгардта, – Жуковскому, Венецианову, Брюллову, великому князю Александру и самой императрице, – но и украинцам, которые первыми обратили внимание на несчастного земляка.
Вспомним одну из самых знаменитых литературных легенд XIX века. Однажды светлой весенней ночью студент Императорской академии художеств Иван Сошенко гулял в Летнем саду и обратил внимание на молодого человека, который делал рисунок одной из статуй. Они познакомились. Сошенко представил своего нового друга конференц-секретарю Академии художеств Григоровичу, тот обратился к Жуковскому и Брюллову. Брюллов написал портрет Жуковского. Портрет разыграли на аукционе. На вырученные деньги друзья выкупили будущего художника и поэта.
Так Шевченко писал в своей «Автобиографии», напечатанной журналом «Народное чтение». Эта же история в повести «Художник» рассказана несколько иначе. Взрослый двадцатитрехлетний Шевченко превратился там юношу лет пятнадцати. Лето, белая ночь. Юноша срисовывает античную статую. К нему подходит молодой художник… Но эту красивую историю Тарас Григорьевич сочинил. Еще первый биограф Шевченко, Михаил Корнеевич Чалый, расспросил Сошенко и узнал, что дело обстояло несколько иначе[1121]. Романтической встречи двух художников в Летнем саду не было. Сошенко услышал о талантливом земляке от своего товарища по Академии художеств и заинтересовался судьбой земляка. Об этом интересе узнал и Шевченко, в то время еще крепостной, работавший в артели комнатного живописца Ширяева. Однако не Сошенко, а сам Шевченко первым нашел земляка, пришел на 4-ю линию Васильевского острова, где тот квартировал. На будущем поэте «был засаленный тиковый халат, рубаха и штаны толстого холста запачканы были в краску, босой, расхристанный и без шапки»[1122].
Иван Максимович Сошенко покинул родину не ради богатства и чинов. Талантливый художник, молодой, но уже преуспевающий иконописец, бросил выгодные заказы на родине, чтобы учиться в Императорской академии художеств. Старательный, трудолюбивый, скромный, он всё время посвящал учебе и чтению. Своего нового друга Шевченко он будет порицать за легкомыслие, лень, за светский образ жизни, который не годится для труженика-живописца. Увы, судьба не всегда награждает за добродетель. Известным художником Сошенко не станет. Он заболеет туберкулезом и будет вынужден оставить Петербург и вернуться на Украину. Даже его роман с красивой немочкой, племянницей квартирной хозяйки, расстроит всё тот же Шевченко. Знания, полученные в Академии художеств, не принесут счастья. Малороссийские заказчики привыкли к традиционной иконописи, европейская академическая манера Сошенко им не понравилась. Художник подбирал освещение, читал сочинения по древней истории, чтобы понять, как выглядели люди в апостольские времена, а недовольные заказчики отдавали иконы его работы «на исправление» местным богомазам.
Но в 1836-м Сошенко еще жил в Петербурге. Он не только начал великое дело – выкуп Шевченко из крепостной зависимости, – но и познакомил своего нового друга с образованными земляками. Среди них был писатель Евгений Гребенка, автор «Рассказов Пирятинца», «Малороссийских присказок», первый переводчик Пушкина на украинский язык. Гребенка станет и одним из первых читателей Шевченко. Иван Сошенко не понимал увлечения своего друга поэзией и считал, что тот напрасно тратит время вместо того, чтобы брать уроки у Брюллова и совершенствовать технику живописи (чего Шевченко, как он сам признавал, не хватало), Гребенка же поэта оценил, оценил чрезвычайно высоко.
Из письма Е. П. Гребенки к Г. Квитке-Основьяненко от 18 ноября 1838 года: «А еще есть здесь у меня один земляк Ш[евченко], до чего ж хорош писать стихи! <…> Как что напишет, только причмокни да ударь руками об полы! Он мне дал хорошие стихи для сборника»[1123].
Гребенка, украинец, но при этом лояльный империи человек и русофил, устраивал литературные вечера, где бывали и малороссияне, и русские. На одном из них Гребенка познакомит Шевченко с полтавским помещиком Петром Ивановичем Мартосом, который даст денег на первое издание «Кобзаря». В благодарность Шевченко посвятит меценату свою книгу. Но позднее посвящение снимет. Мартос, малороссиянин, однако, в отличие от Шевченко, человек благонамеренный, видимо, раскаялся в своем благородном поступке. Но сделанного было не вернуть. Благодаря хлопотам друзей-украинцев и либерализму русского цензора Петра Александровича Корсакова в апреле 1840 года произошло событие, изменившее ход украинской истории. В продаже появилась небольшая книжка: шесть стихотворений и две поэмы («Тарасова нiч» и «Катерина»). Называлась книжка «Кобзарь». Книгу украшал офорт, сделанный с рисунка Василия Штернберга: кобзарь и мальчик-мехоноша.
Стоил «Кобзарь» недешево – рубль серебром, но разошелся быстро и был замечен и русской критикой, и малороссийским читателем.
Весной 1842-го в продаже появится поэма «Гайдамаки», и студент В. А. Стороженко пишет своему дяде-сенатору в Варшаву: хвалит стихи Шевченко и обещает прислать поэмы «при первой возможности»[1124]. В 1844-м в Медико-хирургической академии, где училось много малороссиян, откроется самодеятельный театр, на сцене которого поставят гоголевского «Ревизора», «Наталку-Полтавку» Котляревского, «Назара Стодолю» Шевченко. После шумного успеха своей пьесы Тарас Григорьевич писал другу, черноморскому козаку и украинскому драматургу Якову Герасимовичу Кухаренко: «Атаман, если бы ты знал, что тут делается! Тут такое делается, что не знаю, как и сказать. Козацтво ожило!»[1125]
В Петербурге много «наших», и по крайней мере тысяча человек готовы «стоять за всё, что говорил Шевченко», – напишет Тарасу, уже сосланному в Оренбургский край, еще один читатель «Кобзаря», петербургский чиновник Сергей Левицкий. Письмо это дорого обойдется Левицкому: он будет арестован и проведет некоторое время под следствием.