[95].
Остатки мусульманского мира исчезали. В Очакове, еще недавно знаменитой турецкой крепости, даже городскую мечеть переделали в православный храм[96]. Адмирал де Рибас и военный инженер де Воллан на месте захудалого турецкого Гаджибея строили прекрасную Одессу.
Кирилл Разумовский не без удивления писал еще в июне 1782 года: «На ужасной своей пустынностью степи, где в недавнем времени едва рассеянные обретаемы были избушки, по Херсонскому пути, начиная от самого Кременчуга, нашел я довольные селения верстах в 20, в 25 и далее, большею частью при обильных водах». В самом Херсоне бывший гетман увидел «множество всякий час умножающихся каменных зданий, крепость <…> адмиралтейство со строящимися и уже построенными кораблями»[97].
Правда, даже не консерватория, а просто музыкальное училище появится в Екатеринославе только в самом конце XIX века, а университет создадут по указу гетмана Скоропадского в 1918-м. Хозяйственное развитие намного опередит культурное. Уже в начале XIX века путешественники, проезжая границу Киевской и Херсонской губерний, замечали, что в Херсонской даже простой народ живет богаче: и хлеба больше, и дома лучше выстроены[98]. А самое главное, пустынный прежде край становился всё более населенным. Надежда Ивановна Арнольди, вдова Осипа (Иосифа) Россета (бывшего флигель-адъютанта Потемкина и приближенного дюка Ришелье), в своем путевом дневнике («Журнале походу») писала: «Вышли мы из Кременчуга, шли по прекрасной прямой дороге, где по обеим сторонам виднелись беспрестанно деревни, везде церкви»[99].
Новороссийские губернии в это время не только жили в достатке, но и стали важнейшим источником экспортного зерна. Уже в 1814 году при Армане Эммануэле (Эммануиле Осиповиче) Ришелье, умном и деятельном градоначальнике, годовой торговый оборот Одессы, которая стала главным русским торговым портом на Черном море, достиг 20 миллионов рублей[100].
Вслед за победоносными полками Румянцева, Потемкина, Суворова, Долгорукова-Крымского потянулись переселенцы-малороссияне на запряженных волами повозках. Начали строить себе хаты-мазанки, разбивать сады вишневые, черешневые, сажать свою любимую красную калину. Так на месте Дикого поля возникла процветающая Новороссия, заселенная преимущественно украинскими крестьянами.
По-прежнему приглашали иностранцев, в особенности болгар, молдаван, немцев. Хотели даже привезти с Британских островов настоящих английских каторжников. В Новороссии давали землю и русским крестьянам, при Потемкине охотно принимали даже беглых мужиков и еще недавно гонимых староверов.
Но и в XIX веке, когда о потемкинских вольностях помнили только историки, беглые мужики, русские и малороссияне, отправлялись в Причерноморье и Приазовье, «из старых украинских губерний пробирались глухими тропинками, оврагами и одинокими степными лесками», надеясь найти лучшую жизнь: «…там тебе и сало и масло постное греческое, прямо с порта, в богоспасенные дни. Ешь-кушай да трудись, душа. Сказано, вольница! Захочешь жены – и жинку тебе справят новую»[101], – мечтает один из героев романа Григория Данилевского «Беглые в Новороссии». Этот писатель больше известен романами из русской истории. Кто не читал «Мировича», «Княжну Тараканову», «Сожженную Москву»? Его ранний приключенческий роман сейчас забыт, хотя именно «Беглыми» писатель в свое время привлек внимание читателя. Данилевский напечатал его под псевдонимом «А. Скавронский». Хотя роман написан весьма посредственно, читатели и критики оценили новизну темы. Автора стали называть «русским Купером». Успех побудил Данилевского превратить роман в трилогию: «Беглые в Новороссии» – «Беглые воротились» – «Новые места».
Григорий Петрович родился и долгие годы жил на Слобожанщине, которая на юге граничит с новороссийскими землями. К тому же не раз бывал в Новороссии по делам службы, поскольку трудился в министерстве просвещения чиновником для особых поручений.
«Крепостная Русь» нашла в степях Приазовья и Причерноморья «свои Кентукки и Массачуссетс». Новороссия была для русского читателя из Москвы, Петербурга, Центральной России страной непривычной и настолько незнакомой, что Данилевский то и дело вынужден был прибегать к примерам из американской литературы и американской жизни: «А эта Новая Диканька – сущая американская ферма!»[102] Как будто об американском Диком Западе в России знали больше, чем о своей же земле.
Этнографическая карта Новороссии менялась много раз. Капризных европейцев заманивали фантастическими преференциями. Земельные наделы были очень большими – по 60 десятин на хозяйство, отданных в вечное владение[103]. Немцев-колонистов навсегда (!) освобождали от военной и гражданской службы. Освобождали и от постоя, – а это было очень большой льготой: размещение солдат и офицеров «по обывательским квартирам» – неприятная и часто просто разорительная повинность. Наконец, немецкие общины освободили от всех податей на тридцать лет. Если дела у общины шли плохо, то правительство могло продлить освобождение еще на тридцать лет, как это и было сделано с общиной данцигских меннонитов, поселившихся на острове Хортица. Русские и украинские поселенцы освобождались от налогов на полтора, на три года, иногда на пять или шесть лет, и только немногие счастливцы, селившиеся на самых неосвоенных и еще опасных землях (до ликвидации Крымского ханства), могли получить немыслимую льготу – пятнадцать лет без податей. Но шестьдесят лет без податей, как с меннонитами Хортицы, – это было просто невозможно.
С греками и армянами, которых переселили из Крыма еще до ликвидации Крымского ханства, обходились почти так же, как с немцами. Им строили дома за казенный счет, освобождали от податей. Трудолюбивые и оборотистые армяне и ничуть не уступавшие им греки стали лучшими новороссийскими купцами. На месте крохотного Павловска расцвел Мариуполь. А построенная армянами Нахичевань одно время была больше и богаче соседнего Ростова: «В центре городка Нахичевани (названного так в честь Нахичевани закавказского, старого армянского города) я помню перед армянским собором <…> огромный бронзовый памятник Екатерине с надписью: “Екатерине Второй – благодарные армяне” <…> Дела армян на новом месте пошли завидно хорошо»[104], – писала Нина Берберова уже в XX веке. Ее дедушка Иван Минаевич Берберов был среди тех самых армян, что переселились на берега Дона из тогда еще татарского Крыма.
«Единой новороссийской общности» никогда не было. Греки и армяне, давно привыкшие жить в диаспоре, сохраняли свои нравы, обычаи, культуру. С украинцами и русскими они не ссорились, но и не сливались. У греков были свои гимназии, свои церкви. На их украшение греческие купцы не скупились, а священников нередко выписывали из самого Константинополя[105]. Своим особым миром будут жить и евреи-колонисты, хотя их новороссийские злоключения – совсем другая история.
Немцы тем более не смешивались с другими народами. Их изоляционизму способствовала и религия. Немцы трудились, богатели, но вовсе не стремились стать русскими или малороссиянами. Из поколения в поколение они сохраняли свои обычаи, одежду, немецкий язык.
Российская империя, щедрая к выходцам из Данцига или Триеста, была скупа к уроженцам Великороссии и Гетманщины. Русским и малороссиянам не полагались немецкие или греческие льготы. Им просто не мешали. Помещики, получившие земли в Херсонской или Екатеринославской губернии, могли принимать беглых. Прекратили гонения на раскольников-великороссов, и эти русские протестанты, трудолюбием и благочестием не уступавшие немцам, ставили дома, распахивали под огороды херсонский и екатеринославский чернозем. Нетребовательные славяне быстро заселяли пустующие земли, становясь государственными и помещичьими крестьянами.
Пустующих земель еще в начале XIX века было так много, что за помещичьими крестьянами даже не закрепляли наделы, а разрешали им пахать землю «по мере сил своих»[106]. Помещики по-своему крестьянам помогали, ведь земля без крестьян не приносила дохода.
Из воспоминаний Александры Смирновой-Россет: «Тогда имения населялись или покупкой, или залучением бродячих крестьян из южных губерний. <…> Им отводили место, глину, солому для кровли, известь, покупали соху, волов, и два-три года они работали на себя»[107].
И все-таки, несмотря на все этно-демографические фантазии чиновников елизаветинской и екатерининской России, решающую роль в заселении Новороссии сыграли малороссияне.
Пускай немцы были лучшими хлеборобами, русские староверы – лучшими огородниками, болгары – садоводами, греки и армяне держали в своих руках торговлю, но страна была заселена преимущественно малороссами из Полтавской и Черниговской губерний, а также из Слобожанщины и с правобережья Днепра. Германия была все-таки очень далеко, но и великорусские губернии – не близко. А украинцы жили неподалеку. Именно они и начали превращать Новороссию в Южную Украину.
Вот данные только по одному Бахмутскому уезду. Это восточная окраина новороссийских земель. Бахмутовская слобода была известна еще с XVI века, но городом она стала только в 1701–1703 годах, когда по приказу Петра I там построили крепость. Тогда жители Бахмута занимались главным образом солеварным промыслом. В 1701-м в Бахмуте жило 36 русских, 2 донских казака и 112 «черкас», то есть украинских козаков. Это были козаки Изюмского полка, одного из полков Слободской Украины