. Грушевский положит жизнь на создание новой исторической концепции, где почти вся история Киевской Руси будет приписана истории Украины и украинского народа. В академической «Истории Украины-Руси» историк напишет об «украинско-русских землях» под властью Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, а в адресованной широкому читателю «Иллюстрированной истории Украины» смело назовет полян, древлян, тиверцев, уличей, дулебов «украинскими племенами»[1396].
Интересно, что в гоголевское время простой украинский народ смотрел на свое историческое прошлое совсем иначе. Народные думы и песни почти не касались далекого домонгольского прошлого, да и само это прошлое рассматривали сквозь оптику козацких времен. В легенде о киевских Золотых воротах, записанной Кулишем у одного «малороссийского старца», действие происходит как будто в XIII веке, когда татары взяли и разграбили Киев. Но в этом Киеве нет ни князей, ни витязей или богатырей. А есть зато киевская «громада» и «лыцарь Михайлик»[1397], которого требуют выдать татары. Киевляне, надеясь откупиться предательством от татар, выдают им Михайлика, однако тот, обладая не только силой, но сверхъестественным могуществом, проходит невидимым сквозь татарское войско и увозит с собой те самые Золотые ворота. Татары громят Киев, а Михайлик читает им мораль:
Ой, Кияне, Кияне, панове громада!
Погана ваша рада:
Як би ви Михайлика не оддавали,
Поки свiт сонця, вороги б Киева не достали!
Образный ряд, магические способности «лыцаря» Михайлика, «панове громада» – всё это явно принадлежит другой, вовсе не Киевской эпохе.
Русские сохранили гораздо больше от киевского наследия. Даже былины киевского цикла были записаны на Русском Севере и в губерниях Великороссии. В Малороссии их не знали. В сочинениях Самуила Величко, Григория Грабянки, в «Истории русов» и даже в составленной Бантыш-Каменским «Истории Малой России» Киевская Русь занимает самое скромное место. Это скучное и краткое предисловие к настоящей истории, которая начинается с козацких времен.
Поразительно, но в знаменитой «Истории русов»[1398] Киевской Руси посвящены всего две страницы. Две – из двухсот пятидесяти семи страниц издания 1846 года! Автор бегло упоминает Аскольда («Оскольда») и Дира, Игоря, Ольгу, Святослава, Владимира Святого, Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха. Даже Вещего Олега автор не удостоил вниманием, вовсе не упомянул и Рюрика[1399]. О четырех славных веках Киевской Руси рассказано скороговоркой.
Летопись Грабянки тоже была относительно популярным чтением, сохранилось около пятидесяти ее списков[1400]. Но ее автор гораздо больше внимания уделяет мифу о хазарском происхождении козаков, чем истории Киевской Руси. Грабянка даже на Крещении Руси не останавливается. Этот период истории, очевидно, не представляется ему важным и вообще своим, национальным. Грабянку, Величко, до сих пор не установленного автора «Истории русов» Киевская Русь не интересовала, как не интересовала она и простонародных «учителей истории» – бандуристов-кобзарей.
«Поэтические летописи» украинского народа начинаются в основном с козацкого времени, с походов запорожских «лыцарей» против нечестивых «агарян» (турок и татар). Каждая дума – целый рассказ из исторического прошлого. Эмоциональный, нередко – богатый подробностями. События могут быть вымышленными, или реальными, или похожими на историческую реальность. Вот знаменитая дума о Марусе Богуславке. К невольникам-козакам, которые уже тридцать лет томятся в турецком плену, приходит Маруся Богуславка, наложница хозяина-турка, и спрашивает, знаете ли вы, какой сегодня день? Сегодня – великая суббота, а завтра Велик-день – Пасха. Невольники проклинают Марусю, которая травит им душу и напоминает, что завтра такой великий праздник. Но Маруся обещает на Пасху помочь им освободиться, бежать из плена. На следующий день она выпускает невольников из темницы и просит, чтобы они, возвращаясь на родину, пришли бы и в ее родной Богуслав да сказали отцу и матери, чтоб не разорялись, не собирали денег на ее выкуп, потому что она уже «потурчилась», «побусурменилась».
Для роскоши Турецкой,
Для лакомства нещасного!
Финал думы – молитва о возвращении на родную землю, в христианский мир:
Ой, визволи, Боже, нас всiх, бiдних невольникiв,
З тяжкоi неволi,
З вiри бусурменськоi,
На яснi зорi,
На тихi водi,
У край веселий,
У мир хрещений![1401]
Думы рассказывают и о войнах против унии, о сражениях с поляками, о подвигах казачьих полковников – Нечая, Морозенко, Богуна, о восстании Хмельницкого.
Гей, поїхав Хмельницький
К Золотому Броду
Гей, не один лях лежить
Головою в воду.
Пели бандуристы и о подвигах гайдамаков. Зализняк и Гонта «…в народных песнях до сих пор считаются мучениками за веру»[1403], – писал Иван Аксаков. Это не было секретом и для русской политической полиции. Шеф жандармов Алексей Федорович Орлов в своем докладе императору Николаю I от 28 марта 1847 года писал, что «изустные рассказы» о гайдамаках «нередко можно слышать в Малороссии»[1404]. А ведь в императорской России ни гимназии, ни даже народные школы не давали знаний о гайдамаках.
Украинцы пели и о походах под Очаков, Хотин и Бендеры, где козаки вместе с «москалями» воевали против турок. Пели о разрушении Сечи «москалями», о бессердечной царице Катерине, что отняла земли у запорожцев, о хитрых «москалях», что хотели заманить бежавших за Дунай козаков да забрить их в солдаты.
Ой, пише Москаль та до кошового – «а йдїте до мене жити
Ой я дам землю та по прежньому <…>»
Ой, брешеш, брешеш ти, вражий Москалю – а ти хочеш обманити:
Ой, як пiдемо ми у твою землю, ты будеш лоби голити[1405].
События екатерининского царствования вообще очень хорошо отражены в народных песнях. Нашлось место и подвигам, и несчастьям, и даже предательству старши́ны, променявшей вольности козацкие на чины, земли и панскую жизнь. Целая история по крайней мере за триста лет отражена в песнях.
Во имя святых Кирилла и Мефодия
В ноябре 1846 года студент Киевского университета Алексей Петров, сын жандармского офицера, обратил внимание на собрание в соседней квартире чиновника Николая Гулака. Гости говорили так громко, что Петрову удалось их подслушать. Разговаривали «о предметах, касающихся государства», причем мнения собравшихся были проникнуты «совершенно идеею свободы»[1406]. Студент Петров стал подслушивать соседей регулярно, а вскоре свел знакомство с Николаем Гулаком и с некоторыми из его гостей – помещиком Николаем Савичем и студентом Александром Навроцким. Простодушный Гулак после недолгого разговора открыл Петрову, что есть в стране люди, желающие произвести государственный переворот, и что эти люди «составляют огромное общество», участники которого живут не только в России, но и в других славянских землях. В доказательство Гулак достал из голубой коробочки золотое кольцо с выгравированной на внутренней стороне надписью: «Во имя св. Кирилла и Мефодия».
Так судьба первой украинской конспиративной политической организации оказалась в руках доносчика и провокатора. Простодушные «конспираторы» выдали всё, что могли. Петрову прочитали и написанный профессором Костомаровым «Закон Божий, книгу бытия украинского народа», и четыре стихотворения Тараса Шевченко, «имеющие своим содержанием вообще мысли явно противозаконные»[1407], и даже дали переписать «Устав Славянского общества св. Кирилла и Мефодия».
Петров пришел с доносом к Михаилу Юзефовичу, помощнику попечителя Киевского учебного округа. Хотя Юзефович был принципиальным противником украинского сепаратизма, ему не хотелось доводить дело до следствия. Он был одновременно председателем Археографической комиссии, где трудился Тарас Шевченко, и покровительствовал Пантелеймону Кулишу. Юзефович потребовал изложить всё на бумаге. Петров не только не испугался написать донос, но и сумел пробиться на прием к генерал-майору Траскину, попечителю Киевского учебного округа. Донос, датированный 3 марта 1847 года, оказался на столе у Траскина. К доносу Петров приложил и копию «Устава». Генерал оценил всю значимость сведений, проинформировав генерал-губернатора Бибикова. Так началось дело Кирилло-Мефодиевского общества (братства), которым занялось III отделение канцелярии Его императорского величества во главе с графом Орловым и генерал-лейтенантом Дубельтом. Причем дело сочли столь важным, что уже в марте 1847-го поставили в известность князя Варшавского, фактически второго человека в государстве, и самого императора Николая I.
В марте-апреле начались обыски и аресты. Вскоре почти все участники тайного общества оказались в тюрьме, под следствием. Арестовали даже ни в чем не повинного славянофила Федора Васильевича Чижова[1408], который имел несчастье переписываться с Гулаком.
Уже первые обыски и первые допросы позволили следствию установить и численность общества, и его цели, и реальные действия.