– Замолчи! – взвизгнула я.
Но ее не так-то просто было унять.
– Берта. Бер-р-та, – проговорила она раскатисто, отчетливо, совсем не так, как меня обычно звали, наполовину проглатывая звуки.
Сейчас имя показалось мне благозвучным и даже интересным. Каролина посерьезнела.
– А ты права: в моем имени что-то есть, – сказала я.
Она посмотрела на меня и улыбнулась.
– Прежде всего потому, что оно твое. А я тебя люблю, – прошептала она.
Это было так неожиданно. Я опешила и не нашлась что ответить. Стоило мне открыть рот, и я бы разревелась. В нашей семье было не принято произносить слова любви. Вместо этого мы старались в такие минуты поскорее сгладить неловкость, делали каменное лицо и притворялись, будто ничего не произошло, или, еще того лучше, превращали все в шутку. Правда, для этого нужно иметь чувство юмора, а им не все могут похвастаться. Поэтому вместо того чтобы признаться Каролине, как я обрадовалась ее словам и как много значит она для меня, я отвернулась к двери, медленно поднялась, взяла лежащий рядом учебник немецкого языка, открыла его наугад… И не поверила своим глазам! Вот шанс сказать что-то остроумное! Саркастическим тоном я прочла фразу, на которую упал мой взгляд:
– «Traue denen nicht die dir schmeicheln».
Каролина продолжала смотреть на меня, улыбаясь:
– Что это значит?
Ее лицо светилось от ожидания, глаза сияли. Я открыла рот, чтобы перевести предложение, но взглянула на Каролину и захлопнула учебник.
– Ничего, – быстро пробормотала я. – Так, пустяки. Я тебя тоже люблю! На ужин сегодня гуляш. А со вчерашнего дня осталась рыба. Тебе чего больше хочется?
Когда несколько часов спустя я принесла Каролине еду, она, выпрямившись, сидела в кровати, сцепив на затылке руки, и молча смотрела на меня:
– Вот рыба, – сказала я. – На десерт пирожное. Ты с чем будешь – с брусничным соком или с молоком?
Я поставила поднос с ужином на стол у кровати. Каролина все так же сидела и молча наблюдала за мной, не отвечая на вопрос. Я почувствовала неладное. Как обычно, направилась к своему стулу и тут услышала ее голос, резкий и отчетливый:
– Ты права, Берта, не стоит доверять тому, кто тебе льстит, потому что на самом деле ты ему безразлична. Надо мне это запомнить.
Я вздрогнула. Конечно, мне следовало догадаться! Она нашла в учебнике немецкого языка ту фразу и узнала ее перевод. Наверняка с помощью Роланда. Как ей это удалось? Ведь он больной лежит в своей комнате на первом этаже. Видимо, они все равно умудряются встречаться тайком от всех.
До чего же я глупа! Я должна была предвидеть, что Каролина не успокоится, пока не поймет услышанное. Ведь я прочла предложение из книжки как раз тогда, когда она ожидала от меня совсем другого ответа.
Я повернулась к кровати, чтобы ей все объяснить. И вдруг увидела, что этого уже не требуется. Она улыбалась.
– Хорошие слова. Надо их запомнить. Но все-таки глупо не верить тому, кто тебя любит.
Я с облегчением вздохнула и, продолжая стоять у кровати, стала придумывать, что ответить. Но она легонько толкнула меня.
– Давай поговорим о другом. Я, пока лежала, строила разные планы. Знаешь, нам надо привезти сюда Эдвина.
О чем она говорит? Бредит, что ли? Ясно же, что Флора не отпустит его. Даже Свея уже распростилась с этой мечтой с тех пор, как доктор получил по лицу мокрой тряпкой. Нет, и думать об этом нечего.
Но Каролина была настроена решительно. Она все продумала. Свея не зря беспокоится. Есть все основания подозревать, что Эдвин не получает должного ухода. Каролина много раз видела и знает, как Флора занимается своими детьми. Чуть только дело не клеится, Флора сразу к буфету и «подкрепляется». Или «утешается». А после нескольких таких подходов у нее нет сил ни печь топить, ни за больными детьми ухаживать. Тут уж только как куль лежать на топчане да жаловаться на судьбу.
Кроме того, Свее стало казаться, будто у Эдвина подозрительно быстро заканчивается лекарство от кашля. А когда Каролина была там в последний раз, Флора громко жаловалась на кашель и то и дело прикладывалась к бутылочке с микстурой, причмокивая от удовольствия. Услышав от Каролины, что лекарство предназначалось для Эдвина, Флора набросилась на нее с упреками и стала кричать, что ребенку такое сильное лекарство давать нельзя. От него один вред. И доктору тому она нисколько не верит. Никудышный он лекарь.
Вот почему Каролина беспокоилась о малыше Эдвине. Он должен был уже пойти на поправку, а ему становится все хуже и хуже. Так больше не может продолжаться. Свея права. Надо что-то делать! Но что? Флоре хоть кол на голове теши, не отпустит Эдвина к Свее. Ни к кому другому тоже. И мы это прекрасно знаем. Я не могла понять, что у Каролины на уме. Но она шепотом сообщила мне, что у нее есть план.
– И не вздумай со мной спорить! – Она нагнулась вперед. Глаза ее лихорадочно блестели, щеки пылали. Казалось, она бредит, однако голос у нее был спокойный и деловитый: – Я совершенно уверена, что мой план выполним. Конечно, это будет нелегко, но, при некоторой ловкости и везении может получиться.
– И что же надо сделать?
– Не спеши. Всему свое время. – Она подняла руку, успокаивая меня. Как будто меня нужно было сдерживать. При том что я вообще не понимала, о чем речь! – Это произойдет под покровом темноты, ночью, когда все спят, – объяснила она. – К сожалению, еще не сегодня, но завтра – уж точно. Будь наготове.
– Я? А что я должна делать?
– Спокойно. Возможно, мы будем действовать втроем. Тогда нам придется довериться еще одному человеку.
– Кому же?
– Потом узнаешь.
– Это Роланд?
Она покачала головой, удивленно глядя на меня. Нет, конечно, не Роланд. Это кое-кто другой, есть особые причины обратиться к нему за помощью. Позже она мне обо всем расскажет. Я поняла, что речь, наверное, идет о ее брате, и не стала больше задавать вопросы. Значит, я его увижу.
– Итак, завтра ночью, – повторила она.
Я кивнула: мол, да, буду готова. Правда, хотелось бы подробнее узнать, в чем состоит ее план. Но она покачала головой. Детали еще до конца не продуманы, поэтому нужно набраться терпения. Сначала она должна провести разведку местности.
Но мне не о чем беспокоиться – все инструкции я получу заблаговременно. Она рассмеялась и от удовольствия потерла руки.
На одеяле у нее лежала книга. Я увидела заглавие: «Три мушкетера». Эту книгу Каролине дал почитать Роланд. Может быть, именно оттуда она почерпнула свои идеи. Помнится, я и сама, года два назад прочитав «Трех мушкетеров», несколько месяцев представляла себя д'Артаньяном.
– Тебе нравится? – Я показала на книгу.
Ее мысли где-то витали, и она непонимающе посмотрела на меня.
– Конечно, но ведь это все сказки.
– Не совсем…
Я взяла книгу, но она тотчас отобрала ее у меня.
– У нас сейчас нет времени на книжки. Мне нужно подумать. А тебе лучше уйти.
– Только не забудь поесть! – Я взяла поднос с едой и поставила ей на одеяло. – Говорят, рыба полезна для работы мозга.
Я уже шла к двери, когда она снова меня окликнула: хорошо бы мне сейчас, как послушной девочке, сесть за пианино и поиграть, порадовать маму. Ведь неизвестно, когда я в следующий раз смогу доставить ей удовольствие.
– А она ничего не заподозрит, – спросила я, – если я вдруг добровольно сяду играть?
– Нет, она так удивится, что обо всем забудет, – рассмеялась Каролина. – Зато подаришь ей приятные минуты.
Потом она снова стала серьезной и сказала, что завтра утром я получу подробные инструкции. А пока мне нужно отдохнуть. Отдохнуть? Зная, что она лежит у себя в комнате и строит головокружительные планы, которые касаются и меня, а я не имею о них ни малейшего представления. К тому же сегодня ночью она собирается тайком отправиться на разведку. С температурой под сорок.
Но когда я на следующее утро вошла к Каролине, она сидела в кровати, спокойная и собранная!
– Ты не передумала? – спросила она.
– Нет.
– Хорошо, тогда тебе нужно надеть сапоги и плащ Роланда и прийти к мосту в двенадцать часов ночи. Больше пока ничего не скажу. Незачем раскрывать все карты, если в этом нет необходимости. Со временем мой план станет тебе понятен.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Я вышла пораньше. Незадолго до полуночи уже стояла у моста. Ночь была темная и безветренная. Мороз внезапно отпустил, и в воздухе висела легкая дымка.
Чтобы Каролина сразу заметила меня, я поднялась на мост и остановилась прямо под фонарем. Были последние дни марта, снег наконец-то начал таять, и вокруг деревьев образовались темные круги. Лед на реке треснул, и под мостом текла чернильно-черная вода. Стоять на мосту и ждать было очень неуютно.
Каролина все не появлялась. Но я знала, что она где-то в пути – я слышала, как она выскользнула из дома около часа назад, как раз когда я искала сапоги Роланда. Я, естественно, не догадалась поискать их днем. Теперь весь дом спал, а я даже понятия не имела, где они могут быть. Эти минуты я запомню надолго – пришлось рыться в шкафу в комнате Роланда. И пока он в каком-то метре от шкафа посапывал во сне, я на ощупь шарила в темноте. Наконец мне удалось найти и сапоги, и плащ. Все обошлось благополучно, но моей заслуги в том не было, просто Роланд очень крепко спал. Будь на его месте кто-то другой, проделать это я бы не отважилась.
Колокола на церкви начали бить двенадцать. Во влажном воздухе их звон казался глухим и грустным. Он был какой-то пустой, и от этого звука становилось не по себе, да еще, откуда ни возьмись, появилась большая кошка и с жалобным мяуканьем принялась тереться о мои ноги. Я хотела прогнать ее, но она не уходила.
Во что я, собственно говоря, ввязалась? Почему не отговорила Каролину?
Глупейшая история. Соглашаться, даже не зная о чем идет речь. Какая непростительная слабохарактерность! Но, может быть, еще не поздно…
Мне пришлось поспешно отступить в сторону. По горе спускалась запряженная лошадью повозка и направлялась к мосту. Наверное, кто-то живущий за городом возвращается домой. Хотя мы вряд ли были знакомы, я не хотела, чтобы меня видели.