Надо мной покачивалась синева небес, неаккуратно разведенная облачными белилами. На их фоне светлый парус казался серым и грязным. Да, наверное, и был таким. На мятом полотнище нарисована летящая птица.
Моя спасительница, ловко управляясь с парусом, одновременно взволновано посматривала на меня. Она оказалась вовсе не девчонкой, а худенькой, невысокой девицей, скорее всего моей сверстницей. Светло-русые волосы небрежно подобраны вверх, а сложение одновременно угловатое и легкое, как у подростка, подчеркнуто одеждой, словно одолженной у ее старшего брата.
— Ты так страшно падал… — тихо повторила она.
— Только я?
— Больше я никого не заметила.
— А с-самолет? — Озноб то уходил, то возвращался, сопровождаемый стуком зубов.
— Он еще держался в воздухе, когда скрылся за Зубцом… — собеседница махнула рукой. Я, с трудом приподнявшись, посмотрел в указанном направлении. Темный остров высился разрушенным зубом, вонзив в небо уцелевший длинный обломок. Вокруг вились точки птиц.
— Береговые дозоры кинутся прямо туда. Наверное, никто, кроме меня не заметил, как ты свалился, а если и заметили, то вряд ли надеются, что ты жив.
Девушка оценивающе окинула взглядом воду за бортом, окрестности, что-то соображая, вздохнула и, как мне показалось, не без колебания пообещала:
— Я отвезу тебя до Бароновой плеши.
— К-куда?
— То есть до острова Старокоронного. Там есть врачи. Да и с самолетным гнездом связаться можно. Тебя ведь тоже станут искать, когда… — собеседница замялась, не договорив.
— Когда подсчитают т-тела? — закончил я.
— Они могли выжить, — горячо возразила девушка. — Я видела, самолет старался планировать и, может, они уцелели. Хоть кто-нибудь… У тебя там остались близкие?
— П-попутчики.
Я, не задумываясь, прижал ладонь к груди, нащупывая через сырую ткань рубашки холодный амулет. Тот не подавал признаков жизни.
Девушка перебралась поближе, опустившись рядом на колени, глядя участливо и слегка настороженно. Она неуловимо напоминала Никку. Оттенок волос почти такой же. Но лицо круглое, со светлой, незагорающей кожей и с высокими скулами, под которыми при малейшем движении губ легко намечаются две ямочки.
— Хочешь пить?
— Да, — я жадно облизну обметанные морской солью губы.
— У меня есть вода и горячий чай. Только чай сладкий…
— Великолепно, — с чувством сказал я, завозившись, чтобы сесть. — Сладкий чай — это то, что нужно.
Девушка легко снялась с места, не покачнув лодку, переместилась на корму и возвратилась с жестяной кружкой и флягой-термосом в футляре из потертой рыбьей кожей. Я потянулся к кружке, рукав пополз вниз, снова обнажая запястье.
Ее взгляд зацепился за браслет. После легкой заминки она отвела глаза и как-то странно — неприязненно, но мимолетно — поморщилась. Будто заметила нечто не опасное, а скорее неприличное. Или уродливое.
— Еще есть хлеб, но он вчерашний. Подсох немного, — произнесла девушка, как ни в чем ни бывало. — И сыр.
— Нет, благодарю, — мне все еще казалось, что желудок обвит вокруг позвоночник, и мысль о еде не вызывала энтузиазма.
Если любой отвар из неведомых трав именовать чаем, то напиток в термосе определенно мог претендовать на это звание. Зато он действительно был горячим и действительно сладким. Ничего более вкусного в жизни не пил. Только зубы слишком громко стучали о жесть кружки.
— Тебе бы надо обсушиться, — заметила девушка обеспокоено. — Иначе горячка прицепится. Если хочешь, я дам тебе свою куртку. Она большая, тебе подойдет.
Не сомневаюсь. Похоже, что почти вся верхняя одежда девушки происходила из мужского гардероба. Во всяком случае, клетчатая рубашка точно оттуда — широкий ворот лежал на девичьих плечах, как грубое декольте, обнажая тонкую шею и хрупкие ключицы. И здоровенные перчатки, которые валялись возле весел, явно сделаны по мерке мужской ладони.
Я стиснул зубы, усилием воли прекращая ознобную дробь, и решительно солгал:
— Не так уж и холодно.
Браслеты не произвели на мою спасительницу особого впечатления. Возможно, и созерцание амулета не наведет ее на ненужные ассоциации, но рисковать не хотелось.
Недоумение на лице девушки внезапно сменилось смущенным замешательством.
— Ой, прости, пожалуйста, за бесцеремонность. Если тебе неловко раздеваться, я отвернусь, — немного скованно заверила она. — Я забыла, что у южан правила другие.
— С чего ты взяла, что я южанин?
— А у нас все приезжие — с юга, потому что севернее никто не живет.
— Я слышал Некромантовы селища самые северные.
— Так разве там люди живут? — искренне удивилась девушка. — Одна нежить.
Она, слегка наклонив голову, оценивающе вгляделась в меня и снова предложила:
— Еще есть одеяло. Правда, я им корм накрываю для стохвостов, зато оно теплое.
— Для кого корм?
— Для них… — Она кивнула за борт, где в волнах то и дело мелькали глянцевые черные, бронзовые и изредка палевые спины круглоглазых тварей. — Обычно они сами себе находят пропитание, но когда перегоняешь их с одного пастбища на другое, приходится использовать приманки.
Несколько тварей выставили на поверхность приплюснутые головы, скаля пасти, полные игл-зубов. Если присмотреться, то через верхний, прозрачный слой воды можно было различить извивы вытянутых тел, рассыпающихся на концах ворохом еще более длинных щупалец.
— Так ты пастушка?
— Гуртовщица, — строго поправила девушка, слегка приподняв подбородок. — Меня зовут Илга.
— Я… Мир. Спасибо за помощь, Илга.
Ага, а вот и улыбка, наконец. Только она сразу же исчезла, стертая озабоченностью:
— У тебя из носа течет кровь. Погоди, я сейчас… — Илга снова вскочила и вернулась с кусками выбеленного полотна в одной руке и темным, колючим с виду одеялом в другой.
От одеяла пованивало рыбой, зато под ним стало теплее. Прижав к носу кусок полотна, я наблюдал, как Илга выбирает из воды сети с мелкой рыбешкой, а взамен кидает в волны ярко-красный поплавок, за которым тянется пучок блестящих ленточек («это чтобы звери на месте оставались» — мимоходом пояснила Илга, при этом в ее голосе прозвучало невольное сожаление человека, оторванного от важного дела). Затем она убрала весла и поставила маленький косой парус — нарисованная птица на полотне горделиво расправила вылинявшие крылья.
— До Плеши дальше плыть, — Илга, задержалась ненадолго рядом со мной. — Я лучше переправлю тебя в наш поселок. Согреешься, а тогда решишь куда тебе удобнее податься.
— Ага… — разморено согласился и, спохватившись, уточнил: — А где ваш поселок?
Илгина лодка покачивалась практически по центру между двумя островными цепями. Мы словно находились в долине между параллельными горными грядами. Остров, который Илга назвала Старокоронным, дремал горбатой громадой впереди и слева, по носу судна, заслоняя своей тушей следующий за ним. Где-то там, за этой клыкастой махиной упал, и, возможно, ушел на дно самолет. И кто знает, сколько пядей осталось в слабине моего поводка?
— Нам туда! — показала Илга еще левее. — Это Плоскодонец.
Маленький островок притулился у подножия Старокоронного, почти затерявшись между соседями-великанами, как бисерина, по ошибке нанизанная вперемешку с жемчужинами. Он и впрямь выглядел приплюснутым.
— Только, ты постарайся не сомлеть, — простодушно попросила девушка. — Не хочу показаться черствой, но у меня сегодня и так дел по самые уши.
— Тогда расскажи, что-нибудь, — пробормотал я, с усилием встряхиваясь. — Например, зачем ты пасешь этих своих стохвостов?
— Работа такая, — Илга строго пожала губы. Ямочки под скулами проступили четче. — Я их не пасу, а доставляю в нужное место. Их покупают, чтобы плантации подводные охранять. Или проводники, которые грузы сопровождают морем, берут зверей для защиты.
Голос у девушки был приятный — мелодичный, ясный, но нерезкий; сливался с ритмичным плеском волн, растворялся в них. Шок сменялся оцепенением и апатией. Амулет обратился в злую, стылую ледышку, царапаясь под одеждой. Я кожей ощущал каждую выемку на его поверхности, каждое звено цепи.
Вряд ли он мертв, но…
Мельком посмотрев на занятую управлением Илгу, я с большим трудом сосредоточился и попытался высушить одежду. И даже почувствовал, как затвердели от соли подсыхающие штаны, потеплела рубашка и запахло влажным льном. А затем ледышка на груди обратилась раскаленным углем, вынудив меня сквозь зубы ругнуться и трусливо съежиться, косясь на спасительницу.
Нет, ничего Илга не заметила.
И нет, ничего не изменилось. Треклятый Договор по-прежнему в силе.
Я лег навзничь. Разочарование накатило и ушло, оставив едва заметный привкус облегчения. Можно не дергаться, а просто ждать развития событий. Как обычно.
Подрагивала крыльями нарисованная на парусе птица. Глаз у нее, хоть и выцвел, но при движении парусины прищуривается насмешливо: «Я будто бы свободная птица и вроде бы лечу, раскрыв крыла, да не сорваться мне с паруса. Ты будто бы свободный человек, можешь идти, куда хочешь, да не соскочишь с цепи…»
Я отвернулся.
Лениво распухала громада острова Старокоронного, занимая собой уже весь обзор по носу лодки. Плотная масса камня покрылась рытвинами, изгибами, уступами. Вспенились хвойной зеленью леса, разреженные золотыми и багряными лоскутами лиственных рощиц. Стали различимы нити подвесных и линии обычных дорог. Рассыпалось набором разноцветных построек селение. А мелкий остров, почти примыкающий к Старокоронному, отделенный от него узким проливом, растекался прямо по курсу плоской спиной, усеянной чахлой растительностью и упитанными валунами.
Илга давно смолкла; нахохлившись, сидела на корме, чуть пошевеливая руль. Пару раз я слышал, как она перекликается с кем-то невидимым мне за кромкой борта. А потом девушка встрепенулась:
— Смотри! Самолет нашли!
Над Зубцом, с дальнего острова, почти уже скрытого Старокоронным, поднималась спираль зеленого дыма, крутыми нарочитыми витками, как на детском рисунке.