— Тогда говорите толком, что вы сказать хотите, — все сильнее поддаваясь раздражению, сварливо перебил я. — Например то, что ваши наблюдатели в комнатах наверху доложили, что я исчез из поля зрения.
— В башне нет наблюдателей, — растерянно возразил Эввар, поднимаясь на ноги. Он стоял выше по лестнице и теперь смотрел сверху вниз. Это действовало на нервы.
— Ну, конечно.
— На башню наложено заклятие «от чужого взора» еще при постройке. Оно в камни ввязано. Чтобы шпионов отваживать.
Я испытующе уставился на собеседника. То ли он слишком уж простодушен до идиотизма, то ли обладает незаурядным актерским талантом.
— Тогда чем обязан?
— Я хотел предупредить, что там внизу уже давно ничего нет. Специально приезжали маги из Ковена на «зачистку». Ценные вещи забрали в город… — собеседник сокрушенно развел руками и виновато добавил: — Но на всякий случай я принес лестницу. Только поздно.
— Господин Эввар, — неприятным даже самому себе тоном произнес я, — позвольте вам напомнить, что пока я нахожусь здесь, эта башня является моим домом. И хотя вам, несомненно, предоставлено право вламываться сюда в любое время без стука, я бы настоятельно рекомендовал не злоупотреблять им по пустякам…
И, обогнув отпрянувшего Эввара с его лестницей, я зашагал наверх, задрав нос и стараясь не слишком громко скрипеть зубами.
Молодец! Просто блестящий отпор тому, кто всего лишь пытался помочь… А теперь попробуй то же самое, но по отношению не к безобидному Эввару, а к смертоносному Ставору.
* * *
…Над отведенными мне апартаментами есть еще один этаж. Крытая площадка предназначена для удобного расположения стрелков, как обычных, так и магических. Под высоким, остроконечным сводом на покалеченной треноге дремлет, повесив длинный нос, подзорная труба в помятом медном панцире.
Отсюда можно разглядеть окрестности. На западе — темный край Плоскодонца. А на востоке, соединяясь с владениями барона длинным мостом, находится остров Пестрых рек. Озеро внизу неподвижно. Кажется, даже воздух над ним стынет, становится ломким и подергивается морозными узорами.
Я прищурился. В глазах слегка двоится, если долго смотреть на поверхность воды. То ли усилиями магов, то ли от природы, но оно зачаровано на разрушение любых чар. Наверное, в его ледяной бездне спит немало драконов, самоуверенно пытавшихся подлететь к башне со стороны озерной глади…
На замок глазеть неприятно, лучше полюбуюсь на остров.
«…на Черноскале вы вольны перемещаться свободно на достаточно большое расстояние, — маг Ставор, наконец, чуть склонил голову и приподнял уголки губ в легком намеке на улыбку. Надо думать, выражал дружелюбие в меру возможностей своей древесной мимики. — Не сочтите оскорблением, что здесь мы вынудим вас ограничиться территорией острова Старокоронного. Думаю, так будет спокойнее для всех…»
Что ж, случалось поводок укорачивали и жестче.
Старокоронный погружался в ночь, медленно заплывая тенями. Тени набухали в расщелинах, в складках скал, меняя цвет с лиловых на густо-серые. В поселке подле замка зажигались теплые огоньки.
«…так будет спокойнее для всех…»
Надо думать, что обитателям этих домишек, оставленных на откуп Оборотню и кровникам, можно не беспокоиться.
Замок барона тоже обрызган светляками, но немного, словно долетели и тлеют случайные искры из поселка у его подножия. Изредка искорки начинают двигаться от замка вниз, или от поселка — вверх, следуя изгибам уже неразличимой в сумерках дороги.
Почтенная подзорная труба по-стариковски протестующе заскрипела, когда я потревожил ее покой. Каждая линза по краю помечена рунами «десятикрата». Я прильнул к холодному окуляру и присвистнул удовлетворенно: поселок прыгнул навстречу, щедро разворачивая плотно улицы, как купец в лавке — отрез лучшей ткани. Видно даже, как полосатая, рыжая кошка сосредоточено терзает рыбью голову на крыше сарайчика.
По улице девчонка гонит домой козу. Полная хозяйка, слегка косолапя, несет корзину, укрытую платком. Перешептывается через забор парочка юнцов. Шагает, горбясь, неказистый мужичок и вдруг распрямляется, раскрывает руки, а ему навстречу высыпает из-за забора целый выводок смеющихся детей, повисают на шее и плечах, нетерпеливо подпрыгивают вокруг.
Я отвел глаза… Близкий поселок вновь стал смутным темным пятном далеко внизу, обсыпанным безликими огнями.
Что, Оборотень? Затосковал? Мечтаешь, чтобы и тебя кто-то встретил так же радостно? Захотелось, домашнего тепла и горячих пирожков?
Вот от пирожков не отказался бы…
Домой хочу, — с неожиданной даже для себя острой мукой подумал я. К бесам, домашний уют, пусть будет неустроенность Черноскала. Просто хочу покоя и тишины. И компанию нетребовательного Аргры…
Скрипнув, развернулась подзорная труба, сместив запыленное око на замок… Ух ты, а ведь это же Илга! По дороге к поселку спускалась одинокая фигурка. Я бы не узнал Илгу в длинном платье, если бы она как раз не развернулась, чтобы махнуть кому-то, оставшемуся за поворотом. Ветер встрепал светлые волосы, дернул некрасивое платье за подол, очерчивая уверенный изгиб тела и сразу стало видно, что под балахонистой одеждой спрятана все та же грациозная повелительница стохвостов.
Затуманенный глаз трубы следил, как девушка сворачивает на неприметную тропу, огибающую поселок по задворкам, как скрывается за дверью темной развалюхи на окраине селения. Затем внутри зажигается свет и окошко домика наливается желтым.
Так вот, значит, где ты теперь обитаешь… Почему?
«…Прежде, когда Оборотней хватало — гибель каждого из них приносила мало пользы обычным людям. Ну, там рана зажила, зуб перестал ныть… Чем больше истребляли Оборотней, тем сильнее возрастало благотворное действие их крови. Если раньше на одного мертвого Оборотня приходился один излеченный человек, так потом на одного Оборотня приходилось десять человек, потом сотни, тысячи… Теперь, когда Оборотень остался один — его смерть, скорее всего, способна исцелить всех людей разом…»
Из трактата «О пользе вреда».
Не рекомендовано к печати Императорской Академией Высших наук.
Глава 5.
Голем в замке барона был потрепанный и явно переживший немало схваток с самим бароном в прежние времена, но с тех пор забытый. Поначалу с него сходила чешуя ржавчины и сыпалась пыль, а суставы (один стянут рыжей от старости проволокой) надрывно скрежетали. А потом глиняная громадина стала перемещаться проворно и ловко.
Поворот, подсечка… Искры из глаз!
Тупой, облегченный меч позорно, плашмя прошелся по моему затылку. Так, лишь слегка погладил… Я несколько раз с силой зажмурился, прогоняя радужные круги. Темный болван отступил, небрежно вращая кистью. То есть, это только кажется, что небрежно… Я затосковал, понимая, что не проскользну. А синяков на мне и так порядочно.
Может, вот так попробо… Ох! Не надо так пробовать! Я и в лучшие времена не самый хороший боец, а уж теперь, когда вышел из формы, вообще ни на что не гожусь.
Керамический панцирь голема чуть ниже условного ребра иссечен царапинами. Видимо, там самое уязвимое место и туда целились более удачливые соперники болвана. Так что попытаемся сделать ложный выпад. Тут быстро, а тут скользящий удар… Скрежет меча и брызги песка! Ага!
Голем одобрительно кивает. Каждую удачу противника он воспринимает, как свою победу. Простодушный бедолага не подозревает о подсказке на собственном теле. Мне становится неловко.
— Эта рухлядь давно требует обновления, — послышался знакомый голос, сегодня на редкость безмятежный.
От ворот ступал пружинисто, как хищник на охоте, Малич. Непроницаемое лицо его ожило, но как-то неприятно — так могла бы изображать дружелюбие маска трагика. Через противоестественное усилие.
— Вы позволите? — блондин взял запасной клинок.
— Окажите любезность, — ответил я, как можно безразличнее.
Что еще за новости?
В руках вышколенного бойца Малича даже тупой тренировочный меч — оружие посильнее моего собственного боевого клинка. А владеет он им всяко лучше меня. А может, предложить ему партию в перевертыши? Душу отведет, и не убьет никого…
Отвесив друг другу церемониальные поклоны, мы разошлись на отмеченные позиции. Голем встал поодаль, приняв на себя роль судьи. Смертоубийства он не допустит. Во всяком случае, попытается не допустить.
Удар… Подсечка… Быстрый поворот… Солнце бьет в лицо, я пропускаю очередной финт… От боли я готов завыть, но на ногах удержался.
Неестественно белое лицо Малича прямо напротив, а глаза у него сияют лютым, неудержимым гневом. Я никогда не верил выражению «глаза горят». Но эти горели.
— Я смотрю, — задыхаясь, выговорил я, — у вас большой опыт по части… причинения вреда ближним своим.
— Ну что вы! — Малич сцедил учтивость в ответ, словно змея — яд. — Куда мне до потомственного Юга!
Лязгнули незримые клинки. Посыпались невидимые искры.
— Не уверен насчет всех Югов, — я вел острием меча, пытаясь найти в его защите слабину. — Не было возможности пообщаться ни с кем из родственников. Все, знаете ли, умерли. Тоже ближние постарались.
Малич даже бровью не повел, небрежно отбив мой клинок еще до того, как я завершил задуманное. Тускло сверкнуло кольцо на его правой руке, будто соринку в глаз подбросило. Я невольно сморгнул.
— Могу лишь сожалеть, что они не довели свое намерение до конца, — блондин воспользовался мгновенной заминкой.
Я скрипнул зубами, то ли от боли, вызванной ударом тупого клинка, то ли от пробудившейся привычной злости.
— По-вашему, — мой меч заскользил по новой траектории, выцеливая нужную точку, — в мире без… э-э… Югов, никто бы не погибал из-за несчастного случая? — На этот раз выпад оказался удачным, Малич вздрогнул, принимая удар. Вскинулся, взгляд остекленел от ярости:
— В том мире несчастье не звалось бы Оборотнем!
— Я не виноват, что она погибла.
— Она погибла, потому что рядом был ты!