Прорвалось! На месте Малича словно взвился песчаный вихрь, бешено вращающий клинком. От ужаса перед этим неудержимым поступательным движением я сам ускоряюсь так, как и не ждал от себя. Несколько мгновений слышно только прерывистое дыхание, звон металла и скрип гальки под подошвами.
Быстрый удар слева… Обманный уход… Просверк солнца на кромке лезвия… Снова удар… Поворот корпуса с уклоном… Встречный удар перехватывает клинок, боль откатывает в кисть, немеет рука…
Миг — и наши лица оказались друг напротив друга. В створе скрещенных мечей. Я мог различить даже то, что в голубых глазах Малича есть серые и желтые точки, а на его правом указательном пальце колышутся волоски вокруг серебряного черненого кольца с грубой насечкой.
А в следующий миг, я оказываюсь на земле. И чужой клинок царапает шею.
— Уже лучше, — как ни в чем ни бывало, прокомментировал Малич. Его меч, описав медленную дугу, скрывается из поля моего зрения. Под подбородком прохладный след прикоснувшейся стали тупо ноет, словно там и впрямь открылась рана. — Есть несколько ошибок, которые вы регулярно совершаете, но их можно исправить… Видимо, только угроза жизни способна заставить вас действовать более-менее эффективно.
— А мой жизни что-то угрожало? — сипло осведомился я, поднимаясь на ноги.
— Вам ничего не угрожает, пока я рядом, — Малич внезапно перешел на основной язык.
Вот неожиданность! Я замешкался, машинально выуживая второй слой: «не отвлекайтесь на посторонние угрозы, потому что я и есть настоящая угроза для вас…»
Пот и пыль щипали глаза, заставляя щуриться. Зато Малич смотрел прямо, кажется он даже не запыхался особенно. Только в распахнувшемся вороте рубахи блестела потная кожа.
Я усмехнулся криво:
— Да вы оказывается знаток древних наречий.
— Язык противника полезно знать.
Противника — в смысле «врага» или в значении «стоящего напротив»? Впрочем, выражение физиономии Малича вполне ясно толкует двусмысленность. Странно, а ведь мне казалось, что до крушения самолета он умеренно безразлично относился ко мне. И, тем не менее, занимался мертвым языком…
— Мне поручились стеречь вас. Я постараюсь сделать это как можно лучше.
Стеречь — означает охранять от покушения извне или от попытки сбежать. А еще это значит «смотреть неотрывно, наблюдать». Может, это и еще что-то значит. Я мельком пожалел, что так поверхностно знаком с основным языком. Перед противником неловко. Не удается по достоинству оценить всю многозначительность беседы. Но уж угрозу легко распознать!..
Я снова усмехнулся и с удовольствием пожелал:
— Удачи!
Все-таки это занятный язык. На нем даже простое пожелание можно истолковать, как вызов: «попробуй!»
— Достаточно. — Лицо Малича снова взялось льдом. Обманчивым, готовым проломиться в любой момент, выплеснуть черную ненависть, как парящую воду в крепкий мороз.
И, возвратив меч голему, Малич пружинисто зашагал к выходу, не оборачиваясь.
— Очень хорошо, — внезапно слышится сипящий голос обычно несокрушимо молчаливого голема. Болван смотрит не на уходящего Малича, а на меня. — Гораздо лучше, чем раньше!
Я мигнул, соображая. Совершил целую серию ненужных движений, отряхиваясь, потирая синяки, подбирая оброненный меч, лишь бы не смотреть вокруг. Не знаю, чего добивался Малич, но то, что сражаясь с ним, я явно превзошел собственный уровень — это заметил не только голем, но и я сам.
* * *
Который это по счету остров?..
Не нравится мне здесь. Ничем не могу объяснить, но не нравится. Вроде бы ничего особенного: деревья, кустарники, скалы поодаль, давно растворившаяся в траве дорога. Небо над головой ясное, воздух по-осеннему пронизывающе прозрачен… Вот только живности нет никакой. И тянет падалью. А еще чудится чужой взгляд — тоскливый, сосущий. Ниоткуда.
— Здесь люди пропадают. И простецы, и маги. Одно время народ валом валил, надеясь разжиться сокровищами Оборотней, да только когда исчезать кладоискатели стали, желающих поубавилось… Ковен приглашал для консультации даже некромантов. Некроманты высадились на побережье, принюхались, дальше не пошли. Но заверили, что на острове нет ни живых, ни мертвых.
— Вы не могли бы оставить меня одного? — произнес я, обращаясь неопределенно в сторону.
За спиной возникло сдвоенное замешательство.
— Это против правил, — твердо произнес Малич. — Мы должны идти с вами.
— Сдохнете, — скучно пообещал я.
— Мы пройдем вдоль берега, — как никогда решительно вмешался Эввар. — Там какие-то пещеры…
Как ни странно, но Малич покоряется, хотя даже его удаляющая поступь выражает неудовольствие. Но скорее по традиции. Все-таки он прекрасно понимает, что с острова мне деваться некуда, поводок пристегнут, а угрожать здесь Оборотню ничего не может. Потому что эта земля помнила хозяев.
«…когда-то все Жемчужное ожерелье принадлежало кланам Оборотней. И город Пестрых рек выстроили они. Они не боялись мертвой зоны…»
А вот я боюсь. Здесь, на дальних северных островах, как нигде ощущается ее тяжкое дыхание. Словно идешь по самому краю бездны.
Я свернул поближе к кромке леса. Лес здесь знатный — густой, сытый, давно предоставленный сам себе. Не живой, но самоуверенный. Через равные промежутки маячат древостражи — давно высохшие, скрючившие черные ветки-руки.
«…это сторожевой остров. Сейчас почти все они ушли под воду и корабли даже над затонувшими островами пройти не могут. Когда Оборотней оттеснили на окраину архипелага, они еще долго держали оборону. Пепельными острова стали зваться именно в те времена…»
А люди продолжают исчезать до сих пор.
Я прищурился, внимательнее оглядываясь. Ага, вот они… Бороздки засохшей почвы, изогнутые в мерзкой ухмылке. Ловчие рты. Закрыты навечно, с тех пор как сгинули создавшие их чародеи. Слишком старые ловушки. Их тут сотни, но практически все давно не действуют.
Запрокинув голову, я полюбовался мирным плеском листвы над головой. Сделал шаг и застыл на одной ноге, облившись холодным потом. Из теплого осеннего дня меня будто окунули в лютую морозную полночь — обжигающая стужа, ослепляющая темнота. Амулет на шее дернулся и мгновенно раскалился…
Медленно опустив взгляд, я обнаружил, что стою на скрещении теней от веток. Теней — четких, графитовых, — было много, но те, на которые я неосторожно наступил, были неприятно блеклыми. Ветер шевельнул ветки. Тени сместились, рождая новую ловушку… Я аккуратно попятился, озираясь. Траву, дорогу, камни пересекали легкие, смертоносные росчерки. Не заметишь, если не знаешь.
А потом я, наконец, обнаружил и людей…
В себя пришел через несколько минут. Посидел, привалившись к замшелой спине валуна, отползя подальше от того места, где мой желудок попытался вывернуться на изнанку, кое-как поднялся на ноги и побрел к побережью.
Слева берег дыбился скалами, зев темной пещеры удалось обнаружить не сразу.
— …не понимаю, — произнес приглушенный голос Эввара, раздробленный о множество каменных плоскостей, — ведь установлено, что виной падения самолета был вовсе не он.
— Это неважно, — отозвался Малич. — Он источник любых несчастий. Все, кто находится рядом с ним — рискуют своей головой. Не забывайте об этом, Эввар. Он и есть беда. Понимаете?
— Вы тоже верите, что с гибелью последнего Оборотня, мир изменится к лучшему?
— Я убежден, что он — причина слишком многих бед.
Они умолкли, как только я показался в косо срезанном проеме, ведущем в обширную гранитную полость. Внутри было светло и достаточно сухо. Сводчатый потолок оброс мелкими, каменными сосульками, посаженными густо, как ворс. Справа, у стены чернел след старого кострища.
— Райтмир! — слишком бурно обрадовался захваченный врасплох Эввар, шатко ступая навстречу по вороху мелких рыбьих костей. — Мы как раз думали идти вас разыскивать. У нас хорошие новости! Мы обнаружили следы мага Кассия! — Он потряс завернутыми в потрескавшуюся кожу свитками.
Малич наблюдал издали, сквозь недобрый прищур, как через прицел.
— Рад за вас. А я нашел людей. Только это плохие новости.
Второй раз заходить беспечно далеко я не решился, хотя уже знал, что на меня местные западни не действуют. Так только, неприятно предупреждают…
— Я ничего не вижу, — виновато сознался Эввар, после долгой паузы, в течение которой он со старанием прилежного школяра на уроке ботаники рассматривал указанное дерево.
Я выбрал первое попавшееся, просто ткнув пальцем. Их было так много, что промахнуться невозможно. Но, может, все-таки… Я обернулся и сразу же отвел глаза. Ольха качала ветвями. Листья, узкие, подбитые серебрянкой, трепетали, играя мозаикой теней, из которых складывался и тут же рассыпался силуэт человека. Там, где должны быть глаза, тени то сгущались, то светлели, и казалось, что человек моргает.
— Тогда лучше здесь, — я показал Эввару скопище иссеченных царапинами валунов неподалеку. Тени на глыбах прыгали не так активно, и через некоторое время потрясенный Эввар выдохнул:
— Это женщина!
Нет, девушка, мысленно поправил я, бросил косой взгляд на скорчившуюся и пытавшуюся прикрыться руками фигурку, скроенную из обрезков теней.
— Они все здесь. Все, кто когда-либо незваным приходил на этот остров, — произнес я, глядя вверх, на плывущие облака. В их очертаниях мне тоже мерещились тени.
— Они погибли?
Нет. Они живы. Все еще живы. Их вывернуло на ту сторону, а там время иное. Они пришпилены к изнанке реальности, как бабочки булавками и все еще трепыхаются, кричат, молят о помощи. Они смотрят оттуда. И хорошо, что никому, кроме меня не видно, ЧТО они представляют собой там, на обороте…
Взгляд Эввара, будто привязанный, все возвращался к жуткому камню. Сострадательно искаженная физиономия, вдруг посветлела:
— А можно что-нибудь сделать?
Ушам не верю! Совсем наивная надежда на всемогущество в словах, обращенных не к добродушному Праздничному деду, а к бессердечному Оборотню.