Гранитная плоть здесь была обманчивой, как болото. Местами, опаленная драконьим дыханием, она спеклась до звонкой стеклистой твердости, а рядом поддавалась легко, словно рыхлая плесень. Оттого всю поверхность острова покрывали причудливые каменные изваяния, бесчисленные рытвины и расселины.
Может, поэтому дракона так никто и не обнаружил.
— Отбываешь? — лениво осведомился дракон.
— Я только прибыл, — возмутился я, вынимая одежду из упаковки и прикапывая сдувшийся рыбий пузырь в щели между гранитными обломками. — Отработал очередную порцию… м-м… общественно полезной каторги.
— Повеселился?
— Да как всегда. Недели четыре разнообразного принуждения… Теперь на какое-то время отвяжутся. — Тут я вспомнил о прибывших гостях. Сердце царапнуло нехорошее предчувствие.
Да нет! Не может быть! Рано еще. Я же только-только…
— Когда тебе надоест? — бесцеремонно прервал ход моих нарастающих опасений дракон.
— Давно, — машинально отозвался я. — То есть… Что надоест? Принудительное благодеяния неблагодарному человечеству?
— Когда тебе надоест возвращаться к ним? Ты еще ребенком прибыл на мой остров. Ты нашел способ сладить с заговоренными течениями. Если бы ты захотел, то…
— При чем тут течения… Мой сторож всегда при мне.
— Отговорка.
— Хороша отговорка, способная выжечь из меня душу. Ну, или то, что у меня там вместо души.
— Не бери на себя больше, чем следует, — проворчал дракон. — Душа у тебя есть, коли ты человек.
— Ну, а всякая душа обременена телом. Которое очень не любит, когда ему причиняют боль. А вот тут счетчик дозволенной свободы! — жестом ювелира, демонстрирующего фальшивку, я небрежно подцепил большим пальцем цепочку, висевшую на шее, и оттянул ее в сторону, выдергивая из ворота рубашки черный амулет. Достаточно длинная цепочка позволяла амулету свободно скользить вокруг шеи, но снять ее было невозможно. Все звенья представляли собой единое целое.
— Экая безделушка, — неопределенно процедил дракон.
Я невольно содрогнулся. С могуществом этой «безделушки» я свыкся, но не помнить о ее силе не мог.
— Тогда вот это… — Я вытянул руки, высвобождая запястья из рукавов. На каждом из них болталось по свободному металлическому браслету из неяркого металла. Браслеты покрывали неброские узоры, родственные тем, что были на амулете. А также тем, что уродовали мою собственную кожу. На сгибах запястий, на внешней и внутренней стороне каждого темнело замысловатое клеймо. — На мне железа больше, чем на иных галерных рабах… — пробормотал я.
— Лукавишь, — твердо возразил дракон. — И это для тебя не препятствие.
Я пожал плечами, наблюдая, как вдали закипает молочная дымка, все активнее заполняя небесную лазурь, распухая и переваливаясь через кромку горизонта. Кое-где безмятежная синь уже подернулась белесыми стрелками облаков.
— Не препятствие, — подтвердил я после паузы неохотно. — Предупреждение. Символ.
— Символ покорности, хочешь ты сказать?
— Символ соблюдения правил игры. Мирный договор.
— Метка, дозволяющая тебе жить в клетке? Ошейник для хищника?
— Я могу его уничтожить, — я сомкнул ладонь вокруг амулета. Тот немедленно нагрелся, почуяв гипотетическую угрозу. — Но это будет равносильно объявлению открытой войны всему миру. Я против всех.
— Ты боишься?
Я почувствовал, как дернулся уголок рта. Но отозвался безразлично:
— Я не хочу.
— Не понимаю. Ты можешь уйти, но не уходишь. Привык? Не желаешь перемен?
— Бежать… — обозначил я все вышесказанное одним словом. Двусмысленным, надо заметить. — Куда и зачем? Во-первых, на меня объявят охоту, что не слишком приятно. Всю жизнь скрываться по темным углам? А во-вторых… Здесь я знаю, кто я такой. А там? На что гожусь я там, за периметром? Что если нет во мне никакой скрытой силы? Я даже плохо представляю себе, чем мог бы там зарабатывать на жизнь.
— Не узнаешь, пока не попробуешь.
— Цена великовата за, возможно, бесплодную попытку. И второго шанса не будет.
— Что-то ты не договариваешь. Если бы я слышал в твоих словах страх перед неопределенностью, нашим беседам давно пришел бы конец. Но я не чую его.
— Я не боюсь.
— Ложь, — бесцеремонно констатировал дракон. — Ты не страшишься неопределенности. Но какой-то страх живет в тебе. Чего ты боишься?
Мгновение я молчал, колеблясь. Потом повторил с упорством:
— Не знаю.
— Ждешь, когда обстоятельства сыграют свою роль и заставят тебя сделать хоть что-то? Но это не смелость, это отчаяние слабого существа, загнанного в угол. Позорно уподобиться крысе в щели.
Я снова неопределенно пожал плечами.
— Ты никак хочешь меня спровоцировать? Ради чего? Ради исполнения мифического «предназначения Оборотней»? По всеобщему мнению единственное предназначение Оборотней — истязать и изощренно убивать простых смертных.
— Возможно, у них было иное предназначение, которое оправдывало их существование. Даже в той ипостаси, в которой они заслужили репутацию чудовищ.
— Возможно, — вынужден был признать я. — Но все, что написано самими Оборотнями, уничтожено. А очевидцы врут… Хотя ты должен помнить.
— Я? — искренне удивился дракон.
— В фамильных хрониках мне попадалась странная фраза — «в драконе путь». Или нет, не так… Что-то вроде «ответ в памяти дракона»… или «в мыслях»? — Я задумался.
— Ответ на что?
— Может, не ответ, а «знание». Или «разгадка». Текст был написан основными рунами, а они коварны и многозначны.
— Хочешь сказать, что они имели в виду именно меня? С чего бы?
— Допустим с того, что ты жил по соседству. Кроме того, кого мне спрашивать, если не тебя? Ты самый древний дракон нашего мира.
— С самой короткой памятью.
— У всех свои недостатки. У тебя — короткая память. У меня — короткая цепь.
— Не понимаю я вас… людей. Возможно, я ошибся в тебе именно поэтому. Возможно то, что я принимаю за силу Оборотней, в тебе переродилось в рабское терпение? Способность переносить унижения свойственна не только силе, но и слабости.
Я невольно засмеялся.
— Драконы вообще всегда плохо понимали людей. Стремились в первую очередь действовать. Вот потому-то теперь драконов не осталось, а люди владеют миром.
Теперь настала очередь дракона беззвучно ухмыляться. Возражать он не стал, но молвил с затаенной тоской:
— По мне так лучше было бы пройтись один раз над сушей и волнами, расправив крылья, обгоняя ветер… Крича огнем, чтобы все эти земли вскипели, словно вода, а вода изошла паром. Пусть ждет меня гибель. Один раз встать на крыло и свершить предназначение! Выжечь все до основ и, возможно, начать заново.
— Это безумие, — я прижал ладонь к кровоточащей на щеке царапине. Бурые мазки на пальцах сразу же запеклись от палящего солнца.
— Кто из нас больший безумец — это еще вопрос. Сидишь тут и разговариваешь с пыльными древними костями! — проворчал сварливо дракон.
Я снова хмыкнул и покосился влево, в сторону черного зева пещеры, где покоился костяк исполинской рептилии. Заостренный гребень вдоль хребта занесло песком. Возле окаменевшего черепа светлеют фрагменты позвоночника, лап, крыльев. Хвост дракона и часть тела уходили в пещеру.
Тот, с кем я разговаривал, был всего лишь тенью дракона. А у теней память избирательная.
А может, он прав? И нет никакого дракона вовсе. Есть только окаменелые от древности кости и сумасшедший человек, который беседует с ними время от времени?
* * *
…Если взглянуть сверху, с самой высокой в здешних краях точки, то есть с донжона Черноскала, то можно увидеть, что за ожерельем бывших драконьих гнезд начинается нейтральная полоса. Там даже вода меняет свой цвет. Крошечный, как соринка островок, случайно затесался в запретную зону.
Сам Барьер вокруг Черноскала незрим и бесплотен, но при этом прославлен на всю Империю. Еще бы! Он отделяет праведный мир от единственного, всеми признанного монстра — от Оборотня. От меня, то есть.
Однако со времен древних войн количество героев, желающих прикончить чудовище и тем самым оказать услугу себе или человечеству, значительно превысило число поползновений самого чудовища причинить вред окружающим. Так что знаменитый магический Барьер служит защитой как раз Черноскалу.
Еще дальше в хорошую погоду можно рассмотреть вытянутую с запада на восток стайку Рыбацких островов. Все, что осталось от когда-то могущественного королевства, безвозвратно ушедшего под воду. Зато теперь на островах строили неплохие лодки. Как раз такую и прибило однажды к берегу Драконьего логова.
…Вытащив лодку из-под каменного карниза, я с огорчением обнаружил, что непогода успела изрядно потрепать ее, несмотря на чары, которые стоили мне, между прочим, целой прорвы обезболивающего. Любую волшбу здесь разъедает охранный Барьер.
Поморщившись, я столкнул суденышко на воду. Лодка, склеенная из крупных чешуй царской рыбы, закачалась, задирая нос. А что? Вполне даже можно плыть. Лодка, словно старая кляча, крякнула и осела, принимая мой вес, но, поколебавшись, заняла устойчивое положение и, повинуясь движению весел, смиренно отправилась в путь.
— Негоже… представителю… великого… магического… рода… — бормотал я, налегая на рассохшиеся весла, — пользоваться… таким… хламом! — с чувством выдохнул я, когда лопасть правого весла с треском разломилась.
Обернуться, что ли, драконом? И вскипятить волны, как предлагала драконья Тень.
Вполголоса (в силу издержек хорошего воспитания), зато с воодушевлением ругаясь, я сложил обломки весла и стянул их, краем глаза наблюдая, как все активнее мутнеет вода вокруг лодки, закручиваясь белыми бурунами. И ощущая, как разогреваются амулет и оба браслета на запястьях.
— Не суетитесь, — процедил я сквозь зубы. — Всего лишь пара стежков! Никакой угрозы мировому порядку… — и зашипел, роняя наспех починенное весло в лодку, а руки по локоть окуная в волны в тщетной надежде остудить раскалившиеся побрякушки. Я бы и голову туда сунул по плечи, но уж очень мерзко.