— Ну и переполох ты затеял! — Арин, наконец, шагнул навстречу, дружески протягивая руку. Теперь, когда солнце ушло из-за его спины, стало заметно, что лицо его осунулось, а глаза обведены синяками. — Ко мне тут заходили, спрашивали, — он нажал на последнее слово, придавая особый оттенок, и широко ухмыльнулся: — Удивили очень. Вот бы не подумал, что ты на такое способен.
— Где они сейчас?
— Шастают вокруг. Ты их наверняка заметил. Но ты же знаешь, отец не любил шпионов. Дом им не по зубам.
О, да! Мартан был сильным магом, и, хоть и принял на себя роль изгоя, не допускал, чтобы в его жизнь лезли посторонние. Даже из Верховного Ковена.
Я помимо воли расслабился. Привычка чувствовать себя в безопасности в белом доме пережила множество перемен моей жизни. Все-таки детские впечатления — самые сильные. А здесь я жил, еще толком не понимая, кем являюсь.
Солнце лилось сквозь окна, забранные морским стеклом. Свет оно пропускало беспрепятственно, а чужие взгляды — нет. Золотые зайчики прыгали по черной мраморной поверхности стола в гостиной. В центре его, в вазе стоят белые астры. Среди них воткнута серебряная спица «замедлителя». Чтобы цветы долго не вяли.
Я улыбнулся. Некоторые вещи в этом мире неизменны. Как грубая, неумело зачарованная с десяток лет назад спица, так и вечный простоватый букет на столе строгой комнаты.
— Как Эмма?
— Прекрасно… — после новой, едва заметной паузы ответил Арин. — Теперь прекрасно.
— Что значит «теперь»? Ей стало лучше?
— О, да! Тогда ей несомненно лучше, — с горечью согласился Арин.
— Где она? Я хотел бы с ней встретиться.
— Встретишься… Позже.
— Арин, — закипая, произнес я, — что с тобой такое? Ты ведешь себя загадочно.
— Это потому что ты застал меня врасплох, — ухмыльнулся он на этот раз вполне узнаваемо.
— Если ты не хочешь, чтобы я оставался в этом доме, то скажи, и я уйду. Я понимаю, что причиняю тебе массу неприятностей, и если в Ковене узнают…
— Не волнуйся. Не узнают. И никуда тебе не нужно уходить. Этот дом всегда был и твоим тоже, не так ли? Отец так часто это повторял.
— Теперь ты здесь хозяин. Тебе и решать.
— Ну, так я решил. Оставайся! Сейчас перекусим, отдохнешь и подумаем, что делать дальше.
— А что тут думать… Надо возвращаться.
— Я распоряжусь, чтобы подготовили все, что нужно, — Арин ушел, будто и не услышав последнюю реплику. Ощущение от разговора осталось неприятное. Что-то горчило, но я никак не мог понять, что именно.
Арин готовится сдать меня Ковену? Ну, это нереально. Во-первых, после того, как там обошлись с его отцом, он Ковен откровенно не выносит, а во-вторых, я не верил, что он способен на предательство… То есть наоборот: во-первых — не верю, во-вторых — он не пойдет на сделку с Ковеном.
Я тряхнул головой. Что за мысли? Я пришел к единственному надежному другу во всем мире и теперь ищу иголки в подушках… Разозлившись на самого себя, я бесцельно послонялся по знакомым комнатам, наблюдая за суетой домовух. Подобрал оставленные на столе газеты, надеясь отвлечься: «…поиски опасного мага до сих пор не дали результатов. На его счету новое покушение в Златогривне…»
Эй! Я в этих местах даже не был! Вот подам в суд за клевету...
«…Найдены мертвыми две русалки, ставшие жертвами зубов морских хищников. Воздействие магических сфер, как известно, губительно. Однако обвинять в смерти девиц следует не только преступного мага, наложившего на чары, но и злоумышленника, разбившего сферы и ускорившего смерть превращенных. Что за причины руководили…»
У меня потемнело в глазах.
Все, кому я пытаюсь помочь, гибнут или, в лучшем случае, страдают… Бесполезно твердить себе, что русалки вскоре умерли бы в любом случае, потому что измененные долго не живут, но я выпустил их, вмешавшись не в свое дело… И не нашел Никку.
— Ты с чего побелел? — возвратившийся Арин с любопытством заглянул в газету через мое плечо: — А, русалки… Зачем они тебе понадобились?
— Искал одну девушку.
— Ищем одну, мучаются другие — закон жизни, — заметил Арин небрежно, и мне внезапно захотелось ему врезать.
— Не злись, — примирительно попросил он, перехватывая мой, видимо, очень выразительный взгляд. — Просто так часто случается… Не повезло.
Слишком часто.
— Идем, можно уже перекусить с дороги.
— Что-то расхотелось.
— Ну, выпей со мной. Поговорим…
Под столовую в доме была отведена небольшая зала, окольцованная изнутри деревянными ребрами, переходящими в балки над головой, что придавало ей сходство с корабельным трюмом. Здесь даже летом было, хоть и светло, но прохладно.
— Открыл по случаю твоего появления, — Арин торжествующе поднял черную круглобокую бутылку. — Отличный повод! — Такая же темная, как стекло, жидкость беззвучно полилась в бокалы. Словно загустевшая кровь.
Я не выдержал и отвел глаза. Впрочем, на вкус вино оказалось отменным. Сухим, насыщенным, с легкой горечью.
— А вот теперь можно и поболтать… Времени у нас уйма. — Черная бутылка снова наклонила длинное горло. Кровавая жидкость лилась мягко и маслянисто. — Я знал, что ты вернешься сюда, поэтому, когда они прислали шпионов, позаботился обезвредить наши тропы… Через окно наверху — это твой любимый маршрут, верно?
— Уйма времени? Это вряд ли… Не могу же я остаток жизни злоупотреблять твоим гостеприимством.
— А придется.
— Что?
— Ты спрашивал, как Эмма?
— При чем тут…
— Ей намного лучше, — резко перебил Арин. Опустевшая бутылка со стуком встала на стол. — Она умерла. По сравнению с тем безумием, в котором она пробыла большую часть своей жизни благодаря тебе, ей сейчас наверняка лучше, — в глазах Арина разгоралось нечто чужое и опасное.
— Умерла? — помертвевшими губами переспросил я. — Когда? Как?
— Недавно… Или давно. Она умерла в тот день, когда отец привез тебя в наш дом. И ты убил ее. А еще раз она умерла три недели назад.
— Почему ты не сообщил…
— Я сообщил. Ты просто не понял.
— Что ты несешь?
— Ты забрался в ее душу. Ты изувечил ее. Ты виноват, что моя сестра стала… безумной.
— Я был ребенком, — скрипнув зубами, я пережидал привычную боль. — И послушался Мартана. Потому что дети доверчивы. Я был слишком мал, чтобы понимать, что делаю и хотел помочь!
— Это неважно. Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься. Волей или неволей. Ты погубил моего отца. Он из величайшего мага превратился в изгоя, заступника Оборотня… И ради чего? Отец заплатил своим будущим в надежде, что Оборотень спасет Эмму. Ради этого он терпел твое присутствие столько лет. Но он ошибся… Все стало еще хуже.
— Не нужно было спешить.
— Отец надеялся избавиться от тебя, сослав на Черноскал. Увы, было слишком поздно. Его репутация разрушилась безвозвратно, Ковен отказался снова принять его… Отец умер из-за тебя!
— Он никогда не говорил этого.
— Конечно, мой отец был благороден. И до последнего дня из гордости поддерживал версию, что встал на сторону Оборотня исключительно из гуманных соображения, а не из корысти. — Арин скрестил руки на груди. Угол косо сведенного рта подрагивал. — Только я видел, что происходит на самом деле. Я пытался говорить с ним, но… Отец так много думал о тебе, так старался, чтобы ты стал таким, как нужно, что напрочь забыл о собственном сыне… Я не виню его за это. Я виню тебя. Если бы ты исчез из нашей жизни, все пошло бы иначе.
— Отчего умерла Эмма?
— Отравилась. Она устала мучиться и отравилась.
— Она не могла это сделать!
— Возможно, один из твоих подарков что-то нашептал ей?
Что-то странное творилось со мной. Тело сделалось ватным, в голове нарастал звон. Воздух в комнате, полный солнца, стал чернеть на глазах, обугливаясь, идя темными разводами, как горящий пух. Пахло гарью.
— В моих подарках не было ничего опасного…
— Это тебе так кажется, Оборотень. Ты ведь не всегда понимаешь, что творишь, верно?
Арин внезапно поднялся и подошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Слова, словно отскакивали от стекла, набирая силу, обжигали:
— Эмма скучала по тебе. И, умирая, вспоминала тебя. Даже в последний час ты украл у меня сестру. Ты убил все, что было родного и ценного в моей жизни. Зато теперь у меня развязаны руки. Если бы ты умер, когда была жива Эмма, она бы огорчилась. Я бы не мог лгать ей… Ты знаешь, Эмме нельзя было врать. Но теперь я свободен. Сгоряча я хотел убить тебя. Я даже пытался, к счастью, неудачно. Сейчас у меня есть план позанятнее.
— Пытался убить? — тупо переспросил я, не в силах ухватить сразу все и цепляясь к последним фразам. — План?
— Идиот, — Арин резко обернулся. — Самоуверенный и самодовольный. Как все Оборотни. Слишком надменные, чтобы заподозрить в слабых людишках, своем излюбленном расходном материале, опасность для себя. Потому они и проиграли. Тебе ведь и в голову не придет поразмыслить, отчего количество несчастных случаев в твоей жизни резко возросло? Знаешь, обидно мстить, если твоя жертва ничего не понимает!
— Умножу твою обиду, — процедил я сквозь зубы, сражаясь с непонятной цепенящей одурью. Язык, обложенный горечью, ворочался с трудом. — Я все еще ничего не понимаю.
— Тебе следовало догадаться, что через защиту Черноскала способен проникнуть только тот, кто имеет пропуск. А я — наследник Мартана. И знаю твои привычки. Сотворить нетопыря, пристроиться к плоту — несложно. А уж на Черноскале еще проще зачаровать деревья, подпортить Барьер, подгрызть доски… Внизу было тяжелее всего, потому что эта проклятая дыра… Мерзость! — Арин болезненно передернулся. — Но ты живучий. И дурак на острове, подчиненный моей воле, не смог одолеть тебя. Прям руки опустились… Я разозлился настолько, что загнал ловушку в самолет.
— Погибла женщина, — вполголоса напомнил я. Хотелось встать, но тело не слушалось. Да что со мной такое?
— Да. Как всегда. Гибнет кто-то, но не ты. — Лицо Арина будто вымерзло — неподвижное, осыпанное неровными белыми точками, как инеем. — На северных землях я потерял тебя. Но ты сам прислал мне весточку, да еще и испачканную своей кровью.