— С ума сошла?
— Думаешь, я ничего не замечала? Как ты делал все, чтобы я тебя возненавидела? Так вот ты перестарался, Оборотень! Даже тут ты сфальшивил! И я не дам этой фальшивке помешать мне добраться до настоящего тебя!
Я одурело хлопал глазами. Илга клокотала, неистовая, как осенний шквал. Топнула в сердцах ногой:
— Как ты мог?! Как ты посмел заставлять меня делать это после всего, что мы… Нет, я все-таки ненавижу тебя! — она уклонилась от моего прикосновения.
Шагнув к ней, я осторожно перехватил за запястье ее занесенную для отчаянного удара руку, потом вторую. Держал крепко, не давая вырваться, пока она не затихла обессилено. Потом прижал к себе.
— Не смей умирать, — глухо всхлипнула Илга, вцепившись в отворот моей куртки. — Я же просила тебя еще там, в башне, назвать хоть кого-то, кому твоя смерть причинит боль… Теперь я знаю, кто это. Значит, все отменяется.
— Тогда… — дыхание перехватило, и я не сразу сумел выговорить такие простые слова. — Тогда пойдем отсюда. Нечего тут теперь делать.
— Да, — ребром ладони стряхивая слезы, быстро согласилась Илга. — Здесь очень холодно. И смердит.
Мы побрели к выходу.
Внезапно раздался металлический звон. Негромкий и резкий. Будто что-то лопнуло. Печать на алтаре? Мы обернулись одновременно, но печать осталась на месте.
— Это твой амулет, — догадливо подсказала Илга и, потянувшись, бестрепетно прикоснулась к узорчатой бляшке у меня на груди. Черненый металл пересекала блестящая трещина. Стоило девушке коснуться ее, как амулет распался на две половинки. И запястьям стало легко, когда тяжелые браслеты осыпались вниз трухой.
* * *
…Наверху, у лестницы в компании серебряной чаши сидел маг Гергор. Откинувшись на стену и прищурившись, он наблюдал за нашим приближением сквозь довольно плотную завесу табачного дыма. Светильников здесь на этот раз было принесено несколько, так что дым пластался слоями темного и светлого. У ног Гергора в напряженной позе лежал Аргра… точнее, уже не лежал, а несся навстречу, путаясь в лапах от спешки.
Вскрикнула Илга, я успокаивающе махнул рукой, пытаясь удержаться на ногах, когда восторженный зверь принялся приветствовать вернувшегося хозяина, подпрыгивая, норовя свалить наземь, чтобы как следует пройтись шершавым, как металлическая терка, языком.
— Тихо, тихо, зверь! — я блаженно зарылся пальцами в косматую шерсть. — Я тоже рад тебя видеть!
Гергор неторопливо поднялся. В дымной завесе казалось, что он выглядит как-то необычно, слишком сложно, как будто имеет несколько теней. Уродливый шрам, как всегда, отвлекает от истинного выражения его лица.
— Что ж, Аргра, не напрасно мы ждали, — произнес маг с удовлетворением. — Я тоже рад вас приветствовать. Обоих.
— Вы ждали нас?
— Как только Аргра услышал твой зов, он помчался вниз, а я следом… Еле удержал его. Не хотелось, чтобы он вам помешал.
— Зов? — машинально переспросил я. Вспомнил, как отчаянно хотел увидеть зверя там внизу. Потрепал Аргру по загривку. — Чтобы он не помешал чему?
— Сделать выбор.
Что-то странное было с голосом Гергора. Я видел перед собой одного человека, но интонации и манера говорить была совсем другая. Тоже знакомая, но чья?
— Засомневался? — тихо засмеялся Гергор. — Не узнаешь?
— Кто вы?
Стоящий передо мной человек неуловимо, очень быстро изменился. Будто обернулся внутри самого себя, при этом даже не пошевелившись. Растворился шрам, превратившись в мазок тени. Стали другими рост, комплекция, лицо. Возраст. Теперь на верхней ступеньке, в окружении фонарей, стоял маг Ставор.
— Узнал? Я не солгал, Гергор мой ученик, а учителя, как известно, продолжаются в своих учениках. Он был здесь, рядом, как и другие, но одновременно он был мной.
А есть на свете хоть один высший маг, который не является частично Ставором? Но я не спросил об этом. Вместо этого доложил, криво усмехнувшись:
— Я поломал ваш амулет.
— Еще бы, — добродушно засмеялся в ответ Ставор. — Столько стараться, столько усилий приложить… Даже самый крепкий металл и самое надежное заклятие не устоит, если год за годом испытывать их на прочность. А ты занимался весьма упорно. Сначала, решил, что тебе не хватает пространства, затем тебе захотелось больше личной свободы… Ты не замечал, что в последнее время боль, прежде казавшаяся невыносимой, все меньше тебя тревожит? В какой-то момент она стала фантомной. Амулет утратил над тобой власть, но привычка чувствовать боль осталась. Как и способность преодолевать ее. В сущности, амулет — это всего лишь символ.
— Символ чего?
— Обстоятельств. Данной нам судьбы. Препятствий на пути. Того, что любой человек вынужден ежедневно преодолевать в своей жизни. Того, что мы можем победить, если приложим усилия и с чем вынуждены смириться. Или того, что однажды убьет нас. Случается, люди действуют вопреки любым обстоятельствам, как ты действовал вопреки воле амулета. Это больно, но это позволяет освободиться. И каждый из нас волен переломить события в свою пользу. У тебя был шанс оборвать поводок… Но я не думал, что ты им воспользуешься.
— Так вы знали?
— Конечно. Когда ты вернулся из Пестрых рек обратно в башню, я был, пожалуй, разочарован. Понадобилось нечто иное, чтобы заставить тебя действовать. Мы плывем по течению до тех пор, пока нам кажется это правильным, но однажды что-то происходит…
— Так все это было подстроено?
— Нет, что ты! Я могуч, но не всесилен. И когда ты ушел, ты был предоставлен сам себе и все принятые решения — твои собственные. Хотя сознаюсь, в любой момент я мог убить тебя, если ты станешь… опасен. Защитить, помочь — нет, а вот убить мог. Где бы ты ни находился… Пойдем отсюда. Надо поговорить в более удобном месте. Да и девушку негостеприимно держать на пороге черного хода.
…На этот раз кухонная дверь распахнулась беззвучно. Все двери Черноскала теперь сдержанно помалкивали и отворялись сразу же, от малейшего прикосновения. Дохнуло привычным теплом, пряностями и дымом. Скрипнула сочленениями Кухарка у очага.
— …значит, вы тоже оборотень, — я продолжил прерванный разговор с того места, на котором мы остановились еще там, внизу.
И Ставор, принимая из рук подоспевший Кухарки поднос с кубками на троих, без заминки подхватил его:
— Все мы оборотни так или иначе. Жизнь вынуждает нас изворачиваться. Обстоятельства или другие люди. Редкие счастливцы или храбрецы обладают лишь одним ликом.
На столе доска для игры в перевертыши. Половина камней — черная, половина — белая. Временное равновесие. Начало новой игры.
— Что теперь будет? — я бесцельно перевернул ближайший камешек.
— То же, что и было. Ничего ведь особенного не произошло. Ну, разве что Оборотень сорвался с цепи.
— То, что Кассий сказал про Око — правда?
— Думаю, да. Хотя о сущности Ока знали больше твои предки. Это так странно, — верно? — быть столь беспощадными и столь бескорыстными. Оборотни, одним словом, — Ставор пригубил напиток из кубка, одобрительно приподнял брови и, слегка повернувшись, послал Кухарке благодарный поклон.
Кухарка скрипнула, неловко сведя конечности. Если бы она могла краснеть, я бы поклялся, что она польщено зарделась.
— Значит, однажды бездна все-таки переполнится?
— Возможно. Все зависит от нас самих.
— Я один должен по-прежнему караулить ее?
— А ты никогда не был один. В мире есть тысячи людей, которые тоже умеют быть стойкими, хотя искренне считают себя слабыми и неудачниками. Те, кто каждый день сражается за покой и счастье других. Кто тащит на своих плечах беду и нелюбовь. Кто может утолить чужую боль, приняв ее на себя… Только у них нет подземелий Черноскала, а есть только собственное сердце, которое, правда, иногда не выдерживает. Пока в мире достаточно таких людей — он устоит, даже если погибнет последний Оборотень. Но если их окажется мало… — Ставор покачал головой. — Впрочем, пока печать Оборотней держится.
— Не узнаешь, пока не проверишь, — хмыкнул я. — Рискованно.
— Риск — неотъемлемое свойство жизни.
— Так вы поэтому выжидали? Если бы я умер там, на алтаре…
— Чепуха, — искренне засмеялся Ставор. — Я достаточно пожил на свете. Эта отчаянная девочка готова на многое, но не на убийство. Тем более того, кто так долго пробыл с ней рядом.
Молчавшая Илга сердито насупилась и заерзала. Маг Ставор явно не внушил ей благоговения. Она смотрела на него, сведя брови, пристально и подозрительно, готовая к мгновенному отпору.
Кого собралась защищать?
— Если честно, — Ставор с удовольствием отхлебнул из кубка, — я даже не ждал, что ты сам допустишь свою смерть, несмотря на все обстоятельства. Как никогда не считал, что амулет способен по-настоящему сдержать тебя. Скорее напротив… Иной бегун специально на себя гири навешивает, чтобы, освободившись, бежать быстрее.
— Зачем вообще нужен был амулет?
— Каждый из нас, устав от обстоятельств, от боли, от ненависти иногда доходил до такого исступленного состояния, что готов пойти на что угодно. Иногда кажется, что ты обрушишь весь мир, лишь бы кончилось страдание… Но в случае с обычным человеком это закончится стыдом за свою несдержанность. Люди бессильны перевернуть реальность, даже если им чудится, что их собственный мир давно опрокинут. Но иное дело Оборотни. Никто не знает, на что способны они… Каждому человеку дано право на безумие, но если у обычного человека нет власти менять мир — и это их амулет, то для Оборотня амулет был создан специально.
— А теперь?
— Теперь ты знаешь, что с некоторыми обстоятельствами можешь и должен справиться сам, а что-то позволишь решить другим. Я до сих пор не ведаю, что за могущество Оборотней таится в тебе, но верю, что в тебе достаточно разумной воли ты все сделаешь правильно.
— Зачем все так усложнять?
— Видишь ли, Оборотень, наделенный собственной волей — это совсем не то же самое, что принужденный сотрудничать силой.
— Вы про лоботомию?