— Тогда расскажи мне эту историю ты, брат, — говорит она, когда мы доходим до конца огромного зала и поворачиваем направо за последнюю колонну. По обеим сторонам комнаты расходятся широкие лестницы с изогнутыми ступенями. Мне нравится симметрия, точность каменной кладки. Я поднимаю взгляд к потолку и ряду узких окон, расположенных высоко на задней стене. Наши шаги эхом отдаются в пустом пространстве, когда мы поднимаемся наверх.
Наверху мы идем по коридору, вдоль которого тянутся большие двери из красного дерева. Потолок кажется невероятно высоким, а вверху виднеются световые люки, за которыми не видно света. Несмотря на всю эту высоту, я чувствую какое-то необъяснимое давление. Эхо наших шагов только усиливает мое беспокойство. Мы останавливаемся у двери, расположенной посередине коридора, на которой золотыми буквами, стилизованными под вьющиеся растения, выведена цифра 8.
— Вампиры умеют приспосабливаться к любым условиям, — повторяет Эмбер свои слова. Она смотрит на меня с теплотой и берет меня за плечи. Я чувствую присутствие Ашена позади. — Уверена, что ты быстро здесь освоишься.
— Мы здесь ненадолго. Всего на пару дней, — сухо возражает Ашен. Эмбер не сводит с меня глаз, и ее улыбка становится еще шире.
— Какая жалость, брат. Нам бы не помешало больше светлых душ. А у Лу душа действительно очень светлая. — Эмбер целует меня в щеку и собирается повторить этот жест с другой стороны. — Ведь правда…
Она наклоняется ближе и шепчет мне прямо в ухо:
— …Леукосия, — так, чтобы услышала только я.
ГЛАВА 14
Сердце бешено колотится в груди. В животе разгорается огонь. Эмбер одаривает меня благосклонной улыбкой, отстраняясь и смотря мне в глаза. В ее взгляде нет ни угрозы, ни утешения.
— Скоро увидимся, братец, — говорит она, переводя взгляд за мое плечо. — Дай знать, если я могу чем-то помочь в охоте. Поужинаем сегодня?
Я не хочу на этот ужин. Ни. За. Что.
За спиной не слышно ни звука, но, видимо, Ашен кивает, потому что улыбка Эмбер становится шире.
— Отлично, — говорит она и поворачивается ко мне. — Приводи Лу.
Блять. Похоже, я иду на ужин.
Еще раз улыбнувшись, Эмбер разворачивается и, словно не касаясь пола, скользит по коридору на своих нереально высоких каблуках. Слышу, как за моей спиной со скрежетом открывается дверь, и наблюдаю, как Эмбер исчезает в коридоре, даже не обернувшись. Затем поворачиваюсь, чтобы войти в комнату вслед за Ашеном.
Жнец придерживает для меня дверь, наблюдая через плечо, как я переступаю порог и оказываюсь внутри. Все в точности как в его доме по ту сторону: вычурные вазы, столики с позолотой, мрачные тона и картины, которые кажутся слишком большими для этого пространства. Резное изголовье из черного дерева возвышается над широкой кроватью. Я не отрываясь смотрю на глянцевый блеск полуночного синего шелкового постельного белья, стараясь не поддаваться панике. Я даже не вижу, что именно разглядываю, но продолжаю сверлить взглядом эту кровать. В голове одна навязчивая мысль:
Дерьмо.
Дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо.
Деееееерьмооооооооо.
— Я бы предложил отдельную комнату, но тебе небезопасно оставаться одной, — говорит Ашен, ставя наши сумки на пол рядом с кроватью. Я слышу его, но слова словно пролетают мимо ушей. Меня по-прежнему преследует навязчивое «дерьмо». Жнец склоняет голову набок. В его глазах читается вопрос и, возможно, легкое беспокойство. — Я могу поспать на полу, — предлагает он, словно делая мне великое одолжение.
Перевожу взгляд на пол, затем снова на него, но никак не могу понять, к чему он клонит.
— Вампирша…
Этот выводит меня из ступора. Одариваю его испепеляющим взглядом. Только что он представлял меня как Лу, а теперь я снова просто «вампирша». Просто какое-то существо. Наверное, надо радоваться, что он не выпалил мое настоящее имя – Леукосия, но это «вампирша» почему-то раздражает еще больше. И тут до меня доходит, что он имеет в виду. Речь, конечно же, о кровати.
«Думаю, я смогу себя контролировать себя, Жнец. Мы можем разделить постель как взрослые люди», — пишу я, швыряя блокнот на шелковое покрывало полуночного цвета. Ашен читает записку, смотрит на меня с сомнением и достает из рюкзака черную рубашку.
— Сначала пойдем в архив, чтобы найти нужную информацию, а затем встретимся с Эмбер на ужине. Завтра вылетаем в Каир, — говорит Ашен, поворачиваясь ко мне спиной и расстегивая рубашку. Она сползает с его плеч, открывая вид на татуировки. Геометрические узоры переплетаются со звездами, птицами и непонятными письменами. Рваная рана, оставленная клинком оборотня, розовой полосой пересекает участок кожи, украшенный подобием пчелиных сот. Края почти затянулись, чернила медленно возвращаются в посветлевшую кожу вокруг раны.
Некоторое время наблюдаю за тем, как Ашен аккуратно складывает старую рубашку и кладет ее на кровать. Он двигается так, словно меня здесь и нет. Накидывает чистую рубашку на плечи, и ткань, словно крылья, взмывает в воздух. Затем просовывает руки в рукава.
Мое сердце по-прежнему бешено колотится в груди, словно вот-вот выскочит. Даже вид больного тела Ашена не может выгнать из моей головы хор слова «дерьмо». Теперь это полноценная мелодия Мэрайи Кэри. «Все, что я хочу на Рождество – это дерьмо».
Отхожу к окну, у дальней стены, и смотрю на искусно подстриженные кусты сада-лабиринта. В голове бушует настоящий шторм. Эмбер могла убить меня. Могла выдать мое имя брату. Могла призвать целую армию Жнецов, чтобы украсть мою душу. Она не сделала ничего из этого, но это вовсе не означает, что она мечтает напиться со мной в стельку и снимать дурацкие видео в «TikTok» по субботам.
Что бы она ни хотела от меня, думаю, что Эмбер скоро попытается это получить. Неужели именно так мои сестры оказались в западне? Неужели так их сердца пронзили клинками? Я не понимаю, как мне удавалось так долго выживать, постоянно балансируя на краю гибели. И вот я здесь, в самом логове. И меня почему-то тянет сюда. Не могу даже отвести взгляд.
Кажется, я окончательно и бесповоротно влипла.
Прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Легкое облегчение для кожи, но душа все еще пылает. Сколько прошло? Минут десять? Если я сейчас не возьму себя в руки, это точно место моей смерти. Да, меня чуть не стошнило по дороге сюда. Но умереть я готова где угодно, только не здесь. Хотя бы возле «Cheese Louise» или «Puptown». Как я могу умереть здесь после всего, что сделала, чтобы жить? Впрочем, что вообще значит «жить»? Сдохнуть в бессмысленной драке, лишь бы почувствовать что-то, – это насмешка над всеми моими страданиями.
Я настолько ушла в себя, что не слышу Ашена. Он трогает мою руку, и меня словно простреливает током. Инстинктивно хватаюсь за кайкен, рассекаю воздух между нами. Ашен успевает перехватить мой удар, выкручивает руку. Кинжал оказывается в моей другой руке. И только когда лезвие оказывается у его горла, я осознаю, что творю.
Наши взгляды встречаются, и время замирает. Я роняю кинжал, он с лязгом падает на каменный пол.
Смотрю на него, потом на Ашена. Мои губы беззвучно шепчут «извини». В его глазах – легкое удивление.
— Не стоит пугать вампира. Принято к сведению, — говорит Жнец, наклоняясь, чтобы поднять кайкен с пола. Он выпрямляется и протягивает его мне за лезвие, чтобы я взяла за рукоять. Острие направлено на его сердце. В этом есть что-то уязвимое. Что-то доверительное.
Забираю кинжал. Даже если бы я ударила, это не убило бы его. Убить Жнеца насовсем почти невозможно. И лучше не пытаться – навлечешь гнев их рода. Видимо, мы в этом схожи. Когда убивают мою семью, я тоже прихожу в ярость.
— Все в порядке, вампирша? — спрашивает Ашен, и воспоминание о его прикосновении, когда он в последний раз произносил эти слова, словно жаром опаляет кожу на моем животе. Я перевожу взгляд с кинжала на его лицо, и он хмурится. — Ты какая-то... странная.
Я бросаю на него взгляд, типа «Какого черта ты имеешь в виду?».
— ...Страннее.
Что за...
— Страннее, чем обычно.
Я прожигаю его взглядом насквозь, убираю кайкен и поворачиваюсь к кровати, чтобы взять ручку и блокнот.
«Я тебе скажу, что здесь странное, Жнец. Это ваше Царство Теней. Я почти ничего не видела, но уже поняла – тут пиздец как странно», — пишу и показываю ему записку.
Он раздражающе очаровательно поджимает губы и смотрит в потолок, как будто размышляет, а потом кивает.
— Да, с этим сложно поспорить, — говорит он, встречаясь со мной взглядом, потом сужает глаза от легкого подозрения. — Но это не объясняет, почему ты ведешь себя так странно.
«Ужасного огненного прохода недостаточно для объяснения?»
— Не думаю, что достаточно, — говорит Ашен, и я раздраженно вскидываю руки.
«Может, дело в твоем доме, где все отдает эхом. Может, в твоей безупречной и смертоносной сестре. Может, в этом лабиринте из кустов, который заставляет меня нервничать, Жнец», — пишу я, показывая ему на окно, и выхватываю блокнот обратно. «Может, в твоем дебильном шелковом постельном белье. Ты вообще слышал про хлопок? Как тут можно спать?».
Ашен с трудом сдерживает улыбку.
— Что не так с моим бельем?
«Оно скользкое. И тонкое, как бумага».
— Скользкое?
Я поворачиваюсь к кровати и демонстративно вожу руками по простыням. Поднимаю край тонкой ткани и развеваю его в воздухе, подчеркивая свою мысль. «СКОЛЬЗКИЕ. А еще ТОНКИЕ», — пишу я, прожигая его взглядом, пока он борется с улыбкой. Проигрывает.
Он улыбается. Я хмурюсь. Мы смотрим друг на друга.
И тут меня осеняет.
«Боже МОЙ, это твое белье для секса, да?»
Я передаю ему записку, и Ашен взрывается смехом. Настоящим смехом. Возможно, это самый прекрасный звук на свете. Теплый. Редкий. Я готова пожертвовать всем, лишь бы услышать его снова, увидеть его лицо, озаренное этим светом. Но я знаю, что это за игра. Я сирена, черт возьми. Поэтому, когда его смех затихает, и он переспрашивает «