— И меня… как его. Не жить мне на свободе…
Не прошло и трех часов с утреннего совещания в кабинете начальника уголовного розыска районной милиции, как сбежавшую заложницу обнаружили. «Крот? Или телефон слушали?» — размышлял Лебедев по пути в Москву и пришел к выводу, что это был крот, ибо, прокручивая события дня, вспомнил, что про беглянку по телефону никому не говорил.
Свежее дыхание
Ноябрь — декабрь, 1994 год, Аделаида, Минск
Ноябрьской австралийской весной потяжелевшая Татьяна наконец выбралась к острову Кенгуру, битых сто километров передвигаясь на автомобильно-пассажирском пароме, мечтая насладиться уникальным заповедником в тот самый момент, когда просыпается дикая природа. Ей сильно хотелось не только полюбоваться колонией морских котиков и львов, но и почувствовать их энергию и зарядиться ею. Долгое время она уговаривала на увлекательное путешествие домашних, однако каждый из них был глубоко занят важными делами. Дима все больше отдалялся, по мере того как увеличивался в размерах Татьянин живот, а Маришка после школы вместе с верным другом Джи днями напролет пропадала то в старом Маяке в Порту Аделаиды, то в местном Центре по спасению диких животных. Несколько месяцев кряду Татьяна испытывала громадное неудобство от любых передвижений в транспорте (и легковой автомобиль не исключение), буквально через пяток минут ее начинал выворачивать наизнанку токсикоз, и лишь к середине срока одна бывалая местная жительница посоветовала ей съесть стакан земляники, и тошноту как рукой сняло. Так что, почувствовав облегчение, Татьяна захотела надышаться морским воздухом.
Постепенно утро уступало место яркому полдню, при котором океан выглядел необычайно красиво, переливаясь сотней мыслимых и немыслимых оттенков бирюзы. На пляже могучие серо-коричневые представители колонии морских котиков расслабленно грелись на солнышке, абсолютно не реагируя на кучку прибывших любопытных туристов. Татьяне легко удалось рассмотреть, как ластоногие ушастые тюлени вскидывали черные гривы от брызг, что взлетали вверх, ударяясь о темно-желтые прибрежные камни. Рядом с самцами пристроились особи поменьше — очевидно, заботливые мамаши, наблюдая, как их повзрослевшие детеныши баловались рядом, играя оставленным кем-то мячом, ловко подпрыгивая и крича.
Татьяна, носящая под сердцем ребенка, пристально смотрела на запоминающуюся картину незагрязненного мира и в конце концов почувствовала себя скромной гостьей природы, в удивительном устройстве которой ничего не следовало бы менять, поскольку в подобной среде обитания царила высочайшая гармония.
Теперь, обретя определенную энергию, напитавшись ею, Татьяна должна была спуститься на землю, ибо финансовая подушка безопасности испарилась, а семье предстояли немалые траты, в том числе и в связи с родами. Дмитрий, горячо желающий иметь собственного ребенка, тем не менее заботился лишь о своем благополучии, полагая, что авось как-нибудь кривая выведет и деньги сами спустятся с небес. И Лисовская, не советуясь ни с кем, приняла решение о срочной поездке на родину, пока ее еще могут пустить в самолет.
Родина встретила Татьяну суровой непроглядной бурей и колючим ветром. В бледном сумраке она разглядела, как на белом от снега фасаде здания, возле которого был застрелен Александр Лисовский, красовалась большая неоновая вывеска дорогого магазина под названием «Александр». Офис банка, очевидно, переехал, и Татьяна отправилась к давнему партнеру мужа Юрию Константиновичу домой. По пути заглянула в валютную секцию ГУМа, в которой без проблем можно было за валюту купить виски Jonnie Walker и бельгийский шоколад.
— Ты? В Минске? — удивился Юрий Константинович и с оторопью вяло пригласил Татьяну в квартиру.
Женщина медленно сняла дорогую шубу, приоткрывая болотно-зеленое бархатное платье и интересное положение.
— Ждешь пополнение, поздравляю! — пробурчал Юрий Константинович, опешив и от внезапного визита дамы, и от ее округлого животика.
— Да, как видишь, и, пока не наступил час икс, решила тебя потревожить немного.
— Кофе? Чай?
— Не откажусь… Виски бы, но нет… Чай лучше. — Дама со вздохом упала всей располневшей грацией на кухонный стул.
— Беременность тебе к лицу! Какая-то особенная краска на лице! — заметил Юрий Константинович, а про себя отметил, как слегка воспаленные и припухшие губы, да и блеск в глазах преобразили ее невыразительную и серую прежде внешность. И вслух продолжил: — Ну рассказывай, какая она, жизнь на чужбине? — Юрий Константинович покосился на Jonnie Walker, но открывать не спешил, поставив перед Татьяной домашний пирог и большую кружку свежезаваренного чая.
— Да все как будто нормально… Соскучилась по соленым огурцам, родной сметане и глазированным сыркам. Маришка учится, Дима работает… и расслабляется. Жилье, машина есть, но все дорогое… Видишь ли, Юра, в Австралии, если нет на счету десяти тысяч долларов в месяц, ты — нищий.
— Так ты не ту страну выбрала, Таня! Здесь этой суммы на год с лихвой хватает.
— Мне всего хватило тут, по самое не могу… Хочу попросить тебя, ты старый товарищ, поймешь. Рожать скоро, аккурат после Нового года. Мне бы сейчас дивиденды получить.
— Так почти два месяца еще. Не рано ли? — задумался Юрий.
— Потом поздно будет. Знаю, поможешь. Кто, если не ты?
Юрий держал паузу. Еще подумал. И вдруг твердо произнес:
— Таня, сложно все это и не вовремя. Я не кузнец, и станка у меня нет.
— Может, за недельку обернешься? — настаивала Татьяна, честно глядя в глаза.
Разумеется, как только гостья ушла, притворив за собой дверь, ему стало стыдно, въедливая совесть взыграла, и Юрий Константинович помог, в память о друге и партнере, а именно: придумал хитрую схему займов и кредитов, да к тому же из благих намерений отказался от своей доли дивидендов в интересах вдовы. На все про все ушла неделя.
А беременная вдовушка тем временем не терялась и, как только вьюга улеглась, проехалась с ветерком в Брестскую область и там уговорила директора комбината по производству стиральных порошков, владельцем которого был Александр Лисовский, досрочно выплатить ей проценты. И, довольная осуществленным успешным вояжем, вернулась в Аделаиду.
Трудно понять, чему более обрадовался Дмитрий: возвращению жены или привезенной сумме. Не то чтобы ему не хватало на жизнь, но беременная супруга с детства привыкла к жизни на широкую ногу. Однако деньги имели обыкновение заканчиваться, и тогда она начинала походить на ворчливую старуху или коварную злыдню — того и гляди ночью поджарит на сковородке. И, кабы не их совместный ребенок, коего Дмитрий жаждал всем сердцем, он давно бы решился на побег.
— Ты не рад моему возвращению? — съязвила Татьяна.
— Не начинай, пожалуйста, рад, конечно, бесконечно. — Дмитрий попытался улыбнуться.
— Что же ты чувствуешь ко мне теперь, когда я толстая и некрасивая? Злобу? Отвращение? Месть?
— А месть-то за что? — Дмитрий вздохнул, выпрямив спину, и продолжил: — Представь себе: ничего. Ровным счетом ничего, несмотря на все изложенные выше обвинения. Да и ты хорошо все чувствуешь, иначе не спросила бы.
— Ты прав! И это очень страшно! Особенно если учитывать то обстоятельство, что я ношу твоего ребенка! — вспылила Татьяна.
— Ужас весь в том, что это совсем не страшно. Ты сначала роди, а там посмотрим. Все будет как у всех цивилизованных людей. Мы с тобой тесно связаны. У нас двое детей.
Супруги помолчали и разошлись по комнатам. Татьяна попробовала всплакнуть, но удержалась, ведь не было зрителей, а Дмитрий уселся в кресло в раздумьях. Еще одно обстоятельство сильно удерживало мужчину от решительных действий: его возникшая привязанность к Маришке.
Тайно мечтая о будущей профессии архитектора, Маришка самостоятельно стала посещать специальные дополнительные предметы. Как такового культа высшего образования в Австралии не наблюдалось, в старших классах, которые являлись подготовкой к поступлению в университет, училась только половина, остальные ученики к этому моменту уже выбрали работу. Какое-то время Татьяна пыталась контролировать учебу дочери, однако установить подобный контроль оказалось совершенно невозможно. Все тетради и учебники хранились в школе, домашние задания отсутствовали по определению, и мать об успехах и провалах в учебном процессе знала только то, что в коротких обрывочных фразах упоминала дочь. К тому же учителя говорили, что у девочки все прекрасно. Так что, устав в прямом смысле слова вытягивать информацию и устраивать допросы с пристрастием, Татьяна положилась на волю случая и… на ответственность самой девочки.
За год, проведенный в эмиграции, Маришка повзрослела. С каждым днем Дмитрий все больше угадывал в девочке со светлой кучерявой копной волос жесты, привычки и суждения ее отца, которого, несмотря на все допущенные слабости по отношению к вдове, Дмитрий уважал безмерно. И теперь, общаясь с падчерицей в отсутствие Татьяны, доверительно и уважительно, проникся к девочке таким же почтением. Невзирая на пресловутый переходный возраст, при котором подростки по обыкновению дерзят и слетают с катушек, не слушаясь взрослых, ласковая Маришка делилась с отчимом новостями и сокровенными мыслями, чего абсолютно не наблюдалось по отношению к матери. Справедливости ради стоит добавить, что и сама Татьяна постаралась в этом вопросе безмерно, поскольку невероятно грубые методы ее воспитания явно не носили системный характер. С юных лет на дочь она привыкла орать, придираясь к сущим мелочам, а потом, спохватившись как будто, начинала сюсюкать, заигрывать, словно она сама была провинившимся ребенком. В результате подобных шараханий изводила и расшатывала нервы не только дочери, но и себе. Повзрослев, девочка привыкла к многочисленным громким тирадам матери и старалась их вовсе не слушать и не замечать. Другое дело Дмитрий, которого она не могла не отталкивать сразу после смерти отца. Меж тем с течением времени все изменилось: она привыкла к заботе отчима и, более того, стала видеть в нем душевного и умного человека.